— Реб Мойше! Вы могли бы, под мою ответственность, сэкономить три марки. Вот смотрите, весь вагон едет по блату, и уверяю вас, сегодня контролера не будет.
— Даже если бы ты меня озолотил, — реб Мойше взялся за бороду, — разве я бы заплатил тебе за билет? Все несчастья у евреев от вас, мошенников! Хорошо, — Мойше оставил в покое бороду, — ведь может так случиться, что по дороге подсядет контролер, увидит вагон, набитый евреями, и ни у кого из вас нет билета? Получится большой позор!
— Вы потеряли пару марок, реб Мойше! — «Извозчик» широко улыбнулся. — Взятка до самого кайзера доведет, таков уж этот мир! Вас послушать, реб Мойше, так нам всем надо положить зубы на полку! Да, вы уже купили билет, подарили австрияку три марки, сделали доброе дело. Но я хочу дать вам совет: сэкономьте пару марок. Возьмите, ради меня, две пары золотых часиков, хорошо? Сделайте доброе дело человеку!
— Никаких добрых дел! — ответил со злостью Мойше. — Я уже зарекся иметь с вами дело, отстаньте!
Мордхе сидел, наблюдал за тем, что происходит в вагоне, и не верил своим глазам. Ему были неприятны эти два взъерошенных еврея, которые изощряются в своем мастерстве обманывать друг друга. И так жили большинство евреев в каждом городе.
Реб Мойше снова раскрыл книгу на страницах, между которыми был зажат его толстый палец, взглянул на Мордхе, словно читая его мысли, и улыбнулся:
— Вы думаете, я поступил правильно? Я не про билет, а про часы. Вообще-то они, конечно, воры, с этим надо бороться! Но, по правде говоря, что делать такому юноше, как Касриел? Обучаться ремеслу? У нас уже ремесленников переизбыток! Они тоже умирают от голода, остается одно — становиться купцами… А всякой твари хочется есть. Слушай, Касриел! — крикнул реб Мойше «извозчику», оживленно бродившему по вагону.
Подошел Касриел в расстегнутом лапсердаке:
— Ну что, реб Мойше, возьмете?
— Возьму, возьму! — проворчал реб Мойше с видом богача. — Давай сюда часы!
— Вот так! — Обрадованный Касриел отдал ему часы. — Несколько марок заработаете, не прогадаете!
Постепенно в полутемном вагоне становилось все тише. Женщины с детьми улеглись на полки и уснули. Внезапно стемнело, светильники погасли.
Реб Мойше поворочался на полке, вытянулся во весь рост, и, прежде чем Мордхе успел оглянуться, он уже сладко сопел в бороду, так что от его дыхания колыхались волоски. Мордхе не спалось. Он глядел в мутное окно и ничего не видел, но, когда присмотрелся повнимательнее, различил белые от снега голые поля. Он заметил, как кондуктор вошел в вагон, подмигнул кому-то сидящему на полке и снова вышел. Вскоре с полки встала напудренная девушка, проверила, спит ли мать, и выскользнула, словно тень.
Раскаленная железная печка бросала красный отсвет на пол и на компанию спекулянтов, которая выглядела словно медная скульптура. Контрабандисты во главе с Касриелом сидели на ящиках с углем, подбрасывали уголь в печь и грелись. Касриел рассказал им, как Мойте Лидз отказался от нескольких марок, и пожилой жулик, хасид, заметил:
— Еврейская душа — потемки!
— О чем вы? — вмешался второй. — Мойше начитанный человек, его отец реб Шлоймо, да будет благословенна его память, был настоящим хасидом — из старых коцких, да и сам он хоть и не великий праведник, но за еврея пойдет и в огонь, и в воду.
При слове «коцк» Мордхе придвинулся к ним и прислушался.
— Славные евреи, старые коцкие хасиды, — послышался голос из-за печки. — Умные люди, таких становится все меньше!
— Рассказывают, что сам реб Менделе, — пожилой хасид сунул руки между коленями и придвинулся к огню, — в субботу до наступления темноты бродил по двору; маленький, серый, с густыми бровями, засунув толстые пальцы за пояс, и поднимал такой шум, что хасиды пугались до полусмерти. И как вы думаете, что он кричал? «Я всегда надеялся набрать миньян[48] из юношей и ходить с ними по лесам, по лесам! А сейчас вокруг меня быки! Я надеялся стать целителем людей, а вы, животные, сделали из меня коновала!»
Мордхе сидел, с изумлением вслушиваясь в каждое его слово, и наблюдал, как светлеют лица спекулянтов, как с них исчезают повседневные заботы. Ему не верилось, что минуту назад эти люди были готовы вцепиться друг другу в глотку. Мордхе почувствовал к ним симпатию, вспомнил о воскресшем сказании Норвида, и легенда Коцка пробудилась в нем самом.
Поезд полз, нагоняя дрему на пассажиров. Хасиды придвигались все ближе к печке, облокачиваясь друг на друга в ленивой темноте. Молчаливые бородатые лица под тяжелыми зимними шапками бросали тени на стены, на лицах плясали блики от открывавшейся дверцы печи.
Напудренная девушка тихо пробралась за печкой и с кряхтеньем уселась на полку.
С улицы донесся глухой голос:
— Станция Богумин!
В вагоне поднялась суета, полусонные пассажиры поднимались с полок, в спешке собирали вещи, искали в карманах документы и толкались у дверей.
— Юшка, вставай! — потряс Мордхе своего спавшего спутника.
Иосиф Вержбицкий вздрогнул, открыл большие голубые глаза и потянулся, перегородив своим телом дорогу суетившимся контрабандистам.
— Что он так развалился, этот гой?
— Пропустите!
Вержбицкий что-то промямлил, извинился, разминая затекшие конечности, и шепнул Мордхе:
— Не забудь сказать, Алтер, что мы едем покупать лес под Краковом.
— Я купец, — улыбнулся Мордхе. — А ты?
— Я? А я еду как специалист.
— Хорошо..
Вошел пограничник, увидел иностранные паспорта и, быстро глянув на приезжих, вежливо забрал документы, чтобы поставить печати.
Мордхе с Вержбицким переглянулись, довольные, что все идет так гладко. С чемоданами в руках они, ожидая паспортов, остановили проходящего мимо кондуктора:
— Когда поезд на Краков?
— Без пяти восемь.
— Нам еще час ждать, — сказал Вержбицкий с таким выражением лица, будто он куда-то опоздал.
— Юшка, — Мордхе взял его за руку, — уже сегодня мы будем в Кракове.
Пограничник, забравший паспорта, подошел и жестом попросил их следовать за ним. Перемигнувшись, они договорились, что Мордхе будет говорить за Вержбицкого, который не знал немецкого. Пограничник открыл дверь вагона:
— Прошу вас!
На них повеяло свежим, сухим холодом с замерзших заснеженных полей. Рядом с пассажирскими вагонами стояли большие товарные, в них грузили керосин, соль и муку. Торговцы помечали бочки и мешки, стучали одной ногой о другую, пытаясь согреться, в воздухе пахло зимней ярмаркой.
Комиссар полиции, худой ухоженный человек с узким носом, который он то и дело поглаживал, сидел за столом с бумагами и крутил длинный светлый ус. Он пригласил их сесть и принялся задавать вопросы. Его водянистые глаза смотрели то на Вержбицкого, то на Мордхе.
— Позвольте узнать, куда вы едете.
— В Краков.
— Оба?
— Да.
— Зачем, уважаемые господа, позвольте узнать?
— Я торговец лесом, господин комиссар, и хочу купить лес под Краковом, — пробормотал Мордхе.
— А вы? — спросил комиссар Вержбицкого.
— Это мой помощник, — отозвался Мордхе. — Он не говорит по-немецки.
— А я думал, что вы студенты, — улыбнулся комиссар и спросил Вержбицкого по-польски: — Где находится лес, пане, который вы собираетесь покупать?
Вержбицкий, растерявшись, не знал что ответить.
— Лес — под Краковом, — вмешался Мордхе.
— У кого вы собираетесь его покупать?
— У известного графа Комаровского, — тут же ответил Мордхе и покраснел.
Комиссар то и дело улыбался, щупал свой нос и крутил ус. Он мягко продолжил:
— Хм… Вся польская молодежь из-за границы вдруг ринулась в Краков, соскучилась по дядям и тетям… Студенты за ночь стали купцами и желают одурачить «немчика» на таможне. Глупости, панове! «Немчик», — он показал на себя пальцем, — такой же поляк, как и вы! Он любит Польшу, у него книжный шкаф заставлен польскими классиками! Но он не сумасшедший! И он знает, куда вы едете! Это безумие, говорю я вам! Это безумие совать юную здоровую голову волку в пасть! Вот, прочтите! — Он с яростью схватил со стола «Дзенник Познаньский» и начал читать себе под нос: — «Отряд под командованием Куровского, состоявший из элиты краковской молодежи, пал в бою под Меховым. Из кавалерии и пехоты всего несколько человек вернулись домой…»
— И что? — хладнокровно спросил Мордхе.
— Что? — нервно переспросил комиссар, и его толстые пальцы запутались в усах. — Коса, панове, с ружьем не сладит! К тому же крестьяне не хотят идти воевать и не пойдут! Это игра с дьяволом! Пара горячих голов, которые хотят занять место Белопольского, разожгли пожар, и им не важно, что лучшую польскую молодежь режут, как коров! Да будет вам известно, что против каждого поляка с косой русские могут выставить двадцать, тридцать солдат с ружьями! Жаль, говорю я вам, ваши молодые жизни, послушайте умного поляка и поезжайте обратно учиться… Вы приехали из Бельгии или из Франции. Вашим учением вы больше поможете Польше, чем вашей невинно пролитой кровью. Не мечом будет Польша освобождена, а Божьим словом, и ваша задача, юнцы, обучающиеся в университетах, принести Польше спасение…
