врачебные распространял прилежно и требовал соблюдения, лучше любого полицмейстера. А кто ни бельмеса не разумеет, кроме своих Четьих-Миней, эти тупицы упертые, небось, до восьмидесяти годов бегать будут.
Ну, что еще? Мануфактуры надо бы из города повывесть, жаль, раньше не согласна была. Письма из Москвы перехватывать, хотя объявить придется, рано или поздно, скорее рано, слухами земля полнится, так, кажется, говорят. Ну, вот объявим – тогда и доставлять начнем, а через уксусные пары все равно будем прогонять. И выдерживать недель, скажем, до двух с половиною.
Так, депеши иностранные – и сразу новое беспокойство. Из Веницейской Албании доносят – объявился там какой-то плут, выдающий себя за нашего дорогого покойника, чуть не десять лет как бренную землю покинувшего. И, хоть сие почти что уму неподвластно, смутил много из тамошнего народа, а это все православные славяне, нам дружественные и способные на немалые услуги, особливо по нынешнему военному времени. Не зря ж к ним манифест был писан вельми торжественный, в котором звались они на бой супротив общего для истинного христианства врага и заради обретения столь долго чаемой ими свободы.
Тут надо действовать искусно, но вместе с тем решительно, дабы никто не сумел таковую оказию обратить нам во вред. Может, приказать Алексею послать туда корабль с кем-то из людей испытанных и в серьезном деле проверенных? И боеприпасами заодно снабдить союзников-то? Но как такая безумная мысль вообще родиться могла? И почему эти бедные люди ему поверили? Только подумать, признали безродного самозванца царем русским и своим собственным. И при этом пишут, что готовы придти под мою державную руку и в том присягу принести. Какая-то каша там у них в голове, совсем как здесь.
Или учинить демонстрацию, что обстоятельство это никакого значения не имеет? Дескать, сия оказия ниже нашего императорского достоинства. Может, так даже правильнее? Ах, не спешить бы, обдумать, не рубить сплеча. До завтра, что ли? Нет больше времени, опять нет. С каждым делом одно и то же: и торопиться не стоит, и откладывать нельзя. Да-с, такова уж у нас, монархов, доля.
А почтмейстеру приказать, чтоб уже сегодня перед гигиеническим окуриванием все письма московские непременно просмотреть и в которых о бунте иными словами говорится – немедля сжечь.
131. Стройные умозаключения
Не было отчего-то из Москвы известий, совсем не было. Глухо, тишина. Ни звука. Знал мистер Уилсон: тишина в России – самое опасное дело. Предвестник неприятностей, часто немалых. И не хотел, а заволновался. Стал потихоньку выяснять в клубе: оказалось, давно ни у кого не было писем из старой столицы, уже которую неделю. Ни частным образом отправленных, ни менее ценных, доверенных казенной почте ее величества. И чтобы визитеры какие оттуда прибыли – тоже никто не слышал. Молчок. Пусто. Ничегошеньки.
Не верил почтенный коммерсант в такого рода случайности и совпадения – чай, не младенец. Задумался, вспомнил о сообщениях «Gazette» и в два счета сообразил. Проверил логическую цепочку еще раз – правильно! По всему выходило: правительство проявило предусмотрительность, стоят на московской дороге карантины, задерживают проезжающих, а то и направляют в сторону от столицы. Разумно, признал мистер Уилсон. Мало ли что там за лихорадка разразилась, а «береженого бог бережет» – девиз, который русские любят произносить к месту и не к месту, но в соответствии с которым никогда не поступают. «Правильно ли в таком случае употреблять слово „девиз“? – задумался коммерсант. – Кажется, нет. И спросить толком не у кого: среди членов клуба он, по известным причинам, знал русский лучше всех и не хотел ронять свой авторитет. – Хм, разве что у Ефросиньи. Только какая от нее… Да она и слов-то таких, „девиз“, ни на каком языке не слыхивала. И понимает ли эта клуша что-нибудь кроме своего варенья?»
Получалось, однако, что и ценный груз должен добраться в Петербург с опозданием. Надо ли по этому поводу что-либо предпринять, искать связи с посредником? Нет, по недолгому раздумью решил мистер Уилсон, только навредишь. В таких случаях лучше не высовываться, внимания не привлекать, особенно в России – себе дороже.
132. Новости (с немецкого подлинника)
«Последнее время мне больше всего досаждают катаклизмы природного свойства. Так, некоторые местности у нас значительно пострадали от воды, между прочим Рига и город, называемый Тверь, по дороге отсюда к Москве, который я несколько лет тому назад построила, каменный. У нас были, кроме того, пожары, болезни, война; в последнее же время наделало нам много хлопот недомогание моего сына – это была простудная лихорадка, которая продолжалась около пяти недель. Благодарение Богу, он выздоровел, говорят даже, что эта лихорадка была необходима для роста бороды, я никогда не любила бород, но если это правда, то я возненавижу их от души.
Благодарю за переданную вами записку английского посланника, где он называет меня своею дорогой Императрицей. Я получила большое удовольствие, тем паче ее автор не мог предвидеть, что она попадет в мои руки. Я целиком понимаю его горе оттого, что он не назначен новым королевским министром в Петербурге. Попытайтесь утешить его, сколь возможно, от моего имени. Вообще, я так привыкла к дружбе англичан, что смотрю на любого из них как на лицо, желающее мне добра, и действую, соображаясь с этим. Если б Англия была бы так близко ко мне, как Швеция, я бы давно предприняла туда поездку, но по настоящему ее положению я вынуждена и не помышлять о такой возможности.
Не хочу и думать об ужасах, происходящих в Дании. Я жалею о ней и смело предсказываю гибель злым, потому что род человеческий, к чести его, так устроен, что не позволяет отдельным лицам доводить зло далее известного предела. Но, не правда ли, какое жалкое зрелище! Уму непредставимо и в то же время прискорбно до невозможности. И какая пища для комеражей – ведь о датских историях нельзя упомянуть без того, чтобы не увидеть вокруг себя насмешливые улыбки. Эти большие дети сами не умеют себя вести, как же вы хотите, чтобы они управляли другими? В них нет ни мудрости змеиной, ни силы львиной. Боюсь, что порядок и счастье надолго оставили эту несчастную страну. Сей господин лекарь, забравший там слишком много власти (трудно поверить в то, что рассказывают о нем и самой королеве), производит адское несварение желудка в государстве, которым управляет. И что подумать о государе, который добровольно подписал свое отречение, а потом делает столько шуму и, пожалуй, повелит отрубить головы тем, кто его составлял? Говорят, что он уже несколько раз требовал возвращения жены, мне это напоминает
