Джоэл Лейн - От голубого к черному

— Карл!

Ответа не было. Я натянул одежду, она показалась мне жесткой и тесной, точно ее только что выстирали. За занавеской его не было. Я отпер металлическую дверь, ветер задувал мне в лицо крошечные, колючие капельки дождя и запах овечьего дерьма. Пленки были разбросаны и по кирпичам, поддерживающим фургон. Коричневые ленты развевались по ветру, выкрикивая послания, которые невозможно разобрать. Вдалеке овцы паслись на чернеющем поле. Ни одной человеческой фигуры в пределах видимости. От холодного воздуха у меня внезапно начались болезненные колики; следующие десять минут я провел, сидя на биохимическом туалете, смешивая свое дерьмо с дерьмом Карла.

Куда бы он ни направился, он не взял машину. Она была не просто ржавой и раздолбанной, я увидел, что лобовое стекло треснуло и капот слегка помят. Я представил, как он ведет ее здесь, по дороге, возможно, ночью, отчаявшийся и одержимый. Возможно, он свернул, чтобы не сбить овцу, и врезался в дерево или каменную стену. Он не мог угнаться за тем, что сводило его с ума. Ему не хватало практики.

Может, он отправился в Абергил купить что-нибудь на завтрак. Я надеялся встать пораньше, чтобы выехать с утра, но вечно одна и та же история. Кстати, когда я привезу его в Бирмингем, где он будет жить? Я пнул «метро», оставив свежую царапину на пятнистом голубом боку. Затем я вернулся в фургон, там не было ни блокнота, ни календаря, ни дневника: ничего, на чем можно было бы написать записку. В свете весеннего утра фотографии казались выцветшими и бессмысленными. Распотрошенные кассеты встревожили меня. Я оставил их лежать, где лежали.

На столе вперемешку лежали потрепанные детективы и технические руководства по звукозаписи и звуковоспроизведению. Среди записей Карла, которые он скопировал со своей коллекции пластинок, были альбомы The Fall, Joy Division, Felt, Kitchens, Primal Scream, My Bloody Valentine, Игги Попа, Шинед О’Коннор, Husker Du, Вэна Моррисона, Ника Кейва, The Pogues и Скотта Уокера. Если он пытался бежать от своего прошлого, он слишком многое захватил с собой. Коробка с пленками, помеченными наклейкой «мастер» была повернута к стене. Я вытащил кассету и посмотрел на обложку, она была не подписана. Я поставил кассету в магнитофон. Ничего, кроме шипения и потрескивания. Я не знал, то ли это новые кассеты, то ли с них что-то стерли. Я попробовал еще одну, с тем же результатом.

Возможно, батарейки сели. Я вытянул кассету наобум и включил ее. Через несколько секунд помех я услышал что-то очень знакомое, но не смог опознать трек. Мощные бас-гитарные аккорды, быстрый барабанный бит. Резкий гитарный рифф, повторенный дважды. «Они привели меня туда, откуда некуда бежать/ Мне некуда бежать/ Здесь убивают ради забавы». «Треугольник». Я выключил магнитофон, встал и вышел из фургона, оставив дверь незапертой. Было десять часов утра. Солнце ярко светило, мокрая трава переливалась крошечными кристаллами. Я вошел в Абергил под звон церковных колоколов. Все было закрыто, кроме гаража. Я спросил служителя, где находится ближайший полицейский участок.

Полицейский, с которым я говорил, смотрел на меня, будто давая понять, что у него нет времени выслушивать истории о разборках между туристами-педиками. Я сообщил ему, что Карл психически болен и может быть опасен; я рассказал о распотрошенных кассетах, но умолчал о своем подозрении, что это было послание для меня. Он отвез меня обратно к фургону, Карла там по-прежнему не было.

— Мы поспрашиваем по округе, — сказал он. — Если он не объявится, тогда начнем поиски. Вы собираетесь вернуться домой?

Я сказал, что мне лучше остаться в Абергиле до тех пор, пока что-нибудь не выяснится.

— Хорошо. Будем держать связь.

В тот день я прошел несколько миль по окрестностям. Пейзаж менялся с головокружительной скоростью: поросшие травой поля патрулировали овцы с красными или синими отметинами на шерсти; болотистые вересковые пустоши; груды серого сланца, выше домов, вокруг каменоломен. Издалека я заметил очертания разрушенного здания: зазубренная черная корона на вершине холма. Подойдя ближе, я увидел, что это практически развалившийся охотничий домик. Балки и шифер на крыше рассыпались, оставив оболочку со стенами примерно в фут толщиной. Каменный фундамент ушел глубоко в землю холма, среди руин бродили овцы.

Я не мог спать в фургоне, мне не хотелось оставаться там одному после наступления сумерек. Мне вспомнился день, который я провел с Карлом в Стоурбридже. Я тасовал его фрагменты, как карты Таро: поезд, фабрика, канал, дом, река, дерево. Банально, как ребенок читающий букварь. О чем мы говорили: об Иноке Пауэлле, о взрывах в пабах Бирмингема, о Дине. Я нашел в Абергиле пансион, позвонил Йену в Бирмингем и Элейн в Стоурбридж. Ничего. Я позвонил в полицейский участок, они сказали мне, что офицер Хейвард уехал на стоянку фургонов. Через полчаса он мне перезвонил: Карл не появился. Он сказал, что водитель местного автобуса не помнит никого, похожего по описанию на Карла.

— Думаю, мы начнем поиски утром. Вы можете остаться здесь еще на день?

Я знал, что не смогу заснуть на трезвую голову, поэтому зашел в паб и выпил три пинты за час перед закрытием.

В восемь утра на следующий день офицер Хейвард снова позвонил.

— Думаю, мы нашли его, — сказал он.

Они забрали меня из пансиона через двадцать минут и отвезли на опушку леса, где ручей нашептывал среди голых деревьев. Опавшая листва толстым ковром лежала под ногами. Я плохо спал и какая-то часть меня хотела лишь одного — лечь и забыть обо всем. Может, это не Карл, подумал я. Может, это не я иду по лесу. Я отчаянно надеялся, что все это можно будет стереть из памяти.

Тело нашли в кустах между тремя березами. Там были двое полицейских с собаками. Он лежал лицом вниз, руки прижаты к груди. В волосах засохла кровь. Полицейский перевернул его, и в свете вспышки фотоаппарата я увидел его лицо. Он не выглядел умиротворенным. Он выглядел как на сцене: напряженный, готовый к прыжку, готовый выплеснуть в песне свою холодную ярость. Лицо было покрыто коркой засохшей крови. Какой-то зверь отъел кусок левого уха.

— Да, — сказал я. — Это Карл.

Я смотрел, как они застегивают молнию на мешке. В лесу было холодно; белое небо в рамке черных ветвей походило на разбитое окно. Не нужно его запаковывать, думал я. Просто встряхните его хорошенько, и он придет в себя. Позвольте мне позаботиться о нем. Я чуть было не попросил их дать мне попробовать оживить его. Длинный матерчатый мешок раздражал меня. Какое-то армейское обмундирование. Карлу не следовало лежать в таком. Когда мы шли обратно к машине, офицер Хейвард положил руку мне на плечо. Я не знал, хочет ли он утешить меня или арестовать. Образ, который преследовал меня еще долгое время: тень Карла осталась там, после того как его тело уже забрали. Я понимал, что на самом деле не мог этого видеть.

Они задержали меня в участке на полтора дня, проверяя мои показания. Меня допрашивали три человека. Мне сказали, что я не под арестом, но они рассчитывают на мое содействие следствию. Никто не сказал мне о том, как умер Карл. В перерывах между допросами я вздремнул пару часов в камере, куда они меня отвели. Я рассказал им все, что смог, даже все личные подробности — когда мы с Карлом последний раз занимались любовью — на случай если они решат, что мне есть, что скрывать. Под вечер на следующий день они сказали, что я могу отправляться домой. К тому времени они поговорили с Йеном, Мартином, Элейн и родителями Карла. Так что мне не нужно было никому ничего объяснять, кроме Дайан.

Следствие установило, что смерть Карла вызвана «несчастным случаем». Он ушел из фургона в темноте, без фонаря, и шел или бежал несколько миль. В лесу с ним случился какой-то припадок, возможно, спровоцированный тем, что в прошлом он употреблял наркотики. Кровь на деревьях вблизи того места, где он был обнаружен, свидетельствовала о том, что он неоднократно натыкался на них в каком-то кошмарном приступе безумия. Офицер Хейвард сказал мне: «Череп разбит в нескольких местах и сломаны кости на лице». Они не обнаружили никаких признаков нападения. Так что вердикт гласил, что Карл был убит голосами в его голове. Тишина, в которую он себя обмотал, разорвалась, как дырявый презерватив, оставив его абсолютно нагим.

Карла похоронили в Тайл-Хилл на окраине Ковентри, где жили его родители. Они решили устроить церковные похороны, а поскольку он не оставил никаких распоряжений на этот счет, их желание следовало уважать. Я подозревал, что многие до последнего момента не знали, что он умер. Его жизнь была настолько разделена на фрагменты, что никто не знал, кому надо сообщить. Музыкальные газеты написали о его смерти, Майк сочинил короткий некролог для «NME». Я рассказал сотрудникам магазина, где Карл работал в прежние времена. Его родители забрали вещи из квартиры в Эрдингтоне. Позже они отдали его записи Элейн, а потом она передала их мне.