С батареи было отчетливо видно, как плотный строй турецких пехотинцев ломит наших, как сбегаются из цепи на подмогу к своим егеря. Но турки все накоплялись перед балкой, расширяли фронт и медленно, но непрерывно двигались к батарее. Их было много, в балку со стороны крепости все текли и текли пешие и конные отряды, над которыми колыхались знамена и бунчуки.
— Уже больше тысячи вывели, нехристи! — сказал сзади Непейцына спокойный знакомый голос, и, оглянувшись, он увидел генерала Кутузова. Держа обеими руками подзорную трубу, он смотрел в поле. Потом опустил ее и обернулся к адъютанту: — Беги, голубчик, к резервным ротам, веди на подмогу, вон где главная свалка. А вы, майор, — отнесся он к командиру батареи, — велите ударить гранатами по ихнему хвосту, что в балку спущается.
— Уже приказал то самое, ваше превосходительство.
— Тебе же, дружок, — обратился Кутузов к Сергею, — надобно скакать в наш лагерь, приказать командирам остатних батальонов со всеми людьми, какие есть не в карауле, скорее сюда выступать.
Тут, оглушая их, грохнуло первое орудие, за ним пошли палить остальные, земля под Непейцыным задрожала. Генерал махнул рукой — скорее, мол. И он побежал с батареи.
Непрерывно шпоря лошадь, Сергей доскакал до лагеря. Через минуту горнисты заиграли тревогу, и егеря стали выскакивать из палаток, натягивая сапоги, куртки, накидывая через плечо патронташи.
— Может, и нам хоть с двумя трехфунтовыми поскакать? — сказал капитан Мосеев. — Так-то будто чужие смотрим…
— А лошади разве не все на пастбище, Василий Михайлович?
— На две-то наберем из слабых, что на овсе оставлены.
— Да, хорошо бы картечью их огреть. — сказал Непейцын, которому вдруг представилось, как от турецкого кладбища можно навести пушку на бегущих по другому отрогу балки. — Я и место там знаю, откуда их как траву косить станем.
Мосеев с минуту смотрел в землю и вдруг слегка толкнул Сергея в грудь:
— А попробуем, сват!.. Эй, Пиленко, скричи ездовых к третьему и четвертому! Да не беги как угорелый, а слушай. Выбирай коней, которых хоть не далече, но гнать можно. Ступай к пушкам, Сергей Васильич. Я обуюсь да саблю подцеплю.
Когда орудия вынеслись на равнину, фронт боя еще раздался вширь. Видно, турков не пустили прорваться к батарее, но и сбросить их обратно в балку не удалилось.
— Вправо бери! — командовал Непейцын, скакавший рядом с передним уносом своего всегдашнего третьего орудия, и, огибал поле, новел к знакомому отрогу балки.
Там на краю кладбища они развернутся да так шпарнут по другому склону картечью… Но что ж это?! До кладбища не осталось и полверсты, а за памятниками вдруг замелькали чалмы, клинки, бараньи шапки.
— Стой! Стой! Назад!.. Орудие направо кругом!.. Вон они, проклятые! — кричал Сергей, охваченный ужасом, что завел пушки без прикрытия прямо на врага. — Поспеют ли развернуться? Ох, господи!..
— Слушай команду! С передков долой! — раздался рядом ровный голос Мосеева. — Пиленко, наводи! Дергачев, готовь второй заряд!.. Не бойсь, ребята, егеря выручат!
Оба орудия, успевшие развернуться по команде Сергея, теперь стояли жерлами к туркам, кучами вылезавшим из оврага, из-за памятников. Передние уже пробежали полдороги к артиллеристам.
— Третья… Пли! — скомандовал Василий Михайловлч.
Картечь ударила в самую гущу бежавших. Второй выстрел повалил еще десяток. Но остальные, прыгая через них, приближались. Номера слаженно быстро заряжали по второму разу.
— Если что — в тесаки, ребята! — крикнул Мосеев и сам рванул из ножен саблю. — А ну, третья…
«Загубил, загубил обе пушки и всех людей. Теперь только умереть! — весь похолодев, думал Непейцын. Пестро одетые, рослые, что-то кричавшие турки были совсем близко. — Хоть одного рубану!» — до боли стиснув рукоять, он обнажил клинок.
Широкоскулый бомбардир Пиленко окровавленной рукой поднес пальник к затравке третьего орудия.
Ух! — рвануло по туркам.
Ух! — рявкнуло за ним и четвертое…
И вдруг всех бегущих вперед и падающих турок разом закрыли холщовые куртки егерей. Сергей не сразу понял, что случилось. Потом перевел дыхание: «Вот счастье-то! Откуда вдруг?..»
— На передки! Направо кругом! За туркой! — уже командовал Мосеев. — Ездовые, в плети! Пиленко, станови на край, бей по балке.
С хрустом ломаются вывернутые из земли камни, увенчанные чалмами, артиллеристы налегают плечом, толкают вперед пушки. Установили над оврагом, заряжают, ударили по тому склону, где карабкаются, убегая, враги, волочат огромное зеленое знамя.
— Не любишь? — кричит, торжествуя, Мосеев. — А ну, Сергей Васильевич, дай им еще изюму!..
— Василий Михайлович, из ретраншемента по нам сейчас стрелять станут, — говорит командир егерской роты.
— И то! — отзывается капитан. — Отставь, ребята! Откатывай на запряжку! Да навались, Дергачев, ленивый черт, я тебя ужо! Сергей Васильевич, не поднимай колесо, надорвешься. Хобот выше, не волочить! Береги лафет, ребята, — не своя задница!
Уф! Откатили, подцепили на передки, отъехали на рысях. Все целы… И в самое время. Гранаты, круша памятники, запрыгали по кладбищу, с воем разорвались, подняли пыль. Слабо посвистывают на излете ружейные пули. Опоздали, голубушки…
— Ох, спасибо, душа, выручил! — говорил Мосеев егерскому офицеру, обнимая его с седла за шею. — Как тебя бог надоумил к нам бежать? А я гляжу…
— Не бог, Василий Михайлович, а генерал. Он с батареи углядел, что по сему отрогу турки в обход потянулись, сам ко мне подъехал и велел встретить. А тут вы уже им жару даете…
— Дали-таки! Вот Сергей Васильевич маневр придумал… Слышите, общий отбой играют. Загнали, значит, назад чертей.
По полю к батарее, где строем, где кучками, шли егеря, несли раненых, вели отбитых лошадей.
— А вон генералова коня ведут, ей-богу, — вгляделся Мосеев, — Ведь его чепрак зеленый с галуном?.. Ох, плохо, братцы, неужто Михайло Ларионовича задело? Скачите, Сергей Васильевич, узнайте. Вон и носилки, а рядом лекарь Бушман…
Теперь и Непейцын увидел, о чем говорил капитан. За одной из рот четверо солдат несли холщовые носилки. Около них шли несколько офицеров. Сзади егерь вел буланую кобылу Кутузова.
— В самую последнюю минуту, — рассказывал вполголоса один из офицеров, когда Сергей, спешившись, пошел рядом. — Все на батарее был, а тут к нам подъехал. Сам отбой приказал, коня уже поворачивает, и вдруг пуля — з-з-зык! И стал падать…
— Куда попало? — спросил Сергей, не решаясь задать прямой вопрос — ранен или убит генерал.
— Худо попало, в щеку вон тут, а вышла в шею под затылком. Я гляжу, у него вроде клюквинка на щеке приставшая, капелька крови сначала одна, — рассказывал офицер. — И удара не было слышно, только — з-з-зык! И стал падать. Я подхватил, да тяжел ведь. Едва удержал, пока подбежали. Ну, Петр Крестьяныч сразу. А он уж без памяти. Вот все плечо залило, из затылка текло.
Сергей отстал от носилок, сел верхом. Лекарь говорил офицерам:
— Невозможное не бывает. Он, конечно, более в память не войдет… Такая потеря! Обходительный, образованный, по-немецки со мной говорил, Клопштока наизусть читывал…
— Полно каркать, Петр Крестьяныч, ведь жив еще.
— Каркать! Когда выход пули около основания черепу…
Прежде чем отъехать, Сергей заглянул в носилки. Каштановые волосы с осыпавшейся пудрой, бескровный лоб, закрытый запавший глаз, горбинка носа, а ниже все в окровавленной повязке.
«Ежели доведется когда истинно полезное для России сделать…» — вспомнил он сказанное вечером Осипова празднества. Вот и конец всем надеждам… «Чудесная рана», — Верещагин говорил. Раз выжил чудом, второй чудом не выжить…
На другой день ездили на похороны егерей. Опять длинные шеренги босоногих покойников равнялись на красноватой сухой земле у неглубоких траншей. За месяц здесь выросла целая армия крестов. И под каждым лежали десятки людей.
«Как хорошо, что нет среди них погибших по моей вине!» — думал Сергей. И, когда ехали обратно, сказал Мосееву покаянно:
— Василий Михайлыч, а я ведь совсем струхнул, как увидел, что турки из оврага лезут…
— А я не струхнул? — отозвался тот. — Только по опытности сразу назад оглянулся — как отступать лучше? И тут подмогу бегущую увидел. Иногда и назад, выходит, глянуть надобно… Зато как ты по оврагу наводил — любо-дорого!
Непейцын посмотрел на капитана: не шутит?.. Ну и добряк. А в деле каков! Спокойствие, удаль, голос — откуда взялись?
…Наперекор уверениям всех осматривавших его медиков генерал Кутузов не умер. Через несколько дней его перевезли на хутор за Бугом, а оттуда, слышно было, отправили в Херсон.
Говорили, что отбитая егерями вылазка напугала возлюбленную светлейшего, княгиню Долгорукую, которая захотела уехать в Киев, но он обещал окружить главную квартиру сильной охраной. Может, поэтому Бугский корпус получил приказ перейти на правый фланг, к уничтоженному форштадту, — между крепостью и «Вавилоном».
