Сашка деньги передал матери. На работе он забежал в цех попрощаться с Феликсом. Тот, торопясь куда-то, на ходу пожелал ему не забывать их компанию. Сашка зашёл и к директору. Сказал ему только одно: «Спасибо вам, я буду вас всегда помнить…». Директор крепко обнял Сашку и, ничего не сказав, по-дружески подтолкнул его к выходу.
Последние дни в доме царил хаос, вокруг были разбросаны узлы, а в спальне углы завалила посуда. Но с каждым днём её становилось всё меньше: Сашка с утра до вечера сидел на базаре, где торговал фужерами, чашками, тарелками, ложками и вешалками.
Так пролетела неделя. В плацкартном вагоне семья отправилась в Москву. Братья часто уходили в тамбур соседнего вагона, где, укрывшись от взора мамочки, курили. Она весь путь общалась с мужем и Вовкой, не замечая Сашку. Прибыв в Москву, семья перетащила вещи на соседнюю платформу: предстояло ехать на электричке в Ногинск. Сашка был потрясён тем, что увидел в окно при подъезде к вокзалу. Москва! Захотелось пройтись по столице пешком, посмотреть на здания, улицы, площади. Он предложил брату сбежать, помня, что тот ему показывал триста рублей. Но Вовка отказался.
В Ногинске нанято было такси. На нём семья прибыла к мамочкиной подруге, которая жила в высоком деревянном доме. После ужина братьев отправили на ночь в маленькую комнатку. Вовка сразу уснул, а Сашка, лёжа, глядел на окно, через которое проглядывалось небо, усыпанное звёздами; вспоминал столицу, и почему-то вспомнил Скребка. Из коридора до его ушей долетал заглушённый дверью голос. Кажется, это был голос мамочки. Он тихо подошёл к двери и приставил к щели ухо. Точно, говорила она:
– Пойми, Оленька, не будь этих паразитов, мы с мужем могли бы остаться в Москве, у сестры Александра. Но это не главное. Он ударился в пьянку. Главный инженер стройки – живи и радуйся. Так нет же… В шею выгонят. За каждую его рюмку боюсь.
У Ксениной подруги семья прожила неделю, пока не было снято полдома в посёлке Фрязево, это недалеко от Ногинска. Дом был убог, и стоял на отшибе. Прямо за ним тянулся густой кустарник. Братья с утра отправились погулять. Прошли кустарник, и увидели поляну. Сели. Вовка вытащил тайную папироску, закурили. Опять замутило, особенно Сашку. Зарекался же! Вовка долго тряс его. Мамочка встретила обоих зло, обратив внимание на их мутные глаза и шаткую походку. И не посадила за стол. А от выкуренной папироски обоих мучил голод.
Опохмелившись крепким чаем, Александр Иванович ушёл на работу. Собиралась уйти и мамочка. Сашка был в полудрёме, муть из головы ещё не выветрилась. Но он услышал шёпот её:
– Вова, в кухне картошка вчерашняя, поешь, и колбасы немного есть. А этому скажешь, что нет ничего кроме хлеба.
Когда она ушла, Вовка потащил брата завтракать картошкой с колбасой. О мамочкином наказе ни слова.
Мамочка словно озверела по отношению к младшему. Снова начались упрёки в дармоедстве, и уже пару раз рука её опускалась на Сашкин затылок. Это Сашку не устраивало, ведь когда-то на злое обращение её он отвечал побегами из дома. И теперь с нападками её он мириться не желал. И вот однажды он выбежал из дома, держась за разбитый нос. Навстречу ему шёл Вовка.
– Ты что в крови? – спросил Вовка.
– Не догадываешься?
– Стерва… А я по Москве полазил, в мавзолее, в Третьяковке был. Столица! Ну, а ты что надумал?
– Уезжаю, Вовочка… Насовсем.
– Может, на работу устроиться?
– Куда? Я и в пастухи просился. Но, говорят, полно своих. Так что, пока, Вова. Я уже намылился, прямо вот так, сходу.
Он повернулся и пошёл своей дорогой. Вдруг Вовка догнал его и, не говоря ни слова, сунул в ладонь ему сто рублей.
– Спасибо. – Больше не сказал Сашка ничего. В последнее время он заметил перемену в брате: прежде он бы утихомирил мамочку, не позволил бы издеваться над братом, не дал бы ему вот так уйти из дома.
45
Сашка устроился в открытом вагоне, нагруженном брёвнами. Он готов ехать был хоть куда, лишь бы больше не видеть бездушную родню. Добрался до Ногинска. Опять одиночество. Никогда с ним такого не было: душа почувствовала усталость. Никому в мире не нужный, бродил он по тусклым улицам городишки. Три ночи пролежал на вокзальном диване. Заметил, что к нему уже присматриваются дежурные по вокзалу. И тогда на четвёртые сутки, вечером, он сел в электричку, направляющуюся в Москву.
Московский вокзал поразил его огромностью и великолепием. Он подремал до конца ночи в зале ожидания, в твёрдом кресле, а утром подкрепился в буфете и отправился в метро. Вволю накатавшись, он вышел на Красной площади и неторопливым шагом прогулялся по булыжникам, не отрывая глаз от кремлёвских стен и башен. Неспешно прошагал вдоль каменной набережной Москвы-реки. И забрёл случайно в Третьяковскую галерею, ну а там пробыл до самого вечера. Ночевать поехал на Казанский вокзал. Когда вошёл в зал ожидания и удобно сел и прикрыл глаза, в голове его проплыли величественные полотна, виденные в Третьяковке. Особенно запало в душу ему одно маленькое полотно. Оно казалась окном в мир его детства: домики, облепленные снегом, высокие сугробы. Как будто это было не нарисовано, а перенесено из Сашкиных детских лет. Из-за этой картины, Сашка отправился в галерею и на следующий день. Снова долго смотрел он на пейзаж, сконцентрировавший в себе впечатления из детства, и снова почувствовал прилив грусти.
В этот же день он сходил в Мавзолей. Особенно поразил его вождь Сталин, который, казалось, спал, лёжа в великолепном кителе.
Не зная, что ему дальше делать, он, сев в вагон, направился в Ногинск. Приехал рано утром; поел в буфете вокзала, потом целый день прослонялся по улочкам. Ночевать возвратился на вокзал.
Утром, болтаясь по городку, он оказался около клуба Железнодорожников, из приоткрытого окна которого слышалась нестройная музыка. Различил голос гитары. Эх, гитара! Давно он на ней не играл. Не выдержав, он вошёл в здание. На сцене зала расположилась группа оркестрантов. На Сашку внимание обратили, когда он оказался около балалайки, стоящей у стены: Сашка без спроса взял её и забренчал. «Э-э-э! наш парень!» – улыбнулся ему толстенький гармонист. На самом деле, это удача улыбнулась Сашке! Репетиция продолжалась больше часа. Сашка бренчал, не фальшивя, уповая на музыкальный слух и прошедшие тренировки. После репетиции подошёл к Сашке руководитель оркестра – моложавый старичок и спросил фамилию его и адрес. Сашка назвал фамилию, а тот опять про адрес. Сашка встал – и к выходу. Но старичок вслед ему громко крикнул, что он уже завтра может приходить на репетицию. На улице сыпал дождь. На плечо Сашке легла
