Даже если не принимать во внимания все эти различия, Глинис сдержанно воспринимала тот факт, что они с матерью совершенно разные люди, но то, что ей никогда не удавалось заслужить материнское одобрение, приводило ее в бешенство. Даже в более зрелом возрасте она все еще что-то требовала от старухи, и он едва сдержался за обедом, чтобы не толкнуть ее и не прошептать на ухо просьбу оставить мать в покое. Хетти была обыкновенной, несколько ограниченной женщиной, вполне возможно считавшей себя, пусть и опрометчиво, хорошей матерью. И что? Уже поздно требовать большего. И то, что требовала Глинис – а порой это были такие абстрактные вещи, как одобрение, понимание и признание, – не каждый родитель способен дать своему ребенку.
В конце концов, мама и папа самого Джексона были очень скромными людьми, которые много лет держали в гараже магазинчик по продаже подержанной мебели. В понимании Джексона ответственность являлась проявлением мужественности и силы, и именно ее он взял на себя десять дней назад. Не стоит ждать, что кто-то придет и даст тебе то, что ты хочешь, – надо самому идти и брать. Это и есть демонстрация внутренней силы человека, и именно это рождает в нем самоуважение.
– Джексон Бурдина! – Хетти помахала ему, поставила на пол кастрюлю, которую держала в руках, и сжала в ладонях руку Джексона. Хорошая память на имена присуща всем учителям. – Как приятно тебя видеть, но мне жаль, что мы встретились по такому поводу. У тебя тоже есть дети, думаю, ты понимаешь… – На глазах ее выступили слезы. – Для матери нет ничего страшнее.
– Да, печально, – произнес он, мечтая, чтобы она отпустила его руку.
Вместо этого она потянула его к женщинам, стоявшим в сторонке. По-видимому, таким образом в их учительском кругу было принято знакомиться с новыми людьми.
– Ты, наверное, не встречался с другими моими дочерями. Руби? Деб? Поздоровайтесь с Джексоном. Он и его жена – очень близкие друзья вашей сестры.
Он пожал им руки, заметив про себя, как поразительно Руби, средняя сестра, похожа на Глинис и при этом выглядит фантастически несимпатичной. Глинис была стройной, а Руби костлявой, какой-то неуклюжей. Черты лица не казались такими утонченными, как у младшей сестры, можно сказать, природа не была к ней столь щедра – у Глинис, по крайней мере, была грудь. Глинис всегда одевалась просто, но элегантно; на Руби были линялые черные джинсы и серая толстовка, что тоже было просто, но пошло. Однако больше всего их отличали манеры. Глинис была присуща некоторая застенчивость и отрешенность, что придавало образу царственную загадочность. Руби тоже старалась дистанцироваться от окружающих, но это выглядело грубо; она постоянно поглядывала на часы и расхаживала взад-вперед, словно вся эта шумиха вокруг рака сестры отвлекала ее от чрезвычайно важных дел. Не успели они сказать друг другу дежурную фразу о том, что рады знакомству, как у нее зазвонил мобильный телефон. Посмотрев на экран, она нахмурилась:
– Прошу прощения, мне надо ответить.
В клинике не разрешалось пользоваться мобильным телефоном во избежание сбоя в работе оборудования. (Полная туфта, как удалось вычитать в Интернете Джексону, когда дело касалось Флики. Они просто хотят собрать деньги за пользование стационарными телефонами в палатах. Эта политика с «людьми – по-мышиному, с мышами – по-человечески» еще одна проблема, которую стоило бы изменить.) Поэтому Руби побежала на улицу, чтобы спокойно поговорить, оставив его наедине с Деб, безобидной толстушкой с добродушным лицом. Облегающая кофта с высоким воротом, цвета апельсина и невыразительная темно-синяя юбка подобающей женщине ее возраста длины совсем не красили Деб.
– Я молюсь за Глинис с той самой минуты, как узнала о ее горе, – сказала она. – Все прихожане в Тусоне молятся за нее. Знаешь, у нас уже были случаи, доказано, что это помогает.
Конечно, не честно считать всех верующих людей автоматами. Но почему он должен быть честным?
– Мы обсуждали, как нам быть, Джексон, – сказала Хетти, кладя руку ему на плечо. – Глинис очень устала, и мы не хотим ее утомлять. Думаю, нам лучше заходить в палату по одному и не задерживаться надолго. Сейчас у нее Шеп, и, если у тебя есть время, Джексон, мы решили, что следующей пойдет Деб, затем Руби, а потом я передам ей ее любимое печенье. – С такой методичностью она, вероятно, выстраивала класс в шеренгу у фонтана.
Шеп выскользнул из палаты, оглядел присутствующих и посмотрел на Джексона, выпучив глаза. Нет ничего хуже, чем увидеть в такой момент почти незнакомых членов семьи дорогого тебе человека, поэтому он не сводил глаз со старого друга, испытывая благодарность и облегчение, словно внезапно за поворотом увидел родной дом.
– Она ваша, – сказал Шеп, обращаясь к Деб и Хетти, увлекая Джексона в глубь коридора. – Старик, как это было непросто, – бормотал он. – Уговорить Глинис встретиться с родными, раз уж они прилетели из самой Аризоны. Они были на волоске от того, чтобы вернуться в Элмсфорд. Она дерьмово себя чувствует и совершенно не желает думать о том, что сказать и как себя вести, чтобы не сделать людям больно. Все эти посещения… Я уверен, она будет рада тебя видеть. Но со стороны Глинис это будет скорее милость. Ее все достало.
– Ну а как бы она себя чувствовала, если бы к ней никто не пришел?
Шеп улыбнулся:
– Дерьмово.
– Вот зараза!
– Ты не знаешь таких слов, как больной человек? – спросил Шеп. – Оно больше подходит для Глинис.
– Если бы с ней не было так сложно, ты бы еще больше нервничал.
– Да. Но я все равно нервничаю.
Когда они вернулись к палате, дверь была приоткрыта, позволяя стать свидетелями происходящего. Даже вернувшаяся Руби и ее мать лишь делали вид, что заняты своим разговором. Никто не хотел, чтобы его заподозрили в подслушивании.
– В голове не укладывается, что ты решила воспользоваться тем, что я еле живая после сложной операции, чтобы поиграть в миссионера. – Глинис говорила чуть медленнее из-за инъекций морфина, но Джексон был рад, что в голосе звучали знакомые нотки. – Лежачего не бьют.
– А что, если я права? – умоляющим голосом спросила Деб. – Это же логично, Глин. Если ты права и нас всех ждет черная пустота, не имеет значение, во что ты веришь. Но если я права – если Иисус прав, – ты должна поверить в Него, как в единственного спасителя души. Надо защитить себя, ведь верно? На всякий случай. Это же простой расчет, понимаешь? Твой путь ведет в никуда, в моем случае душа получает возможность обрести вечную жизнь. Это же бесплатная лотерея, почему бы не попробовать? Все учителя в школе считали тебя очень умной.
– Мой путь позволяет сохранить гордость, – прохрипела Глинис. – И я не собираюсь благодарить тебя за то, что ты
проделала этот долгий путь до Нью-Йорка, чтобы спасти мою душу. Я не хочу в рай. Я хочу домой.
– Никогда не рано начать готовиться к встрече с Богом и впустить Иисуса в сердце.
– Сейчас в каждой семье есть такой проповедник, – прошептал Шеп. – Обычно это какая-нибудь старая карга.
– В нашем случае не очень старая, – пробормотал в ответ Джексон.
– Наверняка она сидит на диете Аткинса. Такие люди неудачники по жизни. Ничего не смогли добиться, не получилось сделать карьеру. Домохозяйка, пятеро детей. Все эти христианские штучки привносят в ее жизнь смысл.
– Обманчивое ощущение, – констатировал Джексон.
– Не важно, главное – это работает:. Если у тебя есть две сестры, с которыми ты не можешь бороться по их правилам, надо поменять правила. Бинго! У нее есть преимущество больного человека, поэтому она может унизить тех людей, которые унижали ее всю жизнь.
– Вы, стервятники, носитесь по всей стране и набрасываетесь на людей, которые слишком слабы, чтобы оказать вам сопротивление, – говорила тем временем Глинис. – Вы охотники за головами. Даже у Нэнси хватило ума не приходить сюда, чтобы продать мне «Амвэй».
– Не упоминай имя Господа всуе, – сказала Деб. – Многие люди, которые не верят в Бога, как и ты, все же постоянно вспоминают о Нем, говоря: «Господи, Боже мой, Господи всемогущий» и «Всемилостивый Боже». Наш священник посвятил этому целую проповедь. Он сказал, что мы, сами того не ведая, просим Господа защитить нас. Мы все знаем, что милосердный Боже рядом с нами.
– Деб, будь я проклята, если его «милосердие» было со мной последние три месяца.
– Видишь, опять: «Будь я проклята». Ты и будешь, если не впустишь Бога в свое сердце. Кто знает, может, эта болезнь послана тебе свыше, чтобы ты пришла к Нему, прозрела.
– Иными словами, это наказание за то, что я жила как язычница? Уверена, ты не станешь утверждать, что ни у кого из твоих верующих друзей не было рака.
– …По крайней мере, ты постройнела, – неожиданно задумчиво произнесла Деб.
– Да, это точно. Раковая диета. В книгах этого не пишут, но, если хочешь пойти по моим стопам, начинай жевать изоляцию.
