— Что тут такого смешного, Боддеккер?
— Да ты. Думаешь, я поверю, что ты мог справиться с Чарли Анджелесом в одиночку. Знаешь что, Ферман? Ты не мог бы справиться с ним даже на пару со Шнобелем.
Он опустил голову и зыркнул на меня исподлобья. — Ты просто не видел меня после приема психотроп-чиков.
— Я думал, ты не разрешаешь Дьяволам принимать психотропы.
— Они делают так, как я говорю, а не как делаю сам.
— Да тебе даже со мной не справиться без своей шайки и кучи оружия. — Я опять обошел матрас и вернулся к двери.
— Ты напрашиваешься, Боддеккер.
— Умоляю, Ферман.
Козетта опять появилась на пороге, держа зеленую кожаную сумочку с выведенными на ней яркими желтыми буковками «Для рукоделья». Ферман протянул руку и шагнул к ро-ботетке. Я ударил Козетту по руке, сумочка взлетела в воздух, и я перехватил ее.
— Козетта, выйди, — приказал я.
— Эй! — закричал Ферман, когда она исчезла. — Поосторожней с моим добром!
— А ты попроси. — Я перебросил сумочку из руки в руку. — Ну что, Френсис, каково оказаться в чужой шкуре?
Он ринулся на меня, но я уклонился, и Ферман, врезавшись в стенку, сполз на пол. Я отошел на несколько шагов, ощупывая содержимое сумочки. Какие-то пакетики, тонкие стеклянные трубочки.
— Ну ладно, повеселился за мой счет и будет. — Он жестом показал, что сдается.
Я покачал головой.
— Веселье только начинается.
Я бросил сумочку на пол и наступил на нее. Хрустнуло стекло.
Ферман взвыл и метнулся к моим ногам. Я небрежным пинком отправил сумочку через его голову прямо в стену напротив, а сам сделал шаг в сторону. Ферман с грохотом рухнул туда, где я только что стоял.
— Ах ты, зараза!
Я тремя прыжками перескочил через матрас и подобрал сумочку.
— Ох, какое несчастье. Надеюсь, я ничего не разбил. Ферман поднялся на ноги, отирая пот с лица.
— Пытаешься таким образом вытянуть из меня признание?
Я расстегнул сумочку и посмотрел на беспорядочную смесь порошка, стеклянных осколков и обломков пластмассы.
— Ах…
— Дай мне гребаную сумку, и я все тебе расскажу.
— Подробности меня не интересуют.
Перевернув сумочку, я высыпал содержимое в общую помойку на полу и ногой разбросал кучку. Ферман, завизжав, снова кинулся на меня. Я швырнул сумочку ему в лицо, затем ухватил за рубаху и шваркнул о стену. Изо рта у Фермана воняло отвратительно, еще хуже, чем от ног, еще хуже, чем в первый раз, когда я его встретил. Кислятиной — из-за ломки, гнилью — из-за симптомов этой ломки.
— Это сделали вы, — сказал я, опять ударяя его о стену. — Ты, Шнобель, Джет и Ровер.
Ферман вскинул руки, чтобы вырваться, и я отпустил его. Он отвалился к стенке и сполз на пол.
— Ты забываешь, что я провел кучу времени, наблюдая тебя за работой.
Он снова закашлялся.
— Если б не ломало, у тебя бы и шанса против меня не было…
— Знаю.
Ферман начал вставать. Я легким пинком ноги опрокинул его назад.
— Да, — сказал он. — Мы все неплохо позабавились с этой цыпочкой. Да и ей понравилось. Спроси ее, она сама скажет.
— Не могу, — ответил я. — Она умерла.
— Что? — закричал он. А потом: — Врешь! Мы не так уж и грубо с ней обошлись, не так, как бывало…
— Она покончила с собой.
Ферман ухитрился выдавить сухой смешок.
— Потому что знала — никогда ей не получить ничего лучшего, чем мы…
— Она была транссексуалкой, — сказал я.
— А?
— Она была психически неустойчива после недавней операции. Изменила пол с мужского на…
— Ооооу!
Реакция Фермана оправдала все мои надежды. Глаза у него закатились, казалось, будто его вот-вот вырвет.
— Дружище, я бы вполне мог прожить остаток своих дней, не зная этого…
Он опять начал вставать, и я опять пинком отправил его на пол.
— А как насчет Чарли Анджелеса? Ферман сплюнул.
— Да, это я уделал Чарли Анджелеса. Мы все. — По лицу у него расползлась мерзкая ухмылочка. — Да мы еще поскромничали. Могли бы уделать и его старушенцию.
Я позволил ему встать. Он размахнулся, чтобы ударить меня кулаком, но двигался слишком заторможенно. Так что я без труда увернулся. Инерция мотнула Фермана вперед, он запутался ногами в разбросанной одежде и снова брякнулся на пол.
— Мы переломали ему все кости. Да, каждую косточку. Я хотел напустить на него отдельно Шнобеля, но твоя цыпочка его вконец измотала, поэтому ничего не вышло.
Он начал приподниматься. По внезапному наитию я нагнулся и дернул за простыню, собираясь бросить ее ему в лицо. Оказалось, что Ферман на ней и стоит, поэтому мой рывок опрокинул его навзничь.
— Не больно ты шустр без своих психотропчиков, — заметил я, набрасывая простыню ему на лицо. — Покойся с миром.
— Как Чарли Анджелес… — Ферман рывком сел, все еще в болтающейся на голове простыне. Очередной пинок — и он с воплем грянулся об пол. В груди у него клокотало. — Знаешь, у меня просто не было выхода, — сказал он несколько мгновений спустя.
— Правда?
Ферман медленно стянул с головы простыню и кивнул.
— Он бы не отстал от Джета. Вот как чую, он был старым Гомером.
Я шагнул вперед и с силой ударил его ногой в живот. Его начало рвать.
— Не смей так говорить.
Извергнув содержимое желудка, Ферман подобрал полотенце и вытер рот.
— Он набивал Джету голову всякой гребаной ерундой. «Гордись тем, что ты черный». «Мы с тобой братья по коже». Говорил, мол, не нужны Джету Дьяволы, он и без нас прекрасно обойдется.
— Правда ранит, — заметил я.
— Я сделал Джета Джорджсона! — закричал Ферман. — Не забывай!
— Ты просто не мог смириться с фактом, что он перерос Дьяволов, — произнес я. — Как Джимми Джаз.
— Заткнись! — Он ринулся вперед, но я отступил, и Ферман снова растянулся плашмя.
— Когда ты перерастешь Дьяволов, Ферман? Когда ты подрастешь?
Он перевернулся на спину и улыбнулся.
— Эгей, у меня теперь есть кое-что получше Дьяволов.
— И верно, — согласился я. — У тебя есть Козетта. А их было выпущено всего пятнадцать тысяч.
Ферман визгливо засмеялся.
— Нет. У меня есть Пембрук-Холл.
Он приподнялся и попытался ударить меня измазанным в блевотине полотенцем. Я шагнул назад, уходя от удара, а потом ухватил Фермана за грудки и встряхнул.
— Ничего подобного! Нет у тебя ничего!
Ферман кивнул. Дыхание у него стало еще гаже, чем прежде.
— Ты да я, Боддеккер, мы с тобой вместе увязли. Летим вдвоем — и с этого гребаного цеппелина назад пути нет. Можно сказать, китайские близнецы.
Я впечатал его в стену и от всей души врезал справа.
— Сиамские, — поправил я, нанося новый удар. — Вот тебе за ночь нашего знакомства. — И снова. — А вот за Нормана Дрейна. — И снова. — За Гарольда Болла. — И снова. — За Ранча Ле Роя. — Снова. — За Чарли Анджелеса. И за Сильвестр…
Я плюнул ему в лицо, еще раз врезал в солнечное сплетение и швырнул через комнату, с наслаждением увидев, как Ферман скорчился лицом вниз, пытаясь свернуться в позе зародыша.
— Ты не можешь меня убить, — прохрипел он. Из-под многих слоев тряпок голос звучал сдавленно и невнятно.
— А ты посмотри, как я буду это делать, — пообещал я.
— Мы Дьяволы. Публика тебя растерзает. Ты не протянешь даже столько, чтобы попасть в Буффало. Тебя вздернут прямо посередке гребаного Парка. На этот раз ты не на той стороне закона, Боддеккер.
— А знаешь, — произнес я, — в этом есть восхитительная ирония, хотя сомневаюсь, что ты сейчас способен ее оценить.
Не знаю, слышал ли он меня, скуля и заходясь кашлем.
— Все эти уличные схватки, в которых ты уцелел, драки с полицией…
Стоя над Ферманом, я осторожно перевернул его мыском ботинка с живота на спину.
— Ты пережил все это, а вот теперь будешь забит насмерть хилым бумагомаракой с Мэдисон-авеню, который в жизни не видел настоящей потасовки. Умереть можно со смеху, тебе не кажется?
Ферман ухватил меня за ногу. Я той же самой ногой врезал ему по ребрам, и он отвалился. А в следующий миг я сам упал рядом с ним на колени и начал душить, что было сил сжимая ненавистную шею. Кожа Фермана обжигала мне ладони. Упоительное ощущение!
Он вскинул руки в жалкой попытке разжать мою хватку, однако похмелье, ломка, недосып и неправильное питание свели все старания к нулю. Я сжал руки сильнее. Из горла у него вырвалось короткое бульканье.
— Вот что ощущали твои жертвы, Ферман. Бессилие и беспомощность. Но ведь с другими, с сильными и способными постоять за себя, ты и не связывался, верно?
Губы Фермана начали затекать синевой подступающей смерти. Глаза вылезали из орбит, белки залились кровью. Внутри меня словно что-то взорвалось — что-то, давным-давно похороненное и забытое в далеком прошлом. Тот странный феномен, который сделал «Лучи смерти» и «Кошкам конец» хитами в дни моего детства, — та самая, присущая всем детям струнка жестокости, что находит странное удовольствие в чужих страданиях. Именно она подсказала мне: удушить его мало. Слишком уж легко — все равно что наставить на муравьишку перекрестие отлаженной пластиковой линзы. Мне надо было растянуть процесс, продлить его, заставить Фермана претерпеть муки тысячи чистилищ.
