— Ты не лжешь? — спросил Божерок.
— Да для ча мне лгать!.. Я не у князя в терему и тешить мне некого, а вижу огонь, дай, думаю, зайти, спроведать владыку.
— Лжешь!.. ты подслушивал, что мы говорили.
— Слышать-то слышал, что говорили, да и сам хочу кой-что сказать… что слаще меда будет боярину Вышате…
— Говори скорей, скоморох эдакий.
— Завтра ввечеру Ерохины дочки пойдут на Купалу, и Светозора с ними…
— Почем ты знаешь? — спросил Вышата.
— А знаю потому, что хотел тебе услужить и подслушал разговор сестер, когда они ходили по грибы… Одно нехорошо, что Яруха не советовала им ходить и молвила, что старый черт хуже зверя лютого будет ласкать ее белую руку и заставит себя ласкать.
— Кого же она называла старым чертом и зверем лютым? — спросил Вышата.
— Надо полагать — тебя… Акромя тебя некого, боярин. Ну а тебе, владыка, скажу: береги свою жертву, а то она… того… тю-тю! улетит, как ласточка, из-под самого носа.
— Какую жертву? — спросил Божерок.
— Сам знаешь, намеченную на завтра…
— Кто тебе сказал о ней? — изумился Вышата…
— Ну, уж этого не скажу, а завтра сам увидишь. Но не печалься, боярин, тебе же от этого польза… А что Олаф хочет — тому не бывать…
И Тороп ушел, насвистывая.
Настало светлое солнечное утро Купалы: народ, в праздничных одеждах, валил к жертвеннику грозного Перуна. Там уж были и старцы, и старухи, молодые парни, девушки и дети. Но велико было их удивление, когда, зная, что в этот день должна быть принесена жертва, они не замечали никаких особенных приготовлений: ни костра, ни быков, ни овец для заклания.
Все смотрели друг на друга и спрашивали, что же это такое?.. Али владыка забыл, что ныне Купала.
Вот уже показались из Детинца гридни, оруженосцы, старейшины, воеводы и князь Владимир, который был на белом коне, а владыки Божерока все еще не видно…
Народ встретил князя радостными криками, на которые князь милостиво отвечал поклонами.
Придя на площадь и разместившись вокруг жертвенника Перуна, все ждали, пока Божерок выйдет из капища и объяснит им, почему нет никаких приготовлений. Наконец, после всеобщего ропота, вышел жрец в белой одежде. Божерок встал на возвышение и начал свою речь.
— Люди киевские, — сказал жрец, — устами моими вещает наш великий громовержец Перун… Доколе, говорит он, вы будете потчевать меня ничтожными жертвами быков да овнов… Неужели не чувствуете вы моих милостей, которыми я награждаю вас и вашего князя?.. А если чувствуете, то и должны воздать мне достойное… Иначе я истреблю весь Киев-град и нашлю на вас стадо диких птиц и зверей, которые поедят в полях ваш хлеб и животы в ваших хлевах, а на вас самих пошлю злую болезнь и врагов, которые истребят и сотрут вас мечом и огнем с лица земли; в грозном гневе своем я уничтожу ваши села, все достояние и наследие от отцов ваших. Покоритесь мне, ибо я великий Перун.
Слова эти произвели большое впечатление на народ.
— Да чем же мы прогневали Перуна и чем можем мы умилостивить его?.. Советуй и требуй, владыка, заступник наш и отец! — закричали из толпы.
— Давно уж, говорит он, — продолжал Божерок, — вы не воскуривали перед моим жертвенником человеческих жертв, поколебалась вера прародительская, и вы совсем забыли меня… Поэтому, для смягчения моего гнева, я требую чистой жертвы из среды ваших юных красивейших дщерей, и если вы на сей раз не принесете ее, то трепещите, люди киевские, и ждите моего справедливого гнева.
Все упали на землю и завопили:
— Милосердый владыка! возьми хоть две, три жертвы, только умилостиви божича.
— Итак, если вы согласны, то киньте жребий, и на кого падет он, то приведите дочь на заклание у ног Перуна, — произнес жрец.
В народе воцарилось затишье, словно перед грозою, а затем все зашумело и заволновалось.
— Неужели Перун не смягчит своего гнева? — слышались выкрики.
— Воля Перуна непреложна, — твердо отвечал жрец.
— А коли так, — закричал народ, — да исполнится его воля.
Божерок подошел к Владимиру.
— Великий и достойнейший князь киевский, — сказал он, — подтверди желание народа и позволь приступить к метанию жребья.
Владимир мрачно ответил:
— Воля божича Перуна и народа да будет исполнена…
Отцы и мужи, ставшие в круг, начали готовить жребий.
Когда все было закончено, каждый из отцов, имеющих дочерей-красавиц, подходил к жрецу и подавал ему свою метку.
Собрав все метки, верховный жрец сложил их в деревянную чашу, которая находилась перед истуканом, и произнес торжественную молитву:
— Владыка и милостивец наш верховный! Народ киевский, повинуясь твоей воле, отдает тебе в жертву всех своих дщерей: умилостивися над ними и избери из тмы лучшую по своей воле!
Затем он еще пошептал про себя и стал тянуть жребий. Все затаили дыхание, ожидая, какую метку вынет владыка.
Наконец Божерок повернулся к народу.
— Упадите ниц, люди киевские! — произнес торжественно Божерок, — и благодарите Перуна, что он не коснулся ваших дщерей… Боги, Перун и Купала, избрали себе в жертву христианскую девушку, дочь пчельника Симеона на Почайне!
Народ заволновался и радостно заговорил, все вздохнули облегченно… Только один старик, стоявший вдали и не принимавший никакого участия в метании жребья, вдруг побледнел, моментально исчез со своего места и побежал в свою лачугу.
Божерок, став во главе народа, пошел по направлению к Почайне, с ним шли жрецы и старшины, а за ними Вышата; все весело разговаривали, шутили… Они рады были, что жребий пал на христианку.
Вышата, дойдя до поворота, громко свистнул. На его свист выехали из чащи четверо всадников, ведя пятую в поводу. Вышата вскочил на нее и быстро помчался к Чертову бережищу.
Пока народ уходил с жертвенной площади, Руслав подошел к князю и, упав перед ним на колени, сказал:
— Государь!.. Повели сжечь меня живого на костре, но не отдавай в жертву Перуну моей невесты… Дозволь мне отлучиться, я защищу мою Зою.
Владимир взглянул на него с состраданием; он посмотрел на Извоя, прося совета.
— Сжалься, государь! — сказал Извой, — и не делай из себя посмешища пред лицом истукана…
— Против воли народа я не могу идти, — сказал князь Руславу, — сумеешь защитить ее от ярости его, то да будет по-твоему.
Руслав вскочил на ноги и помчался к жилищу Симеона. Но так как народ двинулся раньше, пока Руслав добежал туда, на краю оврага уже стоял неистовый шум и крик…
— Давай сюда Зою! — кричал народ. — Где она?.. Где жертва божича?
Симеон стоял у дверей своей избушки и защищался от народа, требовавшего его дочь.
— Люди киевские! — говорил старик, — смилуйтесь надо мною… Я не знаю, где моя дочь… Обыщите всю изобку… Я сам только что вернулся, когда узнал, что она назначена в жертву богам… Делайте, что хотите со мною, а я не знаю, где дочь… Может, в лесу…
— Давай сюда свою дочь, жертву Перуна! — кричал, не веря ему, Божерок.
— Прочь, — раздался вдруг голос Руслава. — Если бы он отдал свою дочь, так я не отдам ее…
Народ загалдел, все начали надвигаться на Руслава, но он, став у двери избушки, стал защищаться мечом.
Рассвирепевший Божерок закричал:
— Люди! не дайте христианам на поругание нашего великого божича Перуна… бейте без пощады этих идольников…
— Да сгинет это проклятое отродье! — завыла толпа, видя как Руслав беспощадно рубил направо и налево.
Симеон, схватив дубину, бил язычников. Толпа напирал а на них; в эту минуту послышался голос всадника, который врезался в толпу и начал давить народ:
— Люди! — кричал он во всю мочь, чтоб перекричать народ. — Беда стряслась!.. Владимира князя убьют… Олаф с целой стаей черных воронов бьет киевский народ… Спасите князя!..
При этом известии все всполошились… Все знали, что Олаф готовит нападение на Киев и что не быть добру, если он ворвется со своими наемниками в город… Толпа отпрянула от Руслава и Симеона и бросилась назад к городу, и, как ни кричал Божерок, что это неправда, что, верно, Тороп пошутил над ними, никто не слушал его.
Князю надоело ждать, и он пожелал сам поехать и посмотреть, что делает народ.
Но что случилось? Неужели от одного взмаха меча Руслава бежала вся эта чернь?..
— Государь! — говорили старейшины, шедшие следом за Владимиром. — Кажись, неладное дело свершилось… Не Олаф ли начал свои козни…
В это время вдали показался Божерок. Он был без шапки.
— Государь, — сказал он, — немедленно накажи виновника посрамления нашей веры… Негодяй Торопка в то время, когда требовали жертву Перуна, прискакал к нам и сказал, что ты убит, что Олаф и его люди бьют людей киевских… Не допусти издевательства над верой… Всему виною христиане… Они смущают народ киевский и совращают его с пути истинна… Ты клялся мечом защищать веру, так исполни свое обещанье!..
