Беата ходила тихая, ничего не зная, ни о чем не догадываясь, в тревоге и беспокойстве за Марину и в страхе перед Сенявским. Тем не менее воздух, здоровая пища и работа сделали то, что она слегка пополнела и порозовела. Любовь и страшная судьба Костки, угрызения совести и горе сделали эту кроткую и спокойную девушку печальной и задумчивой. Постоянная меланхолия омрачала ее лицо и глаза. Она жила, как человек не от мира сего, и трепетала перед действительностью.
В Собеке она не замечала ничего. Ей и в голову не приходили никакие подозрения. То, что он похудел и опустился, приписывала она отчаянию, которое имело так много оснований; заброшенное Им хозяйство она, насколько могла, старалась наладить своим трудом. Что могло случиться с Мариной? Беата терялась в догадках.
Много хлопот и возни было со старой бабкой, которая не жила и не умирала. Она была в полном сознании: глаза ее разумно смотрели на людей. Видно было, что в ней про исходит мучительная борьба жизни и смерти, но она не могла умереть. Лежала в своей комнатке, похожая на скелет, беспомощная и неподвижная. Но глаза ее, широко раскрытые, страшные глаза полутрупа, открывались каждое утро! Она жила.
Однажды около полудня Собек, возвращаясь с чупагой в руке из лесу, где отмечал деревья, которые надлежало вырубить, увидел с удивлением большую группу людей, во главе которой шли Топоры, Железный, Лесной и Мурский со своими женами. Толпа направлялась к его дому, и многие — особенно бабы — были вооружены вилами, цепами и кнутами. Он прибавил шагу и, забежав вперед, спросил:
— Куда это вы такой толпой идете? На волков?
— К тебе, — отвечал Топор из Мура, старший в роду.
— Ко мне?
— Ну да.
— А что случилось?
— Нечисть идем выгонять из твоего дома.
— Нечисть? Из моего дома? Какую нечисть? Я ничего не знаю!
— Не знаешь, потому что испортили тебя, — сказала Топориха Железная.
— Меня испортили? Да вы что, тетка, одурели? Что вы такое говорите?
— Тетка правильно говорит, — сказал Топор из Мура. — Мы тебя пришли спасать.
— Что за черт? — крикнул Собек, потеряв терпение. — Или вы все сумасшедшие, или я рехнулся? Что такое вы говорите?
И стукнул чупагой о землю.
Тогда Топор из Мура выступил на шаг вперед и заговорил:
— Послушай, Собусь, дитя мое. Поступил в одной деревне на Ораве карла к мужику в работники. Пропадал при нем мужик, вот как ты теперь. Во всем ему не везло, коровы падали, овцы и кобылы яловые стали, баба его умерла, сам истаял, — вот как ты теперь. А тут еще мор напал на людей. Ну, собралась родня этого мужика и вся деревня — и выгнали карлу.
— Ну, так что ж? Я-то тут при чем?
— А ты умом пораскинь! Деда убили, бабка в параличе, Марина пропала, — бог весть, жива ли еще, — сам ты похудел, извелся так, что глядеть жалко, за хозяйством не смотришь, а в деревне люди кругом от горячки помирают…
— Ну, так что ж? — тревожно прервал его Собек, словно ужаленный недобрым предчувствием.
— Мы и от тебя выгонять пришли.
— Кого?
— Панну.
— Панну?!
— Мы так порешили, что все это несчастье она в ваш дом принесла.
— Она?
— Да.
— Да вы, дядя, белены объелись или меня с ума свести хотите?
— Помни, с кем говоришь! — строго сказал Топор Железный.
— Господи боже мой! Не вводите меня в искушение, потому что, хоть вы и старше и дядя мне…
— За нами вся деревня, — сказал Топор Лесной.
— Да хоть тысяча деревень! Я здесь хозяин! Я в своем дому; и кто у меня в доме, тот мне свой! Ступайте ко всем чертям, пока я не осерчал!
— Мы тебя не боимся, — сказал Топор из Мура.
— Мы сюда по святому делу пришли. Где панна?
— Да с чего это вам взбрело в голову? С чего?
— От ума, — ответил дядя из Мура. — Не первый день на свете живем, да и бабы наши тоже. А ты молод, глуп. Ничего не смыслишь. Да еще испортили тебя.
— Чистое наказание! Заладили — порченый да порченый! Чтоб вам пусто было! Вот как брызнет кровь из-под обуха, так узнаете, порченый я или нет.
— Помни, с кем говоришь! — снова грозно остановил его Железный.
— Да хоть бы и с вами, крестный! — загремел Собек. — Вы ее у меня не отымете! Разве только вместе с душой вырвете!
Мужики переглянулись. Переглянулись и бабы. Покивали головами.
— Ну, Собек, — сказал Топор из Мура, — где же панна?
Собек посинел, лицо его стало почти черным; обеими руками схватил он чупагу и как бешеный стал рубить вокруг себя камни, кусты можжевельника, землю. Пена выступила у него на губах, глаза остановились, он бегал и рубил сплеча, описывая чупагой страшные круги.
Люди в страхе отступали, крича:
— Бес в него вселился! Бес в него вселился!
Но двое Топоров, Железный и Лесной, и еще два мужика подобрались к Собеку, ослепленному яростью, и схватили его за руки. Трое отлетели, как от взбесившегося быка, но Железный, силач, повис на правой его руке. Подскочило еще несколько мужиков, они обезоружили Собека, повалили на траву и подмяли под себя. Тогда из горла его вырвался крик, точно из горла оленя, которого душат волки.
Крик этот услышала работавшая в погребе Беата и, в подоткнутой до колен юбке, выбежала на улицу.
— Вот она! Вот она! — завопили бабы.
— Господи, что случилось? — воскликнула Беата.
И вдруг увидела, что ее окружила толпа и наступает на нее с вилами, цепами и бичами. Вокруг раздавались дикие крики: «Вон! Убирайся отсюда! Проваливай! Удирай! Колдунья! Собака! Ведьма! Сволочь! Убирайся отсюда…»
Свистнул кнут и хлестнул ее по спине.
— Иисусе! Что это? — кричала Беата. — За что вы меня бьете? За что меня гоните?
— Вон! Вон! — ревела толпа. — Вон из деревни! Пропаливай! Убирайся! Колдунья! Ведьма!
Колотушка одного из цепов ударила ее по голове. Она схватилась за голову руками, заслоняясь от ударов.
— Камнями ее побить! — взвизгнула какая-то баба.
Другие услышали, наклонились к земле и стали подбирать камни. Первым кинул двенадцатилетний мальчишка с засверкавшими глазами. Он попал Беате в спину.
В эту минуту сквозь толпу протиснулся древний столетний Крот; он заслонил Беату полой своей сермяги и сказал ей:
— Пойдем, дитятко! Беги, а то тебя убьют! Я с тобой! Пойдем!
Глазами испуганной птицы, полными смертельного испуга, глянула Беата на Крота и спрятала голову под старую, потертую сермягу.
Крот обнял ее и повел к лесу, а за ними шла толпа, выкрикивая бранные слова; но Беату уже не били и не швыряли в нее камнями: таково было суровое спокойствие и величие этого старика, в котором тряслась уже каждая косточка, что нападавшие оробели. Они шли сзади целой толпой, многие, особенно дети, с камнями в руках, с визгом и криками, но все уже были смущены присутствием Крота.
В конце концов толпа начала отставать, а те двое шли и шли, пока не достигли леса и не скрылись в нем.
Три Топора — Мурский, Железный и Лесной — посмотрели друг на друга.
— Глаза отвел, — сказал Железный. — Я давно это за ним примечаю.
Пока всей деревней прогоняли Беату, а Собек с посиневшим лицом лежал без сознания на траве, три Топорихи, Железная, Лесная и Мурская, вошли в дом и стали над постелью старой Топорихи.
— Умереть не может, старуха несчастная, — сказала Лесная.
— И жить тоже, — сказала Железная.
— Ни то ни другое, — сказала Мурская.
В широко раскрытых глазах старухи отразился смертельный, отчаянный ужас.
— Понимает, бедная, о чем говорим, — сказала Железная.
— Помнит, чай, как ее отец никак помереть не мог.
— А старый Глацан! Сто тридцать лет ему было, а все жил, слепой, глухой, как пень.
— Да, да! — закивала Топориха из Мура.
— И на что держать полумертвую? Воздух только портит в избе. Толку уж от нее никакого не будет.
— Никакого!
— Куда там.
— А ведь какая была хозяйка!
— А баба какая!
— А какая, должно быть, девка была! Говорят старики, что людям свет божий милее казался, когда она пасла у Озер.
— Очень может быть!
— Семь парней за нее убить друг друга хотели.
— А теперь лежит полуживая.
— Эх!
— И не на половину, а на четверть только живая.
Глаза Топорихи с невыразимой тревогой бродили по лицам стоявших над нею женщин.
— Несчастная старуха, — промолвила Лесная.
— Горемыка! — вздохнула Железная.
— Надо с ней поступить по обычаю: так же, как с нами когда-нибудь поступят молодые, коли заживемся на свете. Ведь душить ее не станешь… — сказала Мурская.
— Да, да, надо по обычаю…
— Чего ее держать? — сказала Лесная.
— Надо Собеку в избе порядок сделать. Кабы стариков в лес не вывозили, молодым бы тесно было. Так уж повелось на свете.
— Так, так…
— Может, там скорее помрет…
— Или дикий зверь найдет ее. Зачем ей долго мучиться?
