Пока бунтовщики расправлялись в доме воеводы и в яме, на соборной кремлевской колокольне раздался набат.
— Молодец Беседин! — отозвался посадский Носов в ответ на гулкий звон, гудящий среди ночи.
Всегда мрачный и угрюмый Грох теперь сиял довольством и счастием и будто вырос на полголовы.
— Вали, ребята, на архиерейский двор, там, поди, воевода.
— Не уйдет он от нас!
Скоро архиерейский двор и дом тоже были окружены.
Старик архиерей тоже не оказался на лицо или спрятался не хуже воеводы. Но за то здесь нашелся другой, кого и не искали, о котором позабыли на время. Толпа нашла прибежавшего сюда ради спасения полковника Пожарского и нескольких офицеров.
— Хватай, тащи их на улицу!
— Тащи! Рассудим мучителей! — командовал кто-то.
Через полчаса Пожарский и семь человек офицеров уже были на площади, окруженные дикой, злобно грохочущей толпой. Передние творили суд и расправу, допрашивали офицеров. Крики, вопросы и возгласы перемешивались с ругательствами.
— Зачем ты велел бороды обрить?
— Зачем приказывал матушку Россию на четыре части раздрать?
— За что Феклу до смерти высекли?
— Почему учуги ханам калмыцким продавать указали?
— Зачем Тихонов огород стрельцу Парфенову подарил?
И про дележ России, и про бороды, и про Тихонов огород с Феклой ни Пожарский, онемевший от ужаса, ни офицеры, понявшие, что пришла их последняя минута, не отзывались ни единым звуком, только двое из них рыдали…
— Что с ними возжаться! Решай!
И все восемь в мгновение ока были решены. Окровавленные и обезображенные трупы повалились на мостовую.
— Воеводу нашли!
— Подавай воеводу! — гудело вдали на площади.
Вплоть, до утра с небольшими перерывами зловеще завывал набат, а в кремле и в городе уже было разграблено с полсотни домов, в которых все искали воеводу.
В Каменном городе и на слободах с утра толпились и двигались кучки народа, причем всякие инородцы держались вместе и особняком. Персы толпились около своего менового двора. Даже юртовские татары сбежались точно по уговору на одной из площадей, около своей главной молельни. Армяне по оповещанию собрались близ своего нового храма. Стрельцы точно также толпились около своих сотских изб. Во всех кучках и на всех наречиях обсуждалась гроза, разразившаяся ночью.
— Вот тебе и свадьбы! Вот чем все кончилось! — слышалось повсюду.
Вместе с тем толпы обывателей, коренных астраханцев, двинулись в кремль ради любопытства, чтобы увидать собственными глазами то, о чем уже ходили вести по городу, т. е. поглазеть на трупы убитых.
В Пречистенских воротах валялись на тех же местах в окровавленной пыли несколько трупов: убитые за ночь офицер Палаузов с несколькими караульными рядовыми. Среди кремлевской площади лежали в куче изрубленные трупы полковника Пожарского и нескольких офицеров, погибших вместе с ним.
От снующей густой толпы в кремле казалось, что в городе сумятица, но в действительности было так же мирно, как и всегда. Ни одна церковь не была ограблена, только с дюжину домов в Каменном городе да десятка три домов в Земляном пострадали за ночь от бунтовщиков, и в них были видны кой-где выбитые окна и кое-какая рухлядь, выброшенная на улицу.
Все, что было властей в городе, исчезло, попряталось переждать бурю. Не только неизвестно было местопребывание митрополита, архимандритов, воеводы и его подчиненных, но даже второстепенные приказные и подьячие, стрелецкие пятидесятники и офицеры гарнизона — все исчезли.
Однако, толпа человек в пятьсот с Носовым и его ближайшими сподвижниками во главе, передохнув поутру и закусив в воеводском правлении, снова начали свой розыск воеводы. Грох Носов, стрелец Быков, Колос и Партанов, разделив главных бунтарей на четыре кучки, обшарили все дома и здания кремля и Белого города. К удивлению и счастью многих домохозяев, ожидавших неминуемой смерти при появлении у них толпы ради розыска воеводы, дело обходилось более или менее мирно. Толпа, не нашедшая воеводы, ограничивалась ругательствами и пинками. Некоторые из астраханских старожилов, явившиеся в кремль из любопытства, протирали глаза от изумления, видя, что ни один храм не ограблен, домов разбитых совсем мало, перебитых властей и того меньше. Один Пожарский и несколько офицеров да рядовых! И вероятно, потому, что сами полезли, вместо того, чтобы спрятаться.
В городе, в некоторых улицах, в больших домах шли быстрые сборы в дорогу. Некоторые, проснувшиеся утром или вовсе не смыкавшие глаз за всю ночь, немедленно решились из страха покинуть Астрахань, где должна начаться резня, буйство и грабеж. Много богатых посадских людей собиралось вон из города.
На дворе дома ватажника Ананьева стояла многолюдная кучка народа, но держалась тихо и почтительно. Это были рабочие из ватаги Ананьева. Ватажник вместе с дочерью и молодым зятем тоже собирались в дорогу. Ватажник не испугался смуты в городе. Эта была не первая, которую он видел. Особенно опасаться ему было нечего, бунтовщикам было мало охоты лезть на дом ватажника, у которого целая ватага батраков, вооруженных чем ни попало, может защитить его не хуже какого-нибудь стрелецкого полка. Весь дом не стоит того, что эта ватага может натворить с толпой бунтарей, обороняясь от их приступа. Клим Егорович Ананьев никогда бы не двинулся из города в путь, если бы на этот раз особенно не настаивал на отъезде его зять, а с ним и дочь. Барчуков убедил молодую жену уговорить отца во что бы то ни стало скорее покинуть Астрахань и ехать на хутор, по прозвищу Кичибур, принадлежащий Ананьеву, верст за пятьдесят от города. Урочище Кичибурский Яр было на дороге во все города российские, иначе говоря, на московском тракте. У Ананьева был там большой дом с садом и человек до пятидесяти рабочих. Место было красивое и тихое, да вдобавок и на дороге. Барчуков решил, что там надо переждать все астраханские смущения, в которых он, конечно, не принял никакого участия. В случае чего, оттуда можно было бы пуститься и далее в путь.
Для Барчукова, много странствовавшего по всей Руси, путешествие было не диковиной. Жена его была рада покинуть Астрахань, из которой она никогда не выезжала. Один Ананьев, сиднем сидевший всю жизнь в городе, поднялся с трудом.
Однако, часа в два времени все было готово, а дом сдан под охрану нескольких десятков батраков из ватаги. Их обязали разместиться кое-как, по двору и по огороду, и стеречь имущество по наряду, десятками по очереди. И поезд в пять часов выехал со двора дома ватажника. На первой подводе сидел сам Ананьев, на второй — молодые, на остальных везли кое-какое имущество. Рабочие сопровождали поезд пешком до заставы, чтобы благополучнее миновать волнующийся народ и выехать в степь.
В опустевшем доме ватажника все заперли, и пустой дом затих.
Не менее тихо было и в другом доме, где бывало обыкновенно шумно.
У стрельчихи, вдовы Сковородиной, было сравнительно с прежними днями мертво тихо. Сама Сковородиха, измучившись приготовлениями к венцу дочерей и всякими треволнениями, хворала и лежала в постели. Айканка, не спавшая всю ночь от страха, спала на тюфяке в той же комнате.
На другом конце дома, в большой, светлой горнице сидела красавица Дашенька, пригорюнившись. Ея муж был все еще для нее как бы нареченный и суженый. Партанов после венчанья и закуски в их доме еще в сумерки ушел, исчез и до сих пор не возвращался домой. Дашенька посылала уже не мало народа справляться, где Партанов, и узнала, к своему ужасу, что молодой муж в числе бунтовщиков, орудующих в кремле. С минуты на минуту ожидала она его, чтобы получить объяснение этого страшного и непонятного происшествия.
Узнав, что ее приятельница, тоже вышедшая замуж, Варюша выезжает из города, Дашеньке тоже казалось всего лучше отправиться с мужем на маленький хутор, который принадлежал ее матери.
В другой комнате спала непробудным сном громадная Глашенька. С ней приключилось событие совсем невероятное, а между тем приключилось очень просто. Целый час прогоревала она вчера, вдоволь наплакалась и, наконец, заснула крепким сном.
Вчера утром, вместе с сестрами, повенчалась она с своим маленьким и задорным женихом. Хохлач после венца на пированье в доме стрельчихи выпил больше всех. Сильно пьяный Хохлач перебранился со многими, в том числе с тещей и с молодой женой, а затем ушел вместе с Лучкой будто по делу. А на заре кто-то из домочадцев прибежал на двор стрельчихи и объявил удивительное приключение: Глашенька была уже вдовой.
Когда толпа мятежников бросилась на кремль, то в первой же схватке с караульными у Пречистенских ворот задорный Хохлач был убит наповал. Стрелецкий бердыш раскроил ему голову чуть не на две части. Ровно за двенадцать часов времени Глашенька и замуж вышла, и овдовела.
