Жаслен не читал Поппера и ничего толкового ответить ей не мог; поэтому он ограничился тем, что положил ей руку на бедро. Она улыбнулась:
– Сейчас все будет готово, – и вернулась к плите, но за ужином снова затронула эту тему.
Преступление, призналась она мужу, представляется ей глубоко человеческим поступком, связанным, конечно, с самыми темными закоулками личности, но все же человеческим. Искусство, возьмем иной пример, связано со всеми зонами: темными, светлыми и промежуточными. А вот экономика ни с чем не связана, разве что со всем самым предсказуемым и автоматическим в человеке. Это не просто не наука, но даже и не искусство, в общем, это практически пустое место.
Он был не согласен, о чем и сказал ей. Давно общаясь с преступниками, он мог утверждать, что они были самыми предсказуемыми и одноклеточными особями на свете. В большинстве своем они убивали ради денег, и только ради денег; поэтому, кстати, их так просто поймать. Зато никто никогда, наверное, не работал исключительно ради зарплаты. Почти у всех находились иные мотивации: интерес к своему делу, надежда, что сможешь им увлечься, приятные отношения с коллегами… Точно так же мало кто вел себя рационально, делая покупки. В конечном счете, именно эта глубинная неопределенность, характерная для мотиваций производителей, равно как и потребителей, лежит в основе случайных и в итоге ошибочных экономических теорий. Тогда как поиск преступника можно считать наукой или, если уж на то пошло, рациональной дисциплиной. Элен не нашла, что ему возразить. Наличие иррациональных хозяйствующих субъектов всегда было темной стороной, тайной прорехой всякой экономической теории. Даже если Элен остыла к своей работе, теория экономики пока еще обеспечивала ее вклад в семейный бюджет и определяла ее положение в университете: не бог весть что, на самом деле. Жан-Пьер прав: она тоже ведет себя далеко не как рациональный хозяйствующий субъект. Она растянулась на диване и посмотрела на свою собачку, лежавшую животом вверх в экстатическом состоянии в дальнем левом углу ковра, устилавшего гостиную.
Позже вечером Жаслен взялся за обзорный отчет BEFTI о компьютере жертвы. Он начинался с того, что Уэльбек вопреки своим заявлениям в многочисленных интервью, продолжал писать, и писал постоянно. А вот то, что он писал, оказалось весьма странным: это напоминало скорее поэзию или политические воззвания, и Жаслен мало что понял в отрывках, приведенных в отчете. Надо будет отослать это его издательнице, подумал он.
Помимо этого компьютер не содержал ничего, заслуживающего внимания. Уэльбек пользовался офисным приложением «Контакты» на своем макинтоше. Содержание его адресной книги было воспроизведено полностью, и тут было от чего сойти с ума: в ней было всего-навсего двадцать три фамилии, двенадцать из которых принадлежали мастерам, врачам и прочим поставщикам услуг. Он также пользовался приложением «Календарь», но и тут дело обстояло не лучше: все записи были типа «мусорные мешки» или «привезут мазут». Жаслену редко попадались люди, живущие такой занудной жизнью. Даже его браузер не содержал ничего любопытного. Покойный не посещал ни педофильские, ни порнографические сайты; самые дерзкие его запросы касались сайтов женского белья и эротических нарядов, вроде Belle et Sexy и Liberette.com. В общем, несчастный папик просто глазел на девиц в обтягивающих мини-юбках или прозрачных топиках, не более того, и Жаслену вдруг стало стыдно, что он прочел эту страницу. Да уж, распутать это преступление будет трудновато. В лапы преступника человека влекут его пороки, пороки или деньги. Деньги у Уэльбека водились, хотя меньше, чем можно было ожидать, но, судя по всему, у него ничего не украли, при обыске дома нашли даже чековую книжку, кредитную карту и бумажник с несколькими сотнями евро. Он заснул в тот момент, когда пытался перечитать политические выкладки, словно надеялся найти в них какой-то смысл или объяснение происшедшему.
На следующий день они начали разрабатывать одиннадцать фамилий из личного списка в адресной книжке. Поскольку Терезу Кремизи и Фредерика Бегбедера уже допросили, осталось девять человек, и все – женщины.
Операторы хранят эсэмэски всего год, что же касается мейлов, то тут никакого ограничения нет, особенно если пользователь решает держать их не только на личном компьютере, но и на сервере почты, что и сделал Уэльбек; таким образом, даже при смене компьютера письма никуда не денутся. На сервере me.com писатель располагал персональным дисковым пространством объемом 40 гигабайт; если бы его корреспонденция всегда оставалась столь же интенсивной, ему бы понадобилось семь тысяч лет, чтобы его заполнить.
Существует некоторая правовая неопределенность в вопросе о статусе электронных сообщений и о том, могут ли они быть приравнены к частной переписке или нет. Жаслен без промедления усадил всю свою команду за чтение мейлов Уэльбека, так как в ближайшее время можно было ожидать выдачи следственного поручения и неизбежного назначения судебного следователя, и если прокуроры и их помощники отличались, как правило, сговорчивостью, судебный следователь мог оказаться страшным занудой, даже в деле об убийстве.
Работая почти по двадцать часов в сутки – незадолго до смерти электронная переписка Уэльбека стала и правда незначительной, зато раньше была весьма обильной в определенные периоды, сразу после выхода книги, например, он получал в среднем по тридцать мейлов в день, – сотрудники Жаслена уже к ближайшему четвергу идентифицировали девятерых женщин. Географический разброс этой компании впечатлял: среди них оказалась испанка, русская, китаянка, чешка, – всех по одной, а также две немки и все-таки три француженки. Жаслен вспомнил, что вышеупомянутого автора переводили во всем мире.
– В этом есть своя прелесть, – заметил он Лартигу, который заканчивал составление списка. Он сказал это скорее для очистки совести, словно ожидаемую всеми шутку; на самом же деле ему никак не удавалось позавидовать писателю. Все дамы были его бывшие любовницы, характер переписки не оставлял на этот счет никаких сомнений – иногда совсем бывшие, тридцатилетней давности.
Связаться с ними не составило труда: они по-прежнему обменивались с Уэльбеком ни к чему не обязывающими трогательными мейлами, поверяя друг другу мелкие и крупные неприятности, а бывало, делились и радостями.
Все три француженки немедленно согласились приехать на набережную Орфевр, хотя одна из них жила в Перпиньяне, вторая в Бордо, а третья в Орлеане. Что касается иностранок, то они тоже не отказывались, но попросили дать им время организоваться.
Жаслен и Фербер принимали их каждый в своем углу, чтобы сравнить потом впечатления; и впечатления эти оказались на удивление схожими. Все женщины до сих пор питали к Уэльбеку очень нежные чувства. «Мы часто переписывались по электронной почте», – говорили они, но Жаслен не признавался, что читал их мейлы. Они не питали надежд на новую встречу, но он догадывался, что в случае чего были бы не против. Ужас какой, усмехнулся он, просто ужас: женщины не забывают бывших любовников, это очевидно. У Элен тоже водились бывшие любовники, да, хоть она и познакомилась с ним в молодости, у нее уже тогда были бывшие любовники; а что произошло бы, если бы они вдруг снова попались ей на глаза? У всякого дознания есть отрицательные стороны, так, иногда начинаешь против воли задаваться болезненными личными вопросами. Но к поискам преступника это не имело никакого отношения. Да, женщины знали Уэльбека, и знали близко, но Жаслен не сомневался, что большего от них не добьется, и был к этому готов, женщины, надо сказать, весьма сдержанны в подобных вопросах, воспоминание о любви бесконечно им дорого, даже если они разлюбили, – ведь, как ни крути, прошли годы, а то и десятилетия с тех пор, как они видели его в последний раз, так что сама мысль о том, что они могли задумать его убийство или, на худой конец, иметь сведения о человеке, который мог задумать его убийство, была бредовой.
Какой-нибудь муж или ревнивый любовник, по прошествии стольких лет? Размечтался! Даже зная, что у жены есть бывшие любовники, и, на свое несчастье, ревнуя к ним, все равно понимаешь, что убивать их нет резона, более того, их смерть может лишь разбередить старые раны. Надо, пожалуй, пустить по этому следу одного из сотрудников, но без напряга и без отрыва от производства. В успех своего предприятия он, само собой, не верил, но понимал, что людям свойственно ошибаться. И все-таки, когда Фербер спросил его: «Переходим к иностранкам? Это, конечно, дорого встанет, придется кого-нибудь туда послать, но у нас есть средства, речь идет об убийстве, как-никак», он уверенно ответил, что нет, не имеет смысла. В ту минуту он сидел у себя в кабинете и, наверное, уже в сотый раз за последние две недели вытаскивал наугад снимки пола в гостиной Уэльбека, всматриваясь в разветвленные, переплетающиеся красно-черные кровоподтеки или в фотографии людей, присутствовавших на похоронах писателя, – безупречно выполненные крупные планы печальных лиц.
