— В Дамаске убили наших сборщиков податей и выставили их отрубленные головы на всеобщее обозрение, — отрешенно, глядя куда-то в сторону, сказал Ванея.
Соломон нахмурился:
— Почему не прислали ко мне гонцов доложить об этом, и почему об этом говоришь мне сейчас ты, а не Адонирам?
— Я каждые три месяца отправлял своих людей в Дамаск, и всякий раз их с насмешками и угрозами прогоняли. И я постоянно говорил тебе об этом раньше, — ответил Адонирам. — Кто мог подумать, что на этот раз их всех убьют?
— Неужели мы и теперь спустим Разону? Чего стоит величие страны, если она не может отстоять свои интересы? — сжал кулаки Ванея. — Сирию нужно наказать, жестоко наказать!
— Я уже говорил тебе об этом и могу повторить еще раз и для всех: мы накажем Разона, обязательно накажем, но не сейчас. Время еще не пришло.
— Кроме Дамаска, есть еще неприятности: поступления в казну уменьшились. Колена стали меньше отправлять в Иерусалим скота, пшеницы, масла.
— А это почему?
— Не могут они. Несколько недель назад были здесь представители от областей. Вот! — Адонирам протянул царю свиток папируса. — Послание их к тебе.
Соломон не взял протянутый свиток, только зло сверкнул глазами.
— А почему и об этом ты только сейчас говоришь, почему сразу мне не доложил? Разве царь находился в другой стране, что нельзя было прислать к нему гонца? — Соломон многозначительно посмотрел на Зевула.
Адонирам обиженно поджал губы:
— Разве легко в последнее время встретиться с царем?
— Царь тоже не проводил дни свои в праздности. Я объехал много селений на юге и не заметил, чтобы люди там голодали.
— Так это на юге, а что творится в северных областях! — вскочил Иеровоам. — Люди там не живут, а выживают!
— Ну вот, еще один укор царю в его нелюбви к народу. Зато вы все любите народ, особенно сидя здесь, во дворце. Ты, Иеровоам, начальник над областями северными, когда в последний раз был в этих областях? Нет, делать все вы ничего не хотите, да и не можете уже давно. А вот упрекать царя занятие куда более интересное, хотя и, предупреждаю, опасное, — Соломон ударил кулаком по подлокотнику трона.
— Я могу хоть завтра отправиться. Меня в Иерусалиме ничего не держит, — с вызовом ответил Иеровоам.
— Я тебя держу. И поедешь, может быть, и завтра, только если я так решу!
Соломон сошел с трона и с сарказмом в голосе продолжил:
— Стоило царю на несколько месяцев покинуть Иерусалим, как образовался заговор, причем не где-нибудь в Дамаске, а в собственном доме! Каждый норовит рассказать царю, как плохо тот поступает, но никто не скажет, что он удосужился сделать для того, чтобы стало лучше. Хорошо, я сам виноват, что помощники мои абсолютно несамостоятельны. Но я и поправлю свое упущение. А теперь о другом: Израилю очень нужны дружественные отношения с богатой страной Сава, и я решил жениться на ее царице Билкис.
— Еще одна язычница… — проворчал Садок. — Мало нам капищ, построенных по всему городу!
Соломон натянуто рассмеялся.
— Ну, теперь Первосвященник будет решать, с кем царю делить ложе. Я не спрашиваю разрешения, я просто сообщаю вам.
— Нет, не просто! — Садок с трудом поднялся со своего места и грузно оперся на посох. — Только слепой не видит, что Билкис беременна, и если тебе надо сделать ее женой, чтобы узаконить ребенка, — это твое право. Но если у нее родится сын, и захочешь сделать его наследником, то этому не бывать! Отпусти лучше ее с миром, царь.
— Разве Давид спрашивал у кого-то разрешения, когда объявлял наследником меня?
— Спрашивал, спрашивал! — ударил посохом в пол Первосвященник. — У Бога спрашивал!
— Я услышал вас, — надменно произнес Соломон. — Все, кроме Иеровоама, могут быть свободны!
* * *
— Скажи мне, что происходит в Иерусалиме? Стоило мне на два месяца вас оставить, и я не узнаю своих советников. Вы что — действительно составили против меня заговор? — Соломон пристально посмотрел на Иеровоама.
— Все говорят, что я твой друг, да и я сам так считаю. Но, прости, ничего хорошего ты от меня сейчас не услышишь. Соломон, ты перестал быть царем народа своего! Ты ведешь себя в своей стране, как захватчик. Скажи мне, чем отличается рабство народа Израиля сегодня от давнишнего рабства египетского? Народ стонет от непосильных поборов и общественных работ, и от бунта их удерживают не Ванея с войском, а память об отце твоем Давиде!
— А благодарности в памяти народа твоего не осталось? За Храм, который я им построил, за школы? А сорок лет мира, которые я им подарил? Сорок лет! Не было еще такого в истории народа нашего. И не тебе, рабу, обласканному мной, судить об этом, а уж тем более судить меня. Я отвечу за все, что сделал, отвечу только перед Богом, потому что Он один мне судья!
— Соломон, Соломон, ты ли это? — Иеровоам прикоснулся к руке царя. — Открой глаза, Соломон, еще не поздно все исправить. Вели разрушить идолов, которые жены твои построили по всему Иерусалиму. Израиль — это не просто страна, это — вера! Не убивай ее.
— А чужую веру убивать можно? Разве я иду против Господа Бога нашего тем, что позволяю женам своим молиться их богам? Или я призываю народ мой поменять веру? Наш Храм возвышается не только над Иерусалимом, но и над всем миром, как символ Бога Единого, великого и всемогущего! Разве могут стать даже жалкой тенью его языческие идолы, приткнутые к стенам в укромных местах? Нет, Иеровоам, не Богу своему изменяю я, а строю страну великую, где смогут жить народы разные — жить достойно, без религиозного принуждения. И не нужно бояться, что кто-то в народе нашем отвернет душу свою от Бога Единого. Если вера есть, никакие идолы ее не поколеблют, а если у кого нет — то и без жен моих и чужеземцев сами они наделают себе капищ! И не зли меня больше. Разговор на эту тему у нас последний. Или ты мне друг, или убирайся с глаз моих прочь!
* * *
Иеровоам бежал поздней ночью. Вместе с ним на север ушли около двух сотен воинов. Весть об этом принес царю Ванея, и она обескуражила Соломона. Ц,арь привык к разногласиям со своими советниками, все чаще возникающими в последнее время, привык к нарастающему среди них недовольству, к сварам, доносам, интригам, постоянно плетущимся во дворце. Это не очень беспокоило Соломона, даже больше забавляло его, чем настораживало.
Но предательство самого близкого из царедворцев застало Соломона врасплох. Проницательный, наблюдательный, привыкший все предвидеть и просчитывать, царь был обескуражен этой новостью. Не измена влиятельного сановника, и даже не то, что этим изменником оказался самый близкий ему человек, а то, что побег этот был задуман и подготовлен под всевидящим его оком, поразило Соломона. Из простодушного, искреннего, почтительного друга Иеровоам превратился в холодного, расчетливого врага, и царь этого не почувствовал.
— Как удалось подлому изменнику уйти незамеченным? — угрюмо спросил Соломон.
Ванея неопределенно пожал плечами:
— А разве царь велел мне за ним следить? Иеровоам пользуется особым положением во дворце, положением близкого друга царя, единственного друга… — в его голосе проступили нотки давно созревшей ревности и обиды. — К тому же, он ушел не из дворца, а из своего собственного дома.
— А воины, двести человек воинов вместе с ним, это что — так просто было сделать?
— Воины эти были в его подчинении, как у наместника северных областей, и ни я, ни Зевул к ним не имели никакого отношения. Ты сам распорядился предоставить ему охрану.
— Ладно, — отмахнулся Соломон, — мне не нужны твои оправдания. Как думаешь, куда он бежал — в Сирию, Египет, или к себе, в земли колена Вениаминова?
— Я всегда был искренен с тобой, великий царь. Даже тогда, когда это было небезопасно. Буду искренен и сейчас. — Ванея нахмурился, подбирая слова. — Иеровоам всегда рвался к власти. Рвался обдуманно, не спеша. Еще тогда, когда простым каменщиком старался все время попадаться на глаза своим начальникам. А как ловко, оказавшись во дворце, он сумел за короткое время оттеснить от тебя самых преданных советников. Друг царя! — не самая плохая должность во дворце — согласись, мой господин. Я давно замечал, как часто, к месту и не к месту, он произносил жаркие речи о народе Израиля, его бедах и тяжкой доле, о том, что приближенные царя и левиты живут в роскоши, а народ бедствует, что царь потворствует своим женам в их идолопоклонстве. Замечал, но думал, что это искренняя забота о народе простодушного и чистосердечного человека из народа…
— Ты говоришь — думал. А что, сейчас так уже не думаешь? — перебил царь. — Потому, что Иеровоам сбежал из Иерусалима, прихватив с собой две сотни воинов? А может, он просто отправился в области северные, где ему и положено быть по долгу службы?
