— Полагаю, дал ему взятку борзыми щенками… Подрастут — отведаешь… А пока — за победу! — поднял стакан с вином Аким, прислушиваясь к диким воплям из соседнего номера.
— Офицеры гуляют! — хохотнул Игнатьев. — Война, брат, — отчего–то вздохнул он.
— Пока не война, а позорище! — нахмурился Аким. — Японская артиллерия долбит нас с закрытых позиций… За сопкой поставят пушки и палят, невидимые и недоступные для наших пушкарей.
— Вот черти косорылые, — в сердцах опрокинул в себя ещё один стакан Игнатьев. — А ведь наш артиллерист, подполковник Пащенко первый разработал теорию перекидного огня…
— А на практике применили обученные немецкими военными, японцы, — разлил по стаканам вино Аким, вновь прислушавшись к дикому воплю, ругани и смеху из соседнего номера.
— А вы, многоуважаемый Аким Максимович, за солдатскими сапогами прибыли или шинелями? — с явным сарказмом поинтересовался граф.
— Не за тем, не за другим, весьма многоуважаемый Сергей Рудольфович. Самому следует приобуться–приодеться, — вытащил из–под стола ногу в солдатском сапоге, одновременно кивнув на спинку стула с сиреневым кителем. — Да и рубаху денщик подарил, — хохотнул Аким. — Мы с Зерендорфом вовремя лишнюю форму на хранение отправили. Завтра пойду склад искать.
— А чего его искать? — в свою очередь разлил по стаканам вино Игнатьев. — Я сам вчера там сапоги взял, — тоже выпростал из–под стола ногу, — и китель. Прежний не кровью, как герои, а вином залил… Ну и орут эти заготовители, транспортники и, как их, интенданты.
— Словом, все армейские фарисеи, — подытожил Рубанов, с улыбкой глянув на открывшего рот графа. — Не надо было занятия в корпусе пропускать, — добродушно упрекнул его, чуть не оглохнув от гомерического хохота.
— И на хрена нам эта желтороссия? — отсмеявшись, начал философствовать Игнатьев. — Сибирь ещё не освоена, так Ялу им подавай, — кивнул в сторону запада, где, по его понятиям, находился Петербург. — Да за троюродным братом ещё черти меня понесли, — расстроено вытянул стакан с вином, громко крякнув.
— Значит, мы едим утку, а не собачку, — пришёл к выводу Аким, — рассмешив опьяневшего голиафа. — Каковы бы, Сергей Рудольфович, не были причины войны, мы с тобой — русские офицеры, которых обучали побеждать любого врага, тем более не уступать ему в храбрости и умении воевать. Наша офицерская честь не позволяет нам отступать и проигрывать баталии.
— А генеральская — позволяет. Как говорит мой брат, капитан генерального штаба Игнатьев, генерал Куропаткин взял за пример кампанию 1812 года.
— Надеюсь, до Москвы он не станет отступать? — задал сам себе вопрос Рубанов.
— Шрапнели завтра получу для своих «трёхдюймовок», так дадим япошкам жару, — поднявшись, выхватил рубановскую шашку с красным темляком, и, взмахнув ей, заорал: — По макакам, шрапнелью — огонь!
На минуту город Бодун застыл в тишине.
— Рикши на базаре сейчас выясняют, что это было? — шёпотом сообщил графу Аким, оглянувшись на приоткрывшуюся дверь, с торчащими в проёме головами «армейских фарисеев» из соседнего номера.
— Это не по вам! — ещё раз махнул тот шашкой и головы исчезли, словно их отрубили.
Прислушавшись к храпу Козлова, Игнатьев задумчиво промолвил, отложив режущее боевое оружие:
— Вот пример трудолюбивого российского денщика… Даже выстрел «трёхдюймовки» не разбудит его, — с долей зависти уселся за стол и приложился к бутылке, совершенно игнорируя стакан.
Вновь блаженно крякнув после проделанного действа, ладонью утёр губы, и скосил глаза на облитую вином рубаху.
— Вино — это кровь тыловых героев, — хмыкнул Аким. — Надолго тебе мундира не хватит.
— Молчи, и будешь долго жить, — возмутился граф. — О, смертный, задумывался ли ты о том, что шрапнель начиняется 260 пулями, и одна 8‑ми орудийная батарея способна в считанные минуты стереть с лица сопки не только пехотный батальон, но и полк кавалерии.
— Не всегда ты уроки прогуливал, — поощрительно побарабанил по столу пальцами Аким. — Однако забыл, что шрапнель малоэффективна при стрельбе по укрытым целям. А мы на сопке так можем укрыться… Хрен увидишь, — развеселил графа.
— Слушай, Рубанов, пошли в соседний номер, в картишки перекинемся, — взял со стола две бутылки вина. — И я познакомлю тебя с «жучком», что складом с обмундированием руководит.
Утром, в меру похмелившись, на двух фудутунках: Аким с «жучком», и двух экипажах с рикшами: садист Игнатьев и денщик Козлов — по мысли Рубанова, чтоб в полку потом хвалиться, направились по пыльной, длиннющей улице к вещевому складу.
Неуверенно выбравшись из фудутунки, интендантский офицер прошёл в раскрытые настежь ворота, распёк за что–то унтера–каптенармуса, и махнул рукой офицерам, дабы заходили в святая святых Маньчжурской армии.
Велев надумавшему было смыться рикше, что с перекошенным от усталости лицом, на трясущихся ногах прильнул к стволу дерева, ждать его, Игнатьев царственной походкой шагнул в прохладу склада.
За ним последовали Рубанов с Козловым.
Упаковку с одеждой нашли неожиданно быстро.
«Второй день везёт», — отметил Аким, переодев сапоги с рубашкой и купив на выигранные вчера деньги два белых кителя — себе и Зерендорфу. Сиреневое чудище велел Козлову запаковать для памяти, подарив денщику свои солдатские сапоги и две офицерские сорочки.
— Папиросы не желаете? — засуетился каптенармус. — Есть ещё фуражки, портупеи, бинокли.
— О-о! Бинокль нужен.
— Пройдёмте, вашбродь, — обрадовался торгашеский унтер.
Узрев рядом с биноклем папиросы «Белый генерал», Рубанов не устоял:
— Почём?
— Десять штук — 5 копеек. Не папиросы, а зефир в шоколаде. А вот ещё «Оттоманъ», питерской табачной фабрики. Не дым, а крем–брюле.
Скептически оглядев картинку на пачке, с двумя над чем–то ржущими запорожцами, один из которых смолил трубку, а другой — папиросу, Аким отказался, купив взамен две упаковки туалетного мыла «А. М.Жуков». Подумав, купил себе коробку мыла с сидящей перед зеркалом довольной дамой в белом платье, а Зерендорфу — с покупающим на базаре мыло, боярином. Вновь поразмыслив, купил Гришке папиросы «Суворов», 10 штук — 5 копеек, и серебряный портсигар с вензелем на крышке… Ещё немного поразмышляв, и себе взял такой же.
Позавидовавший Игнатьев купил папиросы «Пушка», 5 штук — 2 копейки, с фигурами трёх офицеров на коробке, стреляющих из пушки папиросой, и красочную литографию «Офицеры пажеского корпуса». Подумав, прикупил коробку леденцов в виде футляра для бинокля.
Тогда Аким, без всяких раздумий, купил у каптенармуса бронзовую статуэтку сурового, курносого павловца в шапке–гренадёрке с надписью «Гренадёр л. — г. Павловского полка»: «Ряснянскому подарю», — решил он, купив себе записную книжку с оттиском царской короны.
Увидев это, Игнатьев приобрёл коронационный стакан с царским гербом и пару серебряных рюмок.
Тогда Рубанов, к вящей радости каптенармуса, купил гравюру на меди «Встреча двух императоров 25 июня 1807 г.».
«Отцу преподнесу, — решил он, заодно взяв для брата почтовую карточку под названием «Девушка с розой», на которой черноволосая красавица с цветком, вальяжно сидела в беседке у речки. — Точная копия Натали», — подумал он, наблюдая, как Игнатьев, в коем пробудился дух соперничества, купил настольную папиросную коробку в виде избы, и литографию «Российская империя. Гвардейская конная артиллерия».
— Ну ладно, хватит, — взял в подарок Козлову почтовую карточку со стоящим рядом с сестрой милосердия солдатом и надписью: «Глаза не пули, а сердце насквозь разят».
Оставив часть подарков на хранение каптенармусу, и обеспечив денщика папиросами табачной фабрики Богданов и К,° с улыбающимся стрельцом, держащим в одной руке алебарду, в другой — папиросу, отпустил его с покупками в руках на улицу.
Подумав — а что тут думать, купили на пару с Игнатьевым три ящика столового вина общества Бекман и К,° где на этикетке — дебильного вида официант нёс поднос с бутылкой и двумя бокалами.
Выйдя из склада на свежий воздух, Рубанов не поверил своим глазам, с полминуты наблюдая, как чем–то знакомый офицер, скомкав на груди Козлова рубаху, бьёт его по щекам.
Растерявшийся денщик, прижимая к бокам руки с узлами, испуганно таращился на разбушевавшегося офицера.
— Я научу тебя честь отдавать, гнида, — войдя в раж, хлестал тот солдата.
— Георгиевского кавалера-а?! — зарычал Рубанов, отшвырнув от Козлова обидчика. — А-а! Поручик Абрамов, — зловеще произнёс он, в свою очередь, уцепив перетрусившего офицера за грудки. — Иаков Иудович, — смазал по щеке гладкоприлизанного чернявого интенданта. — Род службы поменял, — повторил процедуру, оттолкнув от себя офицера. — А теперь — к вашим услугам. Вот мой секундант, — указал на удивлённого Игнатьева. — Спросите нас в гостинице «Бодун», — не спеша стал устраиваться в фудутунке.
