Как мог представить себе Кантемир, в Англии ждало его несколько неотложных дел, и понадобилось записать, в каком порядке придется ими заняться.
Прежде всего следовало готовить поддержку удобного для России кандидата на польский престол — король Польши и Саксонии Август III был болен, и его здоровье, некогда на редкость могучее, начинало внушать опасения. Наследников у этого короля по прямой линии могло отыскаться много — Август III, кроме законных потомков, имел не менее трехсот пятидесяти четырех внебрачных детей!
Французский флот, вероятно, не замедлит явиться в Балтийское море, чтобы влиять на выбор наследника. Стало быть, резиденту предстояло требовать прихода в Данциг английской эскадры. Это могло уравновесить силы сторон, а точнее — дать преимущества русскому флоту, если ему придется вмешаться в события по мере их развертывания.
Второе дело — оказание помощи русским людям, по разным причинам находящимся в Англии. Это были различного рода учащиеся, отправленные, чтобы изучать кораблевождение, строительство судов, архитектуру, медицину, различные ремесла, юриспруденцию и прочее. Чиновники в России забывали о посланных, прекращали высылку жалованья — и люди бедствовали, брали в долг, сидели по тюрьмам за неплатеж. Сведения сохранялись далеко не о каждом, и резиденту предстояло отыскивать забытых страдальцев, выручать из бед и возвращать на родину.
Кантемир должен был торопить английское правительство дать замену его резиденту в Петербурге Клавдию Рондо, который получил распоряжение возвращаться в Лондон. Кто сменит его, было неизвестно, и не пропала возможность выбрать человека дельного, не мелочного, искренне желающего дружбы между народами Англии и России. Если найти такого человека, имя его могло быть подсказано министерству иностранных дел.
Поручений много. Как-то сумеет он с ними справиться?!
Глава 8
Туманный берег Альбиона
1
Кантемир выехал из Москвы в первый день нового, 1732 года на восьми санях, предоставленных ему Иностранной коллегией.
"А в Лондоне уже двенадцатое января наступило, — подумал он, садясь в крытый возок. — На одиннадцать дней наш календарь от заграничного отстает, надобно к нему привыкнуть…"
Путь по Европе Кантемир наметил такой: Петербург, Рига, Данциг, Штеттин, Берлин, Гаага, переезд морем — и Лондон. Остреман предложил ему познакомиться с опытными русскими дипломатами в Берлине и Гааге. Это было бы полезно для службы.
В Петербурге ожидали возвращения из Москвы государыни Анны Иоанновны и ее двора, город выглядел сумрачным. Кантемир погулял у здания Академии наук на Васильевском острове, грустя о том, что не довелось ему потрудиться в ее стенах, но зайти не пожелал. Президентом царица назначила барона Корфа, человека, далекого от наук, но близкого к некоторым важным особам. С ним разговаривать было не о чем, и Кантемир со своим небольшим обозом поехал в Прибалтику.
Красиным и бойкий город Рига понравился Кантемиру. Здесь пришлось ему отправить назад казенные сани с ямщиками и постараться уплотнить багаж, расположив его в четырех поставленных на полозья фурах.
Багажом занимался старый слуга Василий, приставленный в свое время к Антиоху отцом его Дмитрием Константиновичем. Он состоял при молодом князе в Петербурге, поехал с ним в Москву и теперь совершал путешествие в Англию. Василий расплатился с ямщиками и сговорил четырех возчиков, наняв особо пятого для княжеской упряжки.
Дальше поехали быстрее — дороги позволяли.
В Данциге Кантемир посетил русского дипломатического агента Эрдмана. Тот был рад гостю и расспрашивал его о московских новостях, которые, впрочем, были ему известны лучше Кантемира.
Во время их беседы к Эрдману пришел посетитель. Агент представил его Кантемиру как русского студента Онуфрия Спешнева. Три года назад он был послан в Германию для изучения медицины, но Иностранная коллегия через некоторое время прекратила ему по небрежности высылку денег. Спешневу пришлось прервать занятия, и он обратился к Эрдману с просьбой помочь возвратиться на родину. Агент не раз писал в Петербург о бедственном положении бывшего студента, однако не получал ответа.
— Это бывает, дорогой князь, — сказал Эрдман, — пошлют человека — и забудут о нем. Вероятно, в Лондоне к вам станут обращаться такие люди, и, может быть, ваши письма в Петербурге будут читаться внимательнее, чем те, что пишу я.
Он помолчал минуту, задумавшись, и спросил:
— Хотите сотворить доброе дело, за которое не только не будете наказаны, но и меня поблагодарите? Надо взять Спешнева с собою. Во-первых, вам, как особе высокого ранга, будет легче похлопотать о нем перед коллегией, а во-вторых, он может вам пригодиться. Спешнев знает французский, немецкий, латинский, хорошо грамотен по-русски, может писать деловые письма. Держится трезвого поведения, спокоен, хотя у него есть причины шуметь и сердиться. Притом же медик: ежели что, не дай бог, — помощь окажет.
Кантемир прислушался к совету. Перед ним стоял молодой человек с широким и добрым лицом. Кафтан его поистерся но швам, но, видимо, был знаком со щеткой, чулки подштопаны.
— Не оставьте меня, ваше превосходительство, — молящим голосом попросил он. Рыдания мешали ему говорить. — Погибаю на чужбине, сил больше нет. Спасибо господину Эрдману, не дает с голоду помереть…
Слова юноши тронули Кантемира.
— Вы думаете, что Спешнев может быть нам полезен? — спросил он Эрдмана, — Хорошо, присмотрюсь к нему дорогой.
— Ошибки не будет, — уверил Эрдман.
Спешнев молча утирал слезы.
— Что ж плакать? — сказал Кантемир. — Собирайся, завтра поедем.
— А я, почитай, весь тут, — улыбаясь, ответил Спешнев.
В пути Кантемир убедился, что бывший студент может стать толковым помощником. Он был деятелен, собирал у немцев сведения о дорогах, трактирах, постоялых дворах, чем немало облегчал путешествие.
Когда Кантемир со своими фурами добрался до Вердина, то повел обоз к дому русского посла — адрес был сообщен ему перед поездкой.
Граф Павел Иванович Ягужинскнй распорядился устроить людей и вещи. Кантемир занял комнату в его доме, и неделя-другая прошли в беседах опытнейшего царедворца и дипломата с молодым резидентом, горячо желавшим постичь основы предназначенной ему профессии.
Кантемир слушал рассказы графа Ягужинского о европейских делах, запоминал неизвестные ранее имена, характеристики сановников, советников, послов, агентов и разного звания людей, получал советы обзавестись по приезде в Лондон негласными сотрудниками, требующими, однако, от казны изрядных расходов.
— Меня предупредили, — сказал Кантемир, — что высочайшим повелением отпускаемая мне сумма составляет три тысячи рублей в год. И увеличивать ее нельзя.
— На эти деньги вы в Лондоне едва сумеете прожить сами да оплачивать почтовые расходы. Нужные правительству сведения приходится покупать, и пусть Остерман не делает вида, что ему об этом неизвестно. Сразу требуйте денег на агентуру. Наш посол при дворе цесаря в Вене Ланчинский тысячи золотых привозит для раздачи австрийским министрам. Сумейте и вы себя поставить, чтобы казна не скупилась.
— Как это — "раздача"? Спросить: "Вам нужны золотые монеты?" — и отдать их министру?
— Монеты всякому нужны, — засмеялся Ягужинский. — Вы, передавая, скажите, например: "Русская государыня узнала, что вы торгуете себе новую карету и посылает это вам, чтоб купить и лошадей". Пару, четверку, шестерню — сколько денег дадите… А вы в самом деле молоды, князь!
Из Берлина Кантемир поехал в Гаагу повидаться с графом Иваном Гавриловичем Головкиным, русским послом в Голландии, и расспросить его, как надобно исполнять обязанности резидента, чтобы чувствовать себя уверенно в стране пребывания и выполнять исправно приказания и пожелания петербургского двора.
Головкина, сына кабинет-министра, мало беспокоили дипломатические заботы, он жил за границей в свое удовольствие. Политические виды России не были связаны с Голландией, и эта страна не нуждалась в помощи "северного медведя". Однако он сумел рассказать Кантемиру несколько поучительных случаев из своей служебной практики, а кроме того, помог ему лично советом старожила.
Дело в том, что Кантемир задумал напечатать еще не опубликованные труды своего отца, и Головкин указал ему на книгопродавца Гайэ, который брался также издавать книги. Кантемир нашел с ним, как говорится, общий язык — им оказался итальянский — и условился, что труд "Историческое и географическое описание Молдавии", написанный на латинском языке, будет переведен на немецкий и проверен, после чего Гайэ отдаст его набрать и отпечатать.
Кантемир был очень рад возможности выпустить в свет книгу отца, которую он справедливо ценил как крупную научную работу, впервые знакомящую читателей с его далекой родиной.
