– Видишь, опять: «Будь я проклята». Ты и будешь, если не впустишь Бога в свое сердце. Кто знает, может, эта болезнь послана тебе свыше, чтобы ты пришла к Нему, прозрела.
– Иными словами, это наказание за то, что я жила как язычница? Уверена, ты не станешь утверждать, что ни у кого из твоих верующих друзей не было рака.
– …По крайней мере, ты постройнела, – неожиданно задумчиво произнесла Деб.
– Да, это точно. Раковая диета. В книгах этого не пишут, но, если хочешь пойти по моим стопам, начинай жевать изоляцию.
– Шеп говорил, что это как-то связано с асбестом.
– Скорее всего, эта гадость попала в организм в художественном училище. Будь моя воля, я бы «наградила» каждого поставщика такой премией, как мезотелиома. Из них стоит вытрясти немного денег.
– Ты должна гнать от себя такие жестокие мысли.
– А других у меня нет.
– Я подозревала нечто подобное, – осторожно сказала Деб. – Это душевная болезнь.
– Какие слова! А ты когда-нибудь слышала о «бездушной болезни»? – Смех перешел в надрывный кашель. – Подумай над тем, что болезнь всегда бездушна.
– Я считала, что в таком положении люди становятся добрее, милосерднее и терпимее. – В голосе Деб слышалось раздражение.
– Во мне «такое положение» вызывает лишь горечь и ярость. Когда у тебя будет рак, веди себя как считаешь нужным.
– Но сейчас у тебя есть возможность увидеть, как твоя семья и друзья беспокоятся о тебе. Шеп рассказывал, как непросто ему составить график посещений, поскольку очень много людей хотят тебя навестить. Ты должна чувствовать себя обласканной милостью.
– Я чувствую себя проклятой. Потому что вынуждена выслушивать эти проповеди от таких, как ты, кто совершенно не понимает, что говорит.
– Можешь язвить сколько угодно! – Голос Деб неожиданно стал звучать хрипло.
– Не сомневайся, так и поступлю, – парировала Глинис.
– Однако хочу, чтобы ты знала, что я всегда восхищалась.. . – сипение, – и равнялась на тебя. Ты красивая, талантливая и… – глухой сип, – ты любима, вырастила… двоих… двоих прекрасных детей. Никогда не забывай… – Сипение и вновь сипение и хрипы. – Я всегда гордилась, что ты была моей сестрой!
Глинис вздрогнула и подалась вперед:
– Черт тебя побери, ты в каком времени употребляешь глагол! – Казалось, она готова запустить в сестру первым попавшимся под руку предметом.
Деб в слезах вылетела из палаты, держа возле рта ингалятор.
– Похоже на петушиные бои, – сказала Руби, наблюдая, как Хетти обнимает и успокаивает младшую дочь. – Победила курица-бентамка из палаты 833 и теперь принимает всех жаждущих ее видеть. Пожелайте мне удачи.
– Не задерживайся надолго, – предупредил Шеп.
– Об этом можешь не беспокоиться, приятель, – пообещала Руби. – Я попытаюсь смыться до того, как она выдерет мне все перья из хвоста.
Возможно, Руби решила скрасить ожидавшим в коридоре время и оставила дверь широко открытой. Шеп заранее предупредил всех, чтобы они не целовали Глинис, поэтому Руби лишь коснулась левого колена сестры, придвинула стул и села, положив длинные тощие ноги на железный обод под кроватью.
– Тебе обязательно было доводить Деб? Она ведь такая чувствительная.
– У меня хватило сил лишь для легкой разминки. Кроме того, она сама виновата, просто возмутительно воспользоваться ситуацией для проповеди.
– Она хочет, чтобы тебе было комфортно. Вера – это единственное, что у нее есть.
– Ей совершенно запудрили мозги. Такое впечатление, что ко мне наведался один из этих кретинов-зомби, чтобы превратить меня в живого мертвеца.
Руби покосилась на дверь:
– Она может тебя услышать.
– Плевать.
– Но она правда верит во все то, о чем говорит. То, что мы другие, не значит, что она лицемерит.
– Ненавижу искренность.
– Отлично. Тогда постараюсь быть максимально фальшивой.
– Превосходно.
– Итак, как дела? – спросила Руби. Беспокойство, подчеркнутое сострадание обычно звучит в вопросах посетителей пациентов в больнице и, как правило, вызывает определенную ответную реакцию.
Глинис вздохнула:
– Что я могу сказать? У меня болит все тело. Ночами не могу заснуть. Пять минут лежания в темноте длятся как вся палеозойская эра. Потом целый день я как в тумане. А еще приходится поддерживать разговор с такими, как ты, хотя о чем нам говорить? О том, что произошло? Телевизор здесь крошечный, да и показывает только несколько каналов, по которым постоянно идут разные шоу. Днем из-за солнечного света картинка на экране вообще расплывается, и я не могу посмотреть даже шоу «Цена удачи». Постоянные капельницы сводят меня с ума. Я беспрерывно нервничаю, что пластырь отвалится и игла выскочит из вены. Приучаю себя не смотреть на руку.
Джексон отлично ее понимал, поскольку сам был в таком же положении, когда стараешься не смотреть, но каждые пять минут тщательно все проверяешь.
– Еда тошнотворная, – продолжала Глинис, сделав глоток воды. – Стоит мне поесть, случается запор, и мне в задницу суют шланг. Если рядом нет Шепарда, чтобы помочь мне, медсестру в половине случаев не дождаться. Приходится самой справляться с судном. Иногда я писаюсь прямо в постель. Тебе интересно все это слушать?
– Конечно.
– Лгунья. Все спрашивают меня: «Как дела?» И я отвечаю, что хорошо. И все довольны.
– Когда тебя выпишут?
Она наверняка не первый раз отвечала на этот вопрос.
– Приблизительно через неделю, – заученно ответила она.
– Мама и Деб останутся, а мне придется улететь до того, как ты вернешься домой.
– Ты только прилетела и уже с ходу сообщаешь мне, что должна вернуться. – В голосе слышалась обида, хоть Глинис и говорила, что не хочет видеть свою семью. Это был хороший знак. Несмотря на болезнь, она по-прежнему оставалась самой собой.
– Ничего не с ходу. В конце недели начинается ярмарка, у нас будет стенд. Кто-то должен находиться там, и еще надо следить за магазином.
– Значит, наплевать, что у родной сестры рак, главное – заработать побольше денег.
– Глинис. Жизнь не стоит на месте.
– Не для всех.
– Да, Глинис, не для всех, – согласилась Руби. – Ив этом нет моей вины.
– Я думала, твои дела в галерее идут блестяще. Гребешь деньги лопатой.
– Все нормально, – сдержанно ответила Руби.
– Конечно, многие мастера сочли бы это удачным стечением обстоятельств – сестра, вступившая в сговор с врагом. Тем хуже для меня.
На половине фразы Шеп не выдержал и застонал.
– Только не это. Руби потерла висок.
– У тебя недостаточно работ для персональной выставки.
– Потому что я очень ленивая. Целыми днями слоняюсь по своему красивому дому и ем конфеты.
– Потому что ты слишком долго и мучительно обдумываешь каждый шаг, Глинис. Я никогда не понимала почему.
– И не поймешь.
– Но жизнь слишком коротка, не стоит тратить ее на всякие выкрутасы. Может, сейчас ты поймешь это. Все авторы, чьи работы я выставляю, просто работают. Работают, а не рожают каждую вещь в муках.
– А я такая. Я рожаю каждое свое произведение. Не ты ли твердила мне, каким гламурным стал Тусон, а твой захудалый зал в торговом центре превратился в уважаемое заведение и в крупнейший художественный центр? Я предложила выставить всего одну-две работы, но ты сказала: «Нет!»
– Мы уже все обсудили! Кроме того, мы взяли название «Ближе к истокам» и специализируемся на искусстве пуэбло и навахо, иногда выставляем творения разных племен, обитавших на юго-западе и находившихся под влиянием их культуры. Твои работы выделялись бы, как белые вороны в черной стае. Они слишком – строгие, слишком – модернистские.
– Боже, ненавижу все это этническое дерьмо, – проворчала Глинис.
Руби опустила ноги на пол и хлопнула рукой по бедру.
– Зачем снова к этому возвращаться? К чему ссориться? Тебе не кажется, что это глупо?
– О чем желаешь поговорить? Об Ираке? О Терри Шиаво?
– Может, о том, как мы любим друг друга?
– Отлично. Мы до сих пор любим друг друга, – усмехнулась Глинис. – Закончили. Что дальше?
Возникла долгая пауза, обе женщины чувствовали себя неловко.
– Ирак меня больше не интересует. – Глинис выругалась. – Как и Терри Шиаво. Буду рада, если они все сдохнут. Радуюсь продолжающемуся глобальному потеплению, развитию ядерной энергетики и сокращению запасов питьевой воды. Я теперь просто специалист по землетрясениям, наводнениям и птичьему гриппу. Мне очень интересно, что мировые запасы нефти иссякнут к 2007 году и что весь этот мир может превратиться в пыль после столкновения с астероидом размером с Сатурн.
– Господи, Глин! Я так понимаю, болезнь заставляет людей проявлять не лучшие свои качества.
– Возможно, – произнесла в ответ Глинис, зарываясь в подушку. – Может, то, что кажется мне лучшим во мне, совсем не то, что ты считаешь во мне лучшим. Может, мне импонирует мстительность и ненависть. Злопыхательство – вот еще хорошее слово. Я всем желаю пережить такую болезнь, как моя.
