— Ники, надейся на меня, — бодро и жизнерадостно заметался по просторному кабинету Вильгельм. — Я не ударю тебе в спину, а стану её защищать, пока будешь колошматить япошек. — А что касаемо внутренних врагов — то громишь евреев и громи… Нет насекомого хуже еврея. Разве что — интеллигент…
— Да я их не громлю, — растерялся Николай, — как–то само происходит…
— Газеты врать не станут, Ники, но я тебя не осуждаю… Как–нибудь и я до них доберусь… У меня они тоже поднимают голос… Но только на кухне.., — вытаращил глаза и стал набирать в грудь воздух…
По приезде в Петербург Николай и Александра решили отслужить благодарственный молебен и выбрали для этого Собор Андрея Первозванного в Кронштадте.
Государь с государыней не отгораживались от простых людей, и огромный собор едва вместил желающих послушать пастырскую проповедь и увидеть царя и царицу.
— Дух — это сила, которую вдохнул Бог в человека, завершая сотворение его, — вещал с амвона проповедник. — Это искра богоподобия, горящая в душе человеческой. Зажигает она Совесть, которая есть проявление духовной жизни, зажигает любовь к Богу и Человеку. Всё идёт от души и совести. Нет в мире силы, способной погасить искру духа. Лишь сам человек может погасить её, коли отречётся от Совести и Любви. А лишаясь духовных опор, люди превратятся в стадо, жалкое в своём скудоумии и страшное дикостью нравов. И забудут они о заповеди «Не убий». И много крови прольётся, если люди откажутся от Бога, от Веры Православной и от России. Злобная сила, идущая от дьявола, способна разрушить всё нас окружающее. Способна разрушить Святую Русь и самого Человека, создание Божие… С нами Бог! — должны мы помнить всегда. А значит Сила и Правда, которые помогут бороться со Злом… А самое страшное Зло живёт в самом человеке… Вот с ним–то он и должен бороться, призывая в помощь Господа Бога.
— Ники, отец Иоанн страждет ни столько за нас, сколько за Россию… А нам следует найти Святителя, который бы молился за нашу семью… Отец Иоанн слишком строг и суров. Нам бы молитвенником — простого русского мужика, чтоб получать от него помощь и утешение, — шептала мужу царица, осеняя себя крестным знамением.
После службы царская чета долго беседовала со священником и, услышав, что тот собирается в Петербург исцелять больных, пригласила с собой на яхту «Штандарт».
На пристани, распрощавшись с Николаем и Александрой, благословив их и собравшихся верующих, отец Иоанн прошёл к своей карете, поздоровавшись с кучером Ильёй и двумя, обычно сопровождавшими его женщинами, которые по очереди поцеловали его руку.
— Ефимия, ты что–то сегодня сама не своя, — обратился к одной из них. — Муж опять не начал пить?
— Нет, батюшка, как отвели от него змия проклятого, с тех пор лишь молоко пьёт, — перекрестилась пожилая женщина, — вновь припав к руке отца Иоанна. — У меня просьба к вам.
— Говори, — усаживаясь в карету и ещё раз благословив собравшихся людей, произнёс протоиерей.
— Соседка просила. Молоко у меня покупает. Молодая барынька, а муж ейный приболел. В гимназии учительствует.
— На заклание меня приглашаешь? — сурово глянул на побледневшую женщину. — Поехали, Илья. На Выборгскую сторону нам.
Карета плавно тронулась и пара вороных покатила её по набережной.
Остановились у трёхэтажного дома.
Священника встретила худая женщина в накинутом на плечи пуховом платке и, поцеловав руку, повела в квартиру.
— Паралич разбил мужа, — всхлипнула она. — Сколько дён лежит, не встаёт.
Отец Иоанн сел на поставленный рядом с кроватью табурет и взяв безвольную руку больного, долго смотрел ему в глаза.
— Давно с тобой беда случилась? — тихо спросил измождённого мужчину.
— Аккурат седьмого сентября, на день мученика Созонта, святого Иоанна, — комкая на груди платок, начала объяснять женщина.
— Пусть сам объяснит, — тихим голосом произнёс священник. — Коли в день святого Иоанна произошло — вылечу.
— Да он говорит невнятно, не разберёте, батюшка.
— Разберу, — возразил Отец Иоанн. — Ну, слушаю, — властно произнёс он, обращаясь к больному.
— Уп–пал. В глаз–зах темно стало, — заикаясь, забормотал мужчина. — Дохтор порошков дал, и лежать велели.
— Громче. Громче говори.
— Слабость замучила.., — громче произнёс больной.
— Плохо слышу. Сядь и ещё раз скажи.
— Не могу. Сил не осталось.
— А ну сядь, — громовым голосом воскликнул отец Иоанн, и к удивлению жены и двух прибывших с ним женщин, больной, кряхтя и отталкиваясь рукой от матраца сел, свесив с постели жёлтые ноги в несвежих кальсонах.
— На день Созонта стукнуло, — уже внятно произнёс он.
— Созонт — луков день по народному поверью, — весело произнёс священник. — Ну–ка, женщина, очисть и принеси нам луковицу, — велел отец Иоанн. — А ты вставай, — поднялся с табурета и протянул в сторону мужчины руку. — Вставай сказал… И к столу иди.
— Не дойти мне, упаду, — испуганно отказывался парализованный.
— Дойдёшь с помощью Бога… Там и луковицу с хлебом съешь и водой запьёшь, — обхватив больного за плечи, поднял его с постели и, немного придерживая за руку, повёл к столу. — Ну вот, а говорил — не дойдёшь, — взяв у жалостно охающей супруги луковицу, протянул мужчине. — Ешь, а порошки, что доктор прописал, выбрось. Кто ест лук, того Бог избавит от мук. Повтори за мной. Лук да баня всё поправят, — обратился к жене. — Помоете ноне его, и пусть лук каждый день ест, — направился к дверям, с улыбкой отметив, что растерявшаяся и удивлённая женщина, глядя на уплетающего лук с хлебом супруга, даже забыла поблагодарить его. — Ну что ж, теперь к твоему знакомцу, — усаживаясь в карету, произнёс целитель, заметив, как побледнела молочница.
«На всё Его Святая воля», — перекрестился священник.
— Что–то, Ефимия, ты лицом стала, словно молоко, — произнесла вторая женщина. — Приболела что ли?
— Тпр–р–у-у, — натянул вожжи кучер. — Ефимия велела у магазина Башкирова остановить, — доложил он отцу Иоанну.
— Вот туточки, — трясущейся рукой указала на двухэтажный красного кирпича дом Ефимия. — А я неподалёку живу, — перекрестилась она.
На крыльцо выбежала молодая барынька и зачастила:
— Сюда, сюда, ваша милость. Здесь больной… Не желаете ли чаю с пирогами? — когда вошли в тёмную, с занавешенными окнами комнату, предложила хозяйка.
Никакой печали в её глазах отец Иоанн не заметил. Лишь напряжение и страх.
— Где больной? — холодно спросил целитель.
— Вот в эту комнату пройдите, — засуетилась барынька. — Прошу, — распахнула дверь в ещё более тёмное помещение.
Ефимия, предчувствуя недоброе, прижала ладони ко рту, стараясь удержать то ли крик, то ли просьбу к отцу Иоанну не ходить туда.
Другая женщина, что–то почувствовав, хотела пройти вслед за священником, но чьи–то руки захлопнули дверь и закрыли на задвижку.
Тут же из комнаты послышались крики, что–то громко упало на пол.
«Графин», — подумала женщина и обернулась, чтоб спросить у хозяйки, что там происходит, но той в комнате уже не было.
Лишь Ефимия, широко раскрыв глаза и замерев, в ужасе глядела на закрытую дверь.
— Илья-я, — побежала к выходу женщина. — Илья, скорее сюда, батюшку убивают…
Крепкий детина–кучер, стуча сапогами, прибежал с улицы и в минуту высадил мощным плечом дверь, заметив в темноте три метнувшиеся к другому выходу тени и лежащего на полу батюшку.
Молча подхватив истекающего кровью священника, понёс его в карету.
За ними, плача и крестясь, поспешили женщины.
— В больницу надоть, — обратился к чуть не теряющей сознание Ефимии кучер. — Ты тут рядом живёшь, показывай, где ближайшая лечебница.
Карета помчалась в указанном направлении, а Ефимия, прижавшись губами к холодной руке пастыря, плакала и просила прощения:
— Батюшка, миленький, прости меня окаянную за грех мой. Платок пуховый барынька посулила, коли тебя привезу. Не знаю я тех людей… Христом Богом клянусь, — размазывая слёзы по лицу, тыкалась губами и носом в безжизненную руку.
Отец Иоанн не отвечал, провалившись в чёрную бездну забытья.
Лишь когда его положили на носилки во дворе больницы, с трудом произнёс:
— Молчите! А то погромы пойдут! — вновь стал проваливаться в пустоту, успев подумать угасающим сознанием: «Трудно бороться со злом в себе, особенно слабым душам, в коих ужились Вера и Безверие…»
«Какие тяжёлые наступили времена, — подумал Николай, когда ему сообщили о покушении на отца Иоанна. — Ничего святого у некоторых людей не осталось. На преподобного руку подняли… А ведь сами ногтя его не стоят… Недавно, 14 октября, на главнокомандующего Кавказа князя Голицына покушались… Теперь вот на отца Иоанна. Ну как примирить Россию?!
____________________________________________
Новый 1904 год Аким собирался встречать не с друзьями в Питере, а с братом в Москве.
«Может и Натали снизойдёт до меня… Ежели не простит, то хоть станет общаться», — сам укладывал вещи в чемодан.
