И тут со дна этой ямы я услышал что-то, я услышал голос, похожий на скрип мертвого дерева. Голос окликал меня: «Эй, охотник… эй, охотник!»
Я обернулся и увидел — кто-то сидит на пне.
Это был Кукла Человека.
— Хочешь спросить, как я здесь оказался?
Я не мог говорить.
— Ябто посадил меня на скалу, чтобы Нга вспомнил о моем существовании и забрал к себе. Ябто был так уверен, что бог его послушается, что даже не захотел посмотреть, как я умру. Сел в лодку и уплыл. Правда, он едва не сорвался со скалы, когда тащил меня наверх… А я дождался, когда прилетит ворон, ухватил его за ноги и слетел вместе с ним на берег. Ворон меня и кормил. Не веришь?
Голос ожил во мне.
— Кто ты?
— Дядя твоей мачехи, — усмехнулось мертвое дерево.
— Кто ты?
Кукла Человека помолчал немного и заговорил:
— В те годы, когда о смерти не думают, я имел имя, о котором теперь забыл, крепость в теле и радость в сердце. Так вот, в ту пору я шел с одного берега Йонесси на другой. Весна уже набрала силу, небо стало ярко-синим, я радовался душой, потому что шел красть невесту, которая знала, что я украду ее, и не могла спать от нетерпения. Думая о ней, я засмеялся от радости, и в этот самый миг твердь под моими ногами медленно поплыла. Это лед прогнулся подо мною. На мне были крепкие лыжи, подбитые бобром, я прибавил шагу, чтобы скорее миновать опасное место, но лед трещал все громче, и мне показалось, что я бегу вниз по склону. Льдина подо мной перевернулась, и я оказался в воде. Вода вцепилась в мои лыжи и потащила на дно. Мне удалось быстро освободиться от них и обоими руками вцепился в край льда. Я держался изо всех сил, страх сделал меня цепким, руки сползали, но я боялся высвободить хотя бы одну, чтобы снять саадак и топор на поясе — вода ухватилась за них и забавлялась моим страхом. Если бы кто-то пришел и протянул мне палку, я бы спасся, но я был один на великой реке. А потом наступил миг, когда все замерло, будто перед большим дождем, и я подумал: «Почему так внезапно кончилась моя жизнь? Ведь я шел красть невесту, которая ждала этой кражи, как счастья. Кого прогневил я? Кому понадобилась моя гибель? Чем я хуже других людей, которые сейчас, когда уходят мои силы и скоро их не хватит, чтобы цепляться за лед, не умирают, живут себе и живут?» Эта мысль охватила меня невыразимой тоской. Я посмотрел вверх на яркое небо и вспомнил о высшем боге, который спит. Почему он спит, когда поток увлекает меня под лед? Почему он не проснется и не спасет?
Старик замолк, улыбнулся и посмотрел на меня.
— Он проснулся и спас… А ведь я не вымолвил ни слова, ничего не обещал ему, как это обычно делают люди, когда чего-нибудь просят у бесплотных. Он послал человека, юрака — по виду и речи… Человек скинул лыжи, лег на снег, подполз ко мне и протянул древко пальмы. Он вытащил меня.
Потом он помог добраться до берега, где была его землянка, и развел огонь в очаге. Он меня спросил, усмехнувшись: «Что? Поглядел на смерть?» Я ответил: «Да, поглядел». Потом сказал еще — не знаю зачем: «Вот бы никогда больше не видеть ее. Вот бы никогда не умирать». Человек расхохотался: «Если не умирать — жить надоест. Спроси у стариков, как им живется». — «Нет, — сказал я, — мне бы не надоело». — «А тебе для чего бесконечная жизнь?» — Я ответил первое, что в голову пришло: «Чтобы увидеть то, чего другие не видят, потому что жизнь коротка — все на это жалуются». «Ну, раз так — не умирай», — сказал человек и шутливо, но сильно толкнул меня в плечо. Я упал на спину, и оба мы рассмеялись. Потом, помню, спросил его об имени, и он сказал, что происходит из людей Мыса, а зовут его Богатый Быками. «Только ни одного быка у меня нет — все бросил». — «Зачем?» — спрашиваю. Он отвечает: «Долгая история», — и замолчал, а допытываться не велел обычай. Я сказал ему: «Будь моим старшим братом. Ты ведь спас меня». — «Буду», — ответил он. — Приходи иногда. Одному скучно…» Утром он дал мне свои лыжи, сохатины вяленой, и я отправился куда шел, — красть невесту.
— Украл?
— Да, украл, — ответил Кукла Человека и закричал: — Разве это важно, безмозглая ты кость?!
Он затих и продолжил:
— Это неважно. Важно, что я не умер. Я пережил своих детей, внуков, правнуков, потом правнуков своих правнуков, потом потерял счет.
— Ума тебе родня?
— Нет. Когда умер мой внук — а умер он глубоким стариком — люди начали сторониться меня. Чтобы не смущать людей, я ушел в тайгу и не вернулся. Странно столько жить человеку, боязно для других. Они подумали, что должны были подумать, и успокоились. Я сел на упавшее дерево, просидел день, вечер и ночь, надеясь, что умру от голода, но уже утром меня подобрали — с тех пор живу по добрым людям. Жил, переживал всех и уходил… Однажды меня подобрали люди Крика. Отец Умы так жалел меня, старика, которого злые родичи не отговорили уходить в тайгу на смерть, что назвал меня своим братом. Потом в его стойбище пришел мор, который, конечно же, не заметил меня. Потом был Ябто… Тогда я уже твердо знал, что не умирать — мой дар. Такой же, как твое умение слышать птиц за полдня полета. Но догадываться о нем я начал не сразу.
Я вспомнил, как еще в молодости отправился навестить своего спасителя, Богатого Быками… Я положил в лодку подарки для него — самое лучшее, что имел, — и не нашел даже следа его землянки. Правда, тогда я подумал, что этому человеку, живущему в уединении, в землянке, а не в чуме, есть от кого скрываться и прятать следы… Прежде чем дожить до первой своей старости я уже думал иначе: ему не за чем было скрываться, потому что его и так нет среди людей.
— Кто он?
— Если бы я знал. Он спас меня, потом толкнул в шутку, и смерть уже не приходила ко мне — ни потопом, ни голодом, ни войной, ни болезнью. Все это я видел и оставался жив, хотя не прятался от смерти.
Тогда я спросил: — «Там, в стойбище, ты не мог ходить. Как же ты оказался здесь?»
— Ты, как и многие люди, считаешь самое малое чудо великим. Поверь, ходить такому, как я, самое ничтожное из чудес, которые были со мной. Потом ты узнаешь, что это правда… Чудо, когда я буду знать: зачем пошутили бесплотные над парнем, который всего-то сказал: «Хорошо бы не умирать». Ведь всякий дар для чего-то, а мой для чего? Чтобы доставлять удовольствие жить? Но жить — не удовольствие, поверь мне. Избавить от страха смерти? Это казалось бы верным ответом… Но я ее не боюсь. Для чего тогда?
— Для чего? — повторил я вслед за стариком.
— Может быть, для того, для чего и просил: чтобы увидеть то, на что другим не хватает жизни?
— И ты увидел?
— Да. Жизнь и люди одинаковы. Ничего не меняется, никто не меняется. Это все, что я смог увидеть, и лучше бы я этого не видел.
Сказав это, Кукла Человека замолчал, и мне показалось, что в его выцветших глазах блеснули слезы. Чтобы не длить молчание, я спросил:
— Куда ты шел?
— К тебе, — просто ответил старик. — Ты будешь кормить меня. Как раньше… А куда идешь ты?
— К Ябто.
— Зачем?
— Мое гнездо на древе Йонесси пустует. Где оно — знает только Ябто.
— Я тоже был там. Почему не спросишь у меня?
— Ты же забыл…
— Да, забыл. Глаза стариков видят только большие камни, маленькие камешки видят те, кто молод. Так и память. Но я могу вспомнить. Если ты поможешь мне.
— Лучший кусок отдам.
— Я не о куске. Помоги мне, сделай, о чем прошу.
— Сделаю.
— Не говори сразу. Подумай.
— Сделаю. Чего хочешь, старик?
— Забери мой дар себе. Не умирай.
— Говори, как это сделать.
— Вынь мое сердце — ты же видел, как это делают. Сожги. Обмажься пеплом.
Я встал и попятился от него.
— Не сможешь? — старик опустил голову. — Слабый, молодой, мальчик совсем… Но я ведь все равно когда-нибудь умру.
— Ты не бессмертный?
— Бессмертны бесплотные, да и то, наверное, не все. Я не рассказал тебе главного. С тем человеком мы ели щуку, большую — голова занимала половину котла. Когда съели он, смеясь — а мы все время смеялись, считая все шуткой, — показал мне ее хребет вразмах рук. Считай, говорит, сколько здесь позвонков. Я сказал, что не умею считать. Он ответил — это все равно: будешь жить столько поколений, сколько позвонков у этой щуки. Потом встретимся и скажешь: надоело или нет. «А хвост?» — спросил я. «Хвост обсоси и выплюнь». — «А захочу умереть?». — «Вынь сердце, сожги и обмажь кого-нибудь пеплом». И мы повалились на шкуры от хохота. Так было смешно нам. Может, я уже подошел к этому хвосту. А может, сколько-то осталось… Как вынести это?
— Разве нельзя убить тебя, как всякого человека?
— Назначенная участь, глупый мальчик, в том и состоит, что рядом с тобой никогда не окажется человека, который отрежет тебе голову и забросит ее за далекую гору, чтобы не доползла до тела и не приросла обратно. Ябто не смог. Вот и ты не можешь…
