На двадцатый день третьей луны после полудня в великой спешке примчался гонец на взмыленном коне с первыми боевыми сводками. Воспользовавшись тем, что Хидэёси бросил часть сил на штурм крепости Гифу, в которой заперся Нобухико, войска Маэды и Сибаты пошли в наступление. Гонец покинул место событий накануне вечером, когда на горе Утинакао заканчивались последние приготовления к битве.
На следующий день два вестовых, загнав лошадей, привезли донесения о громких победах Моримасы Сакумы, но к полуночи прибыл третий с неожиданной новостью: войско Сакумы разгромлено, самураи Кацуиэ Сибаты отступают, гарнизону Китаносё приказано готовиться к осаде.
В замке поднялась суматоха, стены заходили ходуном, и лишь в покоях О-Ити и её дочерей царило спокойствие. У Тяти было такое чувство, будто нечто долгожданное и неотвратимое наконец-то произошло.
Через несколько часов после прибытия третьего гонца, доложившего о поражении союзных войск, в весеннем предрассветном сумраке начали вырисовываться вдали, на северном тракте, расплывчатые силуэты самураев, конных и пеших, бежавших с поля боя. Неверным шагом, едва держась на ногах от усталости, они входили в город у подножия замка группками по трое-четверо. Были среди них и люди Моримасы Сакумы, и воины Кацуиэ Сибаты. Они собирались на площади у главных ворот крепостной стены, где для них уже выставили котлы с едой. Грязные, оборванные самураи бродили вокруг котлов, точно бездомные собаки, а наевшись, растягивались на голой земле и тотчас засыпали от изнеможения.
Кто-то из беглецов рассказал, что враг преследовал их до самого Футю и всё смешалось на дорогах — уже невозможно было различить, где свои, где чужие. Ещё говорили, что волна скоро докатится и до Китаносё. О судьбе остальных полков армии Сибаты они не знали, не могли сказать и каким образом удалось Хидэёси нанести им столь сокрушительное поражение.
У самураев из охраны замка нашлось лишь одно объяснение: Хидэёси провёл молниеносную атаку и тотчас бросил авангард своей армии на север. Значит, он очень скоро будет у стен Китаносё. Никто не ведал, жив ли Кацуиэ Сибата, главнокомандующий союзными войсками, и не сложил ли голову в бою Моримаса Сакума.
О-Ити и княжны начали спешно собираться в дорогу — в любой момент мог прибыть Кацуиэ и дать им распоряжение покинуть замок. Пока они хлопотали, на женскую половину явился самурай и сообщил, что господин Сиба-та уже вошёл в город. О-Ити с дочерьми тотчас направилась по галерее к саду, и дальше, через главный двор к распахнутым въездным воротам первой линии укреплений — единственному освещённому бивачными кострами месту. Повсюду в замке, в покоях и под открытым небом, царила тьма. Вскоре они увидели, как на освещённое пространство ступили восемь боевых коней с всадниками, за ними — десятка четыре пеших воинов, и всё остановились у костров. Верховые спешились. При них не было уже ни заплечных флажков, ни полковых штандартов. Но странное дело: ничто в облике и поведении самураев не напоминало о том, что это жалкие остатки разгромленной армии, — напротив, они были собранны и сосредоточенны, будто прибыли на тайный военный совет.
Тятя не сводила глаз со своего отчима, приближавшегося к ней в неверных отблесках пламени, со сломанным копьём в руке. Печальное это было возвращение. Совсем не так он покидал замок пятьдесят дней назад, во главе двадцатитысячного войска, на боевом скакуне, из-под копыт которого разлетались хлопья снега. «Что сталось с отважными воинами, совсем недавно смыкавшими ряды вокруг него?» — думала девушка.
— Обезьяна расставила нам ловушку, — сказал Кацуиэ, ни к кому конкретно не обращаясь — ни к супруге, ни к падчерицам. Лицо стареющего военачальника побеждённой армии было бесстрастно.
Четыре женщины молчали. Да и где бы они нашли слова утешения?
Кацуиэ в сопровождении нескольких самураев направился к тэнсю. О-Ити последовала за мужем, Тятя увела сестёр на женскую половину.
Вскоре от придворных дам из свиты О-Ити княжны узнали, что замок уже взят в кольцо осады и бежать поздно.
В тот вечер Тятя и Охацу долго не могли заснуть, лёжа друг подле друга на футонах[49], расстеленных, как всегда, в их общей спальне.
А Когоо тотчас погрузилась в сон. Тятя завидовала младшей сестрёнке, которой достался такой невозмутимый характер, завидовала её хладнокровию, не сказать — бесчувственности, которая и помогла ей заснуть, несмотря ни на что.
В темноте Тятя не видела лица Охацу, но знала, что она тоже не смыкает глаз. Вдруг девочка села на футоне, затем снова улеглась. Через какое-то время опять зашевелилась, собираясь встать.
— Не спится? — прошептала Тятя.
Охацу что-то пробормотала себе под нос, откинулась на подголовник и вдруг спросила:
— Что станется с господином Такацугу?
И тогда Тятя поняла, что сестре не дают заснуть мысли о двоюродном брате.
— Напрасно ты о нём беспокоишься, — ледяным тоном сказала она. — Я уверена, что именно сейчас он думает о том, как бы отсюда улизнуть.
Тятя и сама переживала за Такацугу, который нашёл убежище в замке, обречённом на уничтожение, но не смогла удержаться от презрительного ответа, когда Охацу об этом заговорила. С другой стороны, её слова были правдивы от начала и до конца: она действительно не сомневалась, что Такацугу готовится бежать из осаждённой крепости. Ведь он предвидел такой оборот событий ещё в тот день, когда Кацуиэ повёл войска в Янагасэ, и даже советовал ей последовать его примеру и позаботиться о собственном спасении. Такацугу, впрочем, был не единственным, кто помышлял о бегстве. В ту самую ночь пусть на мгновение, но об этом задумались все обитатели замка.
После короткого обмена репликами сёстры снова погрузились каждая в свои невесёлые мысли. Сколько времени они пролежали так в ночном мраке, неизвестно, но внезапно Охацу подняла голову. Тятя тоже услышала тихий звук, как будто кто-то осторожно постучал костяшками пальцев по раме сёдзи со стороны сада. Стук повторился.
Охацу вскочила:
— Кто это может быть?
Тятя уже знала ответ: не кто иной, как Такацугу. Она тоже встала. Сёстры легли спать одетыми и теперь не мешкая подбежали к сёдзи.
— Кто там? — громким шёпотом спросила Тятя.
— Такацугу. Прошу прощения за то, что явился к вам среди ночи, но время не ждёт, — прозвучал приглушённый голос из сада.
Охацу чуть-чуть отодвинула раму, оставив небольшую щёлочку. Обычно им и в голову не приходило принимать меры предосторожности в Китаносё, но сегодня в замке царила необычная атмосфера. Перекличка часовых, звон оружия, конское ржание, тяжёлые шаги в ночном мраке то ближе, то дальше — кто это, враг или друг?..
Такацугу стоял совсем рядом, на расстоянии кэна от девушек.
— Я пришёл попрощаться. Сегодня ночью я убегу из замка, — без тени стыда сообщил юноша. — Вам же, княжны, бояться нечего — даже если Китаносё не выдержит осады, ничего дурного с вами не случится. Едва ли господин Сибата пожелает, чтобы вы последовали за ним прочь из этого мира, а уж Хидэёси… — Он не закончил мысль и, помолчав, снова заговорил: — В общем, хочу вас предостеречь от… неблагоразумных поступков. Замок обречён — не завтра, так послезавтра он будет в руках врагов, вам же нужно только тихо пересидеть штурм в своих покоях. Вот что я хотел вам сказать. Потому и осмелился побеспокоить вас среди ночи.
— Благодарим за ваше доброе отношение. Надеюсь, вы тоже воздержитесь от… неблагоразумных поступков. Куда вы собираетесь бежать? — Тятя не могла себе представить ни единого места в стране, где Такацугу мог бы чувствовать себя в безопасности. Да Хидэёси все острова вверх дном перевернёт и не успокоится, пока не найдёт его!
— Что ж, выбор у меня невелик. Какое-то время придётся скрываться в Вакасе. — (Тасуко, старшая сестра Такацугу, вышла замуж за Гэммэя Такэду, даймё этой провинции.) — Надеюсь, мы ещё свидимся. В один прекрасный день, когда вы и ждать-то меня перестанете, я вырасту перед вами, словно из-под земли, и попрошу убежища.
— Я была бы счастлива предоставить вам кров, но боюсь, что к тому времени меня уже…
— Что? — резко перебил Тятю Такацугу. — Не вздумайте сказать мне, что вы намерены покончить с собой! — И усмехнулся: — В наше смутное время человеку и тысячи жизней не хватит, коли он начнёт расплачиваться ими за каждое поражение. Моя тётушка вышла за хозяина этого замка каких-то полгода назад. У неё нет обязательств перед кланом мужа. С ней, так же как и с вами, я поговорю откровенно, чтобы вы всё немедленно выбросили глупые мысли из головы. Я, Такацугу, буду жить! Слышите? Пусть на земле не останется ни деревца, ни былинки, за которыми можно схорониться, даже тогда я, Такацугу, не отрекусь от своей воли к жизни! — И поскольку этим всё было сказано, он с гордо поднятой головой исчез в ночном мраке, не забыв слегка поклониться кузинам и бросить на прощание: — До встречи. Когда-нибудь она непременно произойдёт!
