— Ну и что же? В Туретчине мы ему поем, а в Венгрии он у нас попляшет.
Янчи не вмешивался в разговор — он безмолвно смотрел вдаль глазами, полными слез.
Гергей положил ему руку на плечо.
— Не плачь, Янчика. Не век же отцу носить эти тяжелые кандалы! Когда-нибудь снимут их.
— Я не мог даже поговорить с отцом. Он успел только спросить про брата. Я сказал, что Ферко остался дома — на тот случай, если я погибну в пути. Чтобы у матери остался хоть один сын.
Все глядели на юношу с молчаливым участием.
— Но что я за дурак! — воскликнул Янчи, содрогнувшись. — Прокрался к нему, переодевшись бродячим скоморохом! А ведь я мог бы навестить его обычным путем. Теперь, после всего случившегося, уже не пойдешь. Сразу узнают, что мы не итальянские певцы. И тогда не спасет даже охранная грамота бея. Хоть бы деньги я ему передал!
Цыганка взяла опустевшее блюдо и вынесла его. В комнату заглянула луна, затмив огонек светильника.
— Можно сделать еще одну попытку, — сказал Гергей. — Деньги у нас целы. У тебя, Янчи, тысяча золотых, у меня триста. А тех денег, что у Мекчеи, нам хватит на дорогу домой. У Эвы тоже есть деньги.
Цыганка вернулась.
— Пойдите взгляните на турецкого сыча, — сказала она. — Так пьян, что даже со стула свалился. Шаркези пьет за его счет, но еще не напился. Они играют с Мати в кости.
Но, заметив, что друзьям не до смеха, девушка умолкла. Села на циновку вместе с остальными и, подперев рукой подбородок, уставилась на Эву.
— Новый бей, — продолжал Гергей, — наверняка позарится на деньги. Такой же, поди, взяточник, как и все другие. Может быть, он подсобит нам чем-нибудь? Деньги, говорят, отмычка ко всем замкам.
— Я отдам все, что у меня есть! — радостно встрепенулся Янчи. — Жизнь свою и то бы отдал!
— Что ж, отважимся на последнюю попытку.
— Как же ты ночью попадешь к бею?
— Он велит тебя схватить, — сказал Мекчеи. — Выслушает тебя, деньги возьмет и тебя заберет в придачу к деньгам.
Гергей улыбнулся.
— Не такой я дурак. Не в своем же обличий пойду к нему.
— А как же?
— Переоденусь турецким солдатом.
Янчи схватил Гергея за руку.
— Ты хочешь это сделать, Гергей? Готов сделать?
— Сейчас же и сделаю. — Гергей встал и кликнул корчмаря Мильциада. — Хозяин, — сказал он, — мне нужна турецкая солдатская одежда. Такая, какую носят солдаты Семибашенного замка.
Грек потеребил свою лохматую черную бороду. Он уже привык к тому, что его постояльцы все время меняют одежду, но привык и получать от них каждый день по два, по три золотых. Черт с ними, грабители они или воры, главное — платят хорошо. Он даже предложил им жить в подземном зале.
— А вот такой одежи у меня как раз и нет, — улыбнулся корчмарь, прищурив глаза. — Но есть тут один пьяный турок, с него можно снять и плащ и тюрбан.
— Что ж, и это сойдет. Только мне еще и борода нужна.
— Этого добра у меня вволю.
— Но мне нужна именно такая борода, как у твоего пьяного солдата.
— И такая найдется.
Грек вышел, и не прошло пяти минут, как он принес самые разнообразные фальшивые бороды, черную шерсть и клей.
— Приклеить?
— Приклей. Сделай мне такую же физиономию, как у того турка.
Гергей сел. Мильциад приступил к делу, беседуя за работой со своим постояльцем.
— Ты знаком с новым беем, который будет служить в Семибашенном замке? — спросил Гергей.
— Конечно, знаком, — махнув рукой, ответил грек. — Он был топчу.
— А что ты знаешь о нем?
— Глуп как пень. Одну воду пьет. Оттого у него и мозги раскисли. Он даже писать не умеет.
— Другие офицеры тоже не умеют, разве что читают, и то с грехом пополам.
— Измаил-бей спесив, как султанский конь, хотя и тот, верно, ученее его. Но если бей увидит кого-нибудь повыше себя, так уж кланяется до земли, как тростинка на ветру.
— Он уже бывал в походах?
— В прошлом году ходил вместе с султаном. Под Эстергомом ему даже палок всыпали.
— Стало быть, он трус?
— Потому и сунули его сюда. Трус и дурак. Да и что хорошего ждать от человека, который пьет только воду!
Гергей водил головой налево и направо. Клей был очень неприятен ему.
Борода так изменила его, что Мекчеи смеялся до упаду, увидев своего друга в одежде турка.
Грек принес тюрбан, кончар и плащ.
— Аллаха эманет олсун![55] — шутливо кланялся Гергей.
Всем хотелось проводить его, но он позволил пойти только Янчи и Мекчеи. Янчи передал ему по дороге свое золото. Вдруг Гергею пришло что-то на ум, и он отослал Янчи обратно, оставив с собой одного Мекчеи.
— Ты тоже следуй за мной, только издали, — сказал он ему. — Чтобы никто и не подумал, будто мы знакомы.
Не прошло и получаса, как Гергей стоял перед домом Измаил-бея. Он возвестил о себе, ударив в медную тарелку, висевшую у ворот.
В глазке ворот появилось старческое, пухлое лицо евнуха, похожего на каплуна.
— Чего тебе?
— Сейчас же пошли бея в Еди-кулу. Там беда!
Пухлая физиономия исчезла. Гергей отошел, зная, что старик появится снова. Он смекнул, что, не застав никого у дверей, старику некому будет передать вопросы бея. Повертится, поворчит, но в конце концов вылезет за ворота. Потом вынужден будет вернуться к бею и сказать ему, что солдат уже ушел. Тогда бей сам направится в Семибашенный замок.
Гергей, будто прогуливаясь, направился в сторону Еди-кулы. У Адрианопольских ворот — так назывались северные ворота замка — он остановился.
Ворота были заперты. Возле них, примостившись на камне, спал стражник. Над головой его горел фонарь, свисавший с железной балки, выступавшей из стены.
Кругом тишина и запах пшеницы. Должно быть, возили пшеницу на мельницу и продрался один из мешков.
Мекчеи следовал за Гергеем в тридцати — сорока шагах, и когда Гергей остановился, он тоже стал. Быть может, Гергей для того и задержался под фонарем, чтобы Мекчеи увидел его.
Минуты тянулись бесконечно. Гергей клял в душе турецкое время за то, что оно ползет так медленно.
А так как человек, словно букашка, во тьме всегда обращается к свету, то и Гергей взглянул на фонарь.
— Ей-богу, я поседею раньше, чем вылезет этот бей! — пробормотал он с нетерпением.
Бедный, добрый герой, милая, прекрасная звезда венгерской славы, не суждено тебе дожить до седых волос в этой земной юдоли! Как переменился бы ты в лице, если бы небесная рука откинула завесу грядущего и в зеркале его ты увидел бы себя как раз на этом месте — узником, закованным в цепи, да увидел бы, как турецкий палач вяжет веревку петлей и, готовясь повесить тебя, накидывает ее на ржавую перекладину, где висит у ворот фонарь!
В тишине улицы хлопнули двери. Гергей вздрогнул и поспешно направился в ту сторону, откуда донесся стук.
По улице шел бей.
Он шел один, закутавшись в плащ. На голове его белела высокая чалма.
Гергей остановился на миг, прислушался, не идет ли кто-нибудь с беем.
Но с беем не было никого.
Тогда Гергей поспешил навстречу турку.
— Добрый вечер, господин бей! — сказал он, отдав честь по-турецки. — Тебя вызвал не Вели-бей — я выманил тебя по важному делу.
Бей отпрянул, схватился за саблю.
— А ты кто такой?
Гергей тоже взялся за саблю, вытащил ее из ножен и протянул рукоятью бею.
— Возьми, если ты боишься меня.
Бей вложил свою саблю в ножны. То же сделал и Гергей.
— Я несу тебе больше приятного, чем ты думаешь, — сказал Гергей. Он вытащил из внутреннего кармана плаща мешочек с деньгами и позвенел золотом. — Прими в качестве вступления.
Бей подержал на ладони тяжелый мешочек, потом вернул его.
— Сперва я должен знать, кто ты такой и что тебе нужно.
Бей вошел в полосу тени, падавшей от дома. Там смутно белела каменная скамья. Турок присел на нее и внимательно посмотрел в лицо Гергею.
Гергей тоже сел на скамью. Скрестив руки на груди и почесывая колючую фальшивую бороду на подбородке, он заговорил тихо и вкрадчиво:
— Зовут меня Сто Тысяч Золотом. Думаю, имя достаточно благозвучное…
Бей улыбнулся.
— Уж не прозвище ли это?
— Ты можешь это вскоре установить. А тебя зовут Бедняк, хотя ты, бесспорно, удалец. Всем известно, что ты участвовал в победоносном походе на Венгрию…
— Вижу, что ты знаешь меня.
— Так вот, для скорости отбросим всякие обиняки. С завтрашнего утра ты будешь комендантом Еди-кулы — иными словами, тоже будешь узником, только узником за плату. Лишь один раз в году разрешат тебе выходить в город. И если аллах ниспошлет тебе долголетие, ты за всю свою жизнь только двадцать или тридцать раз увидишь Константинополь. Будешь сидеть в крепости, растолстеешь, как Вели-бей…
— Дальше.
— От тебя зависит избрать себе лучшую и вольную жизнь.
— Слушаю тебя.
— В Еди-куле заточен один узник, богатейший венгерский вельможа Балинт Терек…
