Однако шведы, открыв ворота, напали на отряд, чтобы оттеснить его. Но к русским подошла подмога, и до самого рассвета шла ожесточенная рукопашная схватка. Шведы были оттеснены, русские захватили пять пушек и одну мортиру. Повернули их и начали стрелять по городу. Шведы, установив орудия в воротах, отвечали картечью. Но, несмотря на убийственный огонь, русские ворвались в город, и не только через ворота, но и через проломы.
Видя, что положение безвыходное, полковник Скитте крикнул барабанщику:
— Бей шамад! [14] Скорее бей шамад!
Однако барабанщик, не успев поднять палочки, упал, сраженный пулей. Барабан схватил другой солдат, но в шуме сражения никто не услышал этого сигнала. Тогда комендант послал трубача на стену, оттуда тот и вострубил «шамад».
Фельдмаршал долго не мог остановить солдат, буквально озверевших во время сражения. Шереметев разогнал всех своих адъютантов с приказом: «Остановите. Противник сдается».
Кое-как сражение было остановлено, и вскоре явился парламентер с «упросительными пунктами от всего дерптского гарнизона». Комендант просил разрешить героическому гарнизону выход с литаврами, со всею музыкой, с распущенными знаменами, с шестью пушками, со всем огнестрельным оружием и месячным запасом продовольствия.
Высокий закопченный капитан-бомбардир, ознакомившись с «упросительными пунктами», сказал посланцу:
— Господин фельдмаршал зело удивляется, что такие запросы чинятся от коменданта, когда уже солдаты его величества у них в воротах обретаются. Подобное фельдмаршал предлагал до штурма, комендант отказался. Пусть пеняет на себя. Господин фельдмаршал разрешает гарнизону взять с собой только запас продовольствия и по пуле в рот. Остальное считается законным трофеем.
Уходили шведы без знамен, без музыки, без пушек, унося каждый во рту по пуле. Русским досталось 132 пушки, 15 тысяч ядер и много продовольствия. Шведы потеряли 2 тысячи солдат, русские 700 солдат.
— Назначай гарнизон, Борис Петрович, и не мешкая выступай к Нарве, — приказал царь и уехал на яхте, увозя с собой часть пушек, столь нужных под Нарвой, все знамена, захваченные в Дерпте, и самого коменданта Скитте, взятого в плен.
Петр не сказал Шереметеву, что под Нарву в качестве главнокомандующего он привез наемника австрийского фельдмаршала Огильви {177}, догадываясь, что сия новость будет неприятна кавалеру. Он помнил, что когда привез Огильви и построил армию для представления ей нового главнокомандующего, как многозначительно переглядывались офицеры и преображенцы. По глазам их читалось: «Во, опять чужака нам навеливают [15]. Один нас предал, второго привезли». И хотя Петр, представляя, говорил о новом главнокомандующем хорошие слова, что-де он и «многоопытен и на рати удачлив», морды у преображенцев были кислые.
Из всех высших чинов Огильви понравился только Меншикову: «Умный мужик, рассудительный». И это легко объяснялось: Петрова тень — фаворит в царскую дуду и дует.
Зато и самому Огильви после осмотра не понравились офицеры и солдаты.
— Ошень распушен… нет дисциплин.
— Других не имею, — развел Петр руками.
Все свои претензии Огильви изложил в донесении, врученном царю, где говорилось, что войско плохо обучено, офицеры плохие, вооружены и даже одеты не так, как полагалось бы. Написано было в донесении, как надо осаждать город.
Петр внимательно изучил это донесение и согласился с главным утверждением его, что надо осаждать Нарву с правого берега реки. А об остальном ни слова, как бы его и не было в донесении.
Апроши приказано было вести под бастионы Виктория и Гонор. Работали здесь солдаты Преображенского полка, как наиболее надежные, под командой сержанта Карпова. Шведы всячески мешали им, часто совершая вылазки и нападая на работающих. Однажды даже окружили их и чуть не пленили, но из лагеря подошла помощь, и нападение было отбито. Однако преображенцы потеряли десять человек, в этой схватке погиб и Карпов.
Несмотря на наскоки, русские с каждым днем приближались к крепости. Петр, целыми днями носившийся по полкам, не мог и ночью найти покоя.
— Где этот чертов кавалер? — ругался он, имея в виду Шереметева. — Послал уж три приказа ему выступать, а его черти с квасом съели.
— Он заболел, мин херц, не иначе узнал про Огильви. Он мне записку прислал, пишет: зело я, братец, болен и не знаю как волочиться, хоть отдохнуть бы.
— Я ему отдохну, я ему отдохну, старому мерину, — грозился Петр. — Что у него, некому команду передать?
Утром к Шереметеву поскакал гонец с четвертым грозным приказом царя: «Приказываю немедля выступать и днем и ночью итить, никаких отговорок не чини. А если так не учинишь, не изволь на меня пенять впредь».
Из Петербурга наконец прибыла осадная артиллерия, и 30 июля, в воскресенье, началась бомбардировка крепости. На восьмой день после начала ее Огильви, велев приостановить стрельбу, послал в крепость к коменданту Горну барабанщика и плененного коменданта Скитте:
— Засвидетельствуйте ему, как русские обошлись с вашим гарнизоном. И предложте сложить оружие и не проливать напрасной крови.
Но Горн, узнав, кто к нему пожаловал парламентером, отвечал, что он не желает видеться с трусом и предателем. А в записке, переданной Огильви, написал: «Я сдам город только по приказу короля. Будьте вы все прокляты. Горн».
Огильви приказал возобновить бомбардировку, и еще два дня шел сильнейший обстрел города.
В ночь на 9 августа у Петра собрался военный совет, на котором было принято решение о начале штурма. Ночью же солдатам были розданы штурмовые лестницы, священники отслужили молебен.
И ранним утром по сигналу — пять выстрелов из мортиры — русские пошли на приступ. Шведы защищались с особым ожесточением, сами взорвали подкоп вместе с людьми, скатывали со стен на атакующих бревна и бочки.
Преображенцы первыми оказались на бастионе Гонор, опрокинули шведов, расчистив путь другим атакующим колоннам.
Шведы отступили в Старый город, затворив за собой ворота. Но комендант, наконец поняв, что все пропало, трахнул кулаком по барабану, крикнув барабанщику:
— Бей шамад, скотина!
Но солдаты, опьяненные битвой, или не услышали, или не захотели слышать барабан, умолявший их остановиться. Горн надеялся получить капитуляцию и умилостивить этим противника.
Русские разломали ворота Старого города и погнали шведов до замка Иван-города, куда едва не ворвались на плечах отступающих. Разгоряченные битвой, ожесточенные бессмысленным сопротивлением гарнизона, они бросились грабить и убивать всех подряд, никого не щадя — ни женщин, ни детей, ни стариков.
Петр I вместе с Огильви въехал в город и был возмущен творящимся там. Он соскочил с коня и кинулся в гущу людей, крича:
— Прекратить! Прекратить! — Выхватил шпагу и проткнул ею солдата, волочившего за волосы женщину.
— Царь, царь… — прошелестело в толпе, и это подействовало отрезвляюще на солдат.
Петр вошел в первый же дом и, увидев, как там испуганно шарахнулись по углам люди при виде его окровавленной шпаги, бросил оружие на стол, сказав:
— Не бойтесь, это не шведская, это русская кровь. — Обернулся к Огильви, приказал: — Вели привести ко мне этого сукиного сына Горна.
Когда солдаты ввели бледного коменданта, Петр быстро подошел к нему и тяжелой ладонью влепил звонкую пощечину.
— Мерзавец! Из-за тебя пострадали ни в чем не повинные люди. Мне пришлось убить своего солдата. Оковать его — и в тюрьму.
Шереметеву, прибывшему под Нарву перед самым штурмом и уже не принявшему участия в нем, Петр сказал:
— Благодари викторию, кавалер, а то быть бы тебе под кригсрехтом.
— Но, государь… — хотел оправдаться Борис Петрович.
— Молчи. Здесь оправданием могла бы служить только смерть.
Теперь оставался в руках шведов Иван-город. Огильви приказал плененному Горну:
— Извольте, генерал, приказать вашим людям сдать Иван-город по-доброму, чтоб не допустить повторения резни.
Горн, у которого все еще горела щека от царской оплеухи, написал коменданту Иван-города приказ капитулировать.
С этим приказом к Иван-городу отправился русский офицер в сопровождении барабанщика. Комендант, прочтя письмо, отвечал:
— Генерал Горн — пленник, приказывать мне не может. А мы решили защищаться до последней капли крови.
Коменданту было передано заявление от русских:
— Если вы не сдадите крепость, то все пленные, взятые в Нарве, и жители от мала до велика будут уничтожены.
Комендант отвечал:
— Царь волен делать, что ему угодно. Но я почитаю позором сдавать крепость по первому требованию. Она поручена мне королем для защиты, а не для сдачи. Но если будут предложены выгодные условия, мы подумаем о капитуляции.
