Княжич Федор оглядел стену. Татары упорно лезли между зубцами, гуляки встречали их саблями, копьями, вилами, рогатинами. Бабы лили на врагов смолу, кипяток. Иногда наступало затишье, но потом сеча разгоралась с новой силой. Кое-где защитников оттесняли. К таким прорывам спешили с горсткой воинов десятники, происходили жестокие стычки, живые и мертвые валились с помоста. Сюда нередко первым поспевал Вася-юродивый, старичок юркий, как подросток. Обвешанный гулкими веригами, он с топором и ухватом в руках рубил канаты, с удивительной силой для такого тщедушного тела отталкивал от стен лестницы с гроздьями татар. Стрелы со звоном отскакивали от его вериг. Бабы крестились и шептали: «Вася - то, Вася наш — святой! Стрелы вражьи его не берут!»
Спокойнее было на речной стене. Молодые бойцы оттуда бегали помогать Ивановской и Пятницкой стенам. Башенные пушки стреляли редко и только вдоль стен, где особенно много скапливалось крымчаков: пороховое зелье надо было беречь.
Зато татары непрерывно вели огонь. Их пушки теперь били по кремлю, над стенами с шипением проносились каленые ядра. Огненными шарами они прыгали по улицам, закатывались под сараи, под избы, и оттуда сразу начинал валить дым.
Катапульты швыряли горшки с горящей смолой, оставлявшие в небе следы черного дыма. На месте падения горшка мгновенно вырастало дерево дымного огня. Возникали все новые и новые пожары, а тушить было некому.
Вдруг все шумы перекрыл вопль «Аллаа!», раздавшийся со стороны Пятницких ворот. Купол собора мешал Федору увидеть, что там произошло. Он по настилу отбежал к Никитской башне и увидел черную тучу врагов, занявших стену около надвратной башни. Татары прорвались не только через бойницы, но буквально валились на головы оборонявшим, прыгая с зубцов.
Федор сбежал с настила и пустился напрямую к Пятницким воротам, увлекая за собой женщин, тушивших горевший дом. Воевода Темкин понял замысел Федора, послал ему на подмогу десяток стрельцов, а сам переместился к тому месту, откуда были видны захваченные ворота.
От ворот навстречу Федору ратники несли раненого сотника Пятницкой стены. Передали его безжизненное тело женщинам, а сами вернулись на стену. Федор присоединился к ним, но татары уже успели спуститься на пушечный ярус, теснили пушкарей. Вместе с ними протопоп Игнатий отбивался от наседающих врагов, размахивая тяжелым серебряным крестом.
Кто-то снизу истошно закричал: «Ребята, беги! Рушится!» Раздался треск, туляки еле-еле успели отбежать, как подпиленные столбы помоста начали заваливаться. Татары поняли, что попали в ловушку, когда было уже поздно отступать. Ломающиеся доски, бревна и тела — все смешалось и полетело вниз. Врагов, оставшихся в живых, добивали внизу ребятишки, стаскивали с них доспехи, надевали на себя или отдавали женщинам.
В это время с Мясницкой круглой башни защитники города сделали два последних выстрела из пушки вдоль стен, сбив несколько штурмовых лестниц. Оставшимся на стене татарам ничего не оставалось, как прыгать на свою сторону.
Приступ заметно ослабел. Вскоре над полем загудели трубы, забили барабаны. Нападающие скатывались вниз, хватали лестницы и бежали от стен кремля, раненые ползли за ними. Вслед им раздались всего два-три выстрела — у защитников города почти не оставалось огненного зелья!
Над татарскими станами воцарилась тишина. Послышались монотонные завывания мулл и муэдзинов, призывающих правоверных к намазу.
У туляков же не было времени ни молиться, ни отдыхать. Одни побежали тушить пожары, другие спешили увидеть детей, родных, узнать, живы ли они. Многие занялись ранеными, лечили и относили их в безопасные места. Тут же недалеко рядами складывали погибших, над которыми рыдали родные. Священники читали заупокойные молитвы, иные ходили среди раненых, успокаивали их, отпускали грехи. На стенах остались только сторожа да пушкари, им подносили последние запасы зелья. Громко стучали топорами плотники, спешно восстанавливая поврежденные настилы.
Сотники и десятники собрались у Темкина, который не сходил со стены. Выслушав их, он отдал наставления, чтобы каждый имел в резерве несколько наиболее сильных воен. Таких прорывов, как на Пятницкой стене, будет немало. Татары разозлены, они потеряли поболее тысячи воев. Подсказал, как лучше расставить людей на стенах. Потом потребовал, чтобы каждый начальный чип проверил, все ли вои накормлены. Тут же находившийся епископ Кассиан сказал, что разрешает всем вкусить скоромную пищу: побитого скота было множество, а воев следовало подкормить! Кроме того, приказал дать всем раненым вина из церковных запасов.
Передышка длилась часа два-три. Затем за стенами вновь зашевелились татары. Начали формироваться новые десятки с лестницами и группы лучников. Но рядам опять поехали водовозы, поили воев, обливали водой их халаты. Те, скопившиеся на достреле, бранились, поносили русских, но на стенах не находилось охотников отвечать им. Больше всего доставалось бабам, которых крымцы считали уже своими пленницами. Иные, наиболее отчаянные, не выдержав, выбегали из-за зубцов, поворачивались к татарам спиной и поднимали юбки— вот вам, нехристи! Лучники отвечали роем стрел, иные из них достигли цели.
Татары начали бить из пушек, швырять горшки со смолой. Только что потушенные пожары разгорались с новой силой. С минуты на минуту должен был начаться новый приступ.
9
Этот приступ был ожесточеннее первого, татары лезли на стены, не считаясь с потерями. Резервные группы туляков то и дело вступали в бой и таяли на глазах. Мало оставалось опытных воинов, но женки и подростки оборонялись на славу. Епископ Кассиан, как повелось исстари, взял на себя грех и благословил монахов, священников и причт духовный опоясаться мечами, а сам в сопровождении дряхлых старух ходил вдоль стен, напутствуя идущих в бой, вселяя надежду в отчаявшихся и отпевая погибших.
Федор, ходивший во время передышки проведать мать, вернулся на стену, когда приступ уже начался. Воевода заметил, каким бледным он был, как потупил голову и безвольно опустил руки. «Испугался, видать, грозного часа!» — подумал Темкин, но спросил нарочито спокойно:
— Здорова ли матушка твоя, княгиня Ирина?
— Матушка в добром здравии. Кланяется тебе, князь. А беда у нас такая: убита моя невеста, Антонида.
Не снимая шлема, воевода перекрестился и произнес слова успокоения. Он знал Антониду, дочь худородного дворянина, и теперь греховно подумал: «Может, и хорошо, что прибрал Господь ее. Не пара она ему. Такого молодца и он, князь, в зятья бы взял».
Тут между крепостными зубцами появились татары. Федор кинулся на них. Темкин, крикнув стоявшему рядом стрельцу: «Оберегай княжича!» — сам впервые обнажил саблю.
Горшки со смолой и раскаленные ядра делали свое дело. Пожары бушевали по всему кремлю. Уж не раз загорались и помосты, на которых сражались люди. Трудно стало дышать, не хватало воды. Только благодаря подвижничеству старцев и стариц уцелел деревянный собор Успения. Они находили в себе силы подносить воду, чтобы поливать степы и раскалившиеся свинцовые листы крыши. Собор, как могучий витязь, возвышался над дымом, огнем и всеобщим разрушением, вселяя в ослабевших надежду па победу и спасение.
Неподалеку от Одоевских ворот у стены стояли оседланные кони запасной полусотни воеводы. Старые вои, пушкари томились без дела, не понимая, почему их не пускают в бой, громко возмущались. Полусотник побежал к Темкину. Воевода с трудом спустился к ним, на лестничном переходе ею поддерживал Федор. Бородачи непочтительно зашумели:
— Пошто нас держишь, воевода?! Наши женки гибнут, а мы сидим!
Князь не обиделся, сняв шлем и вытерев пот со лба, покачал головой:
— Дети мои! Мое сердце, как и ваши, кровью обливается. И мне многожды хотелось обнажить меч и броситься на супостата. А я посылаю других на верную смерть, сам же, стиснув зубы, стою и смотрю вокруг, потому что я воевода. Мой сын, как и ваши дети, бьется на стене. Может, сейчас вражеский меч поразил его. Моя жена, княгиня Ростовская, пользует раненых, а была бы помоложе, взяла меч и встала б на стену, как ваши женки. Друзья мои! Час от часу наши силы слабеют и недалек час, когда враги прорвутся в кремль. И вот тогда мне потребуется свежая сила, потребуетесь вы, богатыри мои. Я пойду вместе с вами и, возможно, отобьемся — враг не ожидает встретить свежие силы. А не справимся, ляжем костьми.
Полусотник, растолкав притихших воинов, снял шлем, поклонился Темкину:
~ Прости нас, неразумных, князь. Ты приказал мне быть их головой. Я им был, но меня взяло сомнение. Теперь и я и они поняли. Мы станем ждать твоего приказа. А ты ступай, твое место там, наверху. Прости Бога ради.
Вои одобрительно загудели. Темкин поклонился им:
- Спаси Бог вас, братия. Я надеюсь на вас. Недалек тот час, когда я приду и мы преградим дорогу ворогу. А сейчас начинайте рыть волчью яму возле Ивановских ворот, накройте ее плетнями, присыпьте землей, скоро понуждится.
