На десятый день после отъезда из Могилева, шестого декабря, Игорь в составе Преображенского полка, входящего в гвардейский отряд Безобразова, ждал приезда царя, традиционно встречавшего свои именины с гвардией. Но четвертого декабря, не доехав до Жмеринки, Николай неожиданно решил вернуться в ставку. Заболел наследник, простудившийся на георгиевском параде. Пробыв на вокзале около трех часов, царь не выходил из вагона. Алексеев и Пустовойтенко[30] ездили к нему с докладами. Докладывать и говорить надо было о многом и очень серьезном, но внимание царя было отвлечено высокой температурой сына, и выслушивал он своего начальника штаба неохотно и вяло.
Именины не задались, надо было возвращаться домой, в Царское…
— Вы уж как-нибудь сами, Михаил Васильевич, без меня… ведь не так уж и к спеху… Я вернусь, если все обойдется благополучно, не позже тринадцатого… с тем чтобы успеть повидаться с гвардейцами до наступления… У нас, кажется, начнется четырнадцатого?
Алексеев со стесненным сердцем отправился в свое управление. Нынче снова день оказался тяжелым и загруженным сверх меры.
Утром пришла паническая телеграмма от сербского королевича Александра из Скутари. Он умоляет царя помочь голодающей сербской армии. Войска надо перевезти в безопасное место. Союзники предполагают их отправить в Валону. Но сухим путем, по козьим тропам, из Скатури в Валону им не дойти. У них нет ни продовольствия, ни вооружения. Снабдив всем необходимым, их можно перевезти туда только морем, но морского транспорта у них нет. Одна надежда на русское верховное командование…
От Жилинского[31] получено пространное письмо. Генерал сообщал начальнику штаба верховного о крайнем раздражении, какое выказывает Жоффр[32]. Маршал настаивает на активном наступлении русских войск. Он считает, что Франция несет на себе всю тяготу войны, тогда как Россия, Англия и Италия отсиживаются. Он полагает, что русские войска должны незамедлительно оказать активную помощь Румынии, чтобы склонить ее на сторону Антанты…
«Русское командование, — сказал Жилинскому Жоффр, — может свободно выделить 200–250 тысяч солдат из своих неистощимых людских резервов и кинуть их в Добруджу против Болгарии…»
Третье неприятное сообщение пришло из штаба Северного фронта. Начальник штаба, генерал Бонч-Бруевич[33], телеграфировал, что 2 декабря в штаб 6-й армии явилась для допроса прибывшая из Австрии фрейлина государыни императрицы — Марья Александровна Васильчикова. По ее словам, она владеет около Вены у станции Клейн-Вартенштейн имением Глогниц, где и была задержана с начала войны. Получив из России известие о смерти матери, Васильчикова добилась, при содействии великого герцога Гессенского, брата нашей царицы, и за его поручительством, разрешения приехать в Россию сроком на три недели. В случае, если она не вернется к сроку, ее имение будет конфисковано. «Ее превосходительство, — писал Бонч-Бруевич, — предполагает выехать обратно через 15–20 дней. Прошу указаний, надлежит ли допустить Васильчиковой выехать за границу и, в утвердительном случае, можно ли ее подвергнуть при выезде самому тщательному опросу и досмотру?»
Эта телеграмма взволновала Алексеева более всего остального. Он не знал, как доложить о ней царю и стоит ли вообще докладывать.
Но в вагоне царь на прочитанное ему послание королевича Александра рассеянно заметил:
— Ну что же… конечно. Его нужно обласкать. Вы уж составьте полюбезнее, Михаил Васильевич… Сообщите ему, что по моему повелению Сазонов[34] неоднократно напоминал союзникам о необходимости скорейшей помощи. Заверьте его высочество, что я, со своей стороны, по окончании войны приму меры… Сделаю все возможное для возрождения его несчастной страны… Дальше?.. Только, пожалуйста, покороче, Михаил Васильевич…
На предельно сжатый доклад о претензиях Жоффра Николай с таким же отсутствующим выражением лица процедил:
— Что ж, он прав как-никак… последнее время мы действительно… — Но, встретив немигающий взгляд Алексеева, поспешно и раздраженно добавил. — Впрочем, отвечайте как знаете… — И, сорвавшись с места, побежал на голос сына в соседнее купе.
Тогда Михаил Васильевич решил доложить о Васильчиковой.
— Ваше величество, — сказал он, следуя за императором до порога его купе, — я осмелюсь задержать вас еще только на одну минуту. Решение требуется немедленное.
Царь обернулся, поморщился, зеленые огоньки вспыхнули и погасли за усталой поволокой глаз.
— Что еще?
— Рапорт начальника штаба Северного фронта.
И, поднеся к глазам телеграмму, Алексеев прочел ее медленно, отчетливо, от слова до слова.
Он знал, что царь догадывается об его мыслях, о том, как и что он, начальник штаба верховного, считает должным ответить Бонч-Бруевичу. Снова глаза их встретились. Начальник штаба стоял навытяжку, император мял в руке папиросу; он был бледен, но мысли его не отсутствовали, как раньше, зеленые огоньки не затухали.
— Потрудитесь на рапорт начштаба Севфронта ответить дословно, — отчетливо и с редкой для себя определенностью произнес Николай. — Пропустить можно. Опрос учинить можно. Досмотр только при сомнениях. Наносить лишнее унижение надобности нет.
И, повернувшись на каблуках, не пожав руки своего начштаба, даже не кивнув головой, ушел к сыну.
Немилость верховного была очевидна. Очевидно было и то, что царь понял, зачем Алексеев прочел ему донесение Бонч-Бруевича, что он понял намерение Алексеева подчеркнуть свое подозрение в том, что у фрейлины могут оказаться документы и письма сомнительного содержания. В свое время Николай уже читал первое обращение к нему Васильчиковой с предложением мира, но не ответил на него. Александра не раз возвращалась в разговоре с мужем к содержанию этого письма. Николай рекомендовал ей забыть письмо, так как не пришло время затевать переговоры о сепаратном мире, раз все идет хорошо И он становится во главе своего войска… Но, как знать, у императрицы свои соображения… Наконец, она могла переслать с Васильчиковой письмо своему брату…
Ход мыслей Николая при чтении рапорта начштаба Севфронта был вполне ясен Алексееву. И именно потому, что он был ясен, Михаил Васильевич пошел на такую «дерзость».
Прежде всего нужно было ответить генералу Жилинскому. Одновременно с письмом Жилинскому послать несколько строк и Сазонову. У министра тонкий ум, он сообразит…
«Изучение присланных вами протоколов конференций и письма, полученного мною сегодня, — писал Алексеев Жилинскому своим круглым, убористым почерком, аккуратно подложив под писчий листок новый лист промокательной бумаги, — показывает малое понимание сложности обстановки и положения, общих интересов, а главное — тенденции Жоффра. Заключение, что Франция, имеющая 2 миллиона бойцов, должна быть пассивна, а Англия, Италия и Россия должны «истощать» Германию, — тенденциозно и не вяжется с грубым мнением Жоффра, что одна Франция ведет войну. Думаю, что спокойная, внушительная отповедь, решительная по тону, на все подобные выходки и нелепости стратегические безусловно необходима. Хуже того, что есть в отношениях, не будет. Но мы им очень нужны, на словах они могут храбриться, но на деле на такое поведение не решатся. За все, нами получаемое, они снимут с нас последнюю рубашку. Это ведь не услуга, а очень важная сделка. Но выгоды должны быть хоть немного обоюдными, а не односторонними…»
Сазонову Михаил Васильевич писал вполне доверительно и в личном порядке, что он очень просит дорогого Сергея Дмитриевича выразить как-нибудь помягче, но вразумительно господину Палеологу для передачи его правительству, что требования Жоффра ставят русское командование в невозможность действовать согласно с военным командованием Франции.
Закончив письмо и запечатав оба конверта — к Жилинскому и к Сазонову, — Алексеев откачнулся от стола, облокотился о неудобную деревянную спинку кресла и закрыл глаза. Так, в полном бездумье, стараясь слушать только свое дыхание, начальник штаба просидел четверть часа. Это было очень трудно при взбудораженных нервах, но крайне необходимо. Без этого короткого отдыха трудно было доделать все дела сегодняшнего дня. А впереди осталось ответить сербскому королевичу в духе пожеланий государя, то есть по сути ничего не ответить… Снестись с новым главнокомандующим Северного фронта Плеве, назначенным вместо Рузского по собственному выбору Николая и без ведома Алексеева… Соединиться по прямому проводу с командармом-семь Щербачевым. С обоими генералами предстоит серьезный разговор.
А там… ложась спать, после того как будет брошен последний взгляд на карту наших и союзнических военных действий, все свое внимание, всю свою сообразительность надо отдать решению вопроса, как быть дальше с Ивановым…
