сказал жрецу христианского бога? Вот если бы это был жрец Одина… Да и то не факт, что отречение было бы признано действительным. Всеотец как-никак сам приврать горазд, если за это неплохой куш светит.
Военную элиту, хёвдингов, опрашивал и крестил лично епископ Шартрский. И вот очередь дошла до Сергея.
— Не будешь? Но почему?
Стоит отметить, что на мероприятие из варягов пришел только Сергей. Остальные принимать христианство не собирались. Оставаться на территории Франции Рёрех и варяги не планировали, равно как и отрекаться от Перуна, пусть даже и не по-настоящему…
Сергей подозревал: будь подарки побогаче, ситуация была бы иной. А за мелкий серебряный крестик и новую рубаху… Это несерьезно!
А вот сам он пришел. Нет, повторно креститься он не собирался. Пусть тело у него нынче и другое, но душа — та же самая. А вот обозначить себя как часть Единой Христианской Церкви [31] — это важно. Если собираешься в дальнейшем иметь дело с франками. А Сергей собирался. Потому что — оружие. Пусть его восточная сабля качеством не уступает лучшему франкскому мечу, но приобрести хотя бы десяток ее «сестер» не получится. А вот франкские мечи… Да и вообще в Европе много полезного. И учитывая, что меха здесь — вторая после серебра валюта, то у Сергея имелся отличный шанс разбогатеть настолько, чтобы вооружить и облачить своих дружинников так, чтобы даже князья смотрели на них с завистью.
Вот поэтому он стоял сейчас перед шартрским епископом и только что ответил твердым «нет» на предложение обрести истинную Веру.
— Почему ты не хочешь принять Святое Крещение, юноша?
Епископ был настроен позитивно. Готовился увещевать. Что тоже понятно. Кого сейчас видел перед собой Гантельме? Юного норманна, увешанного золотом, как… Как сам епископ. Вывод: перед ним сынок кого-то из норманнских эрлов. Такие неплохо сражаются, но умом не блещут и наверняка могут быть переубеждены мастером-софистом, каким и был епископ. Гантельме не сомневался в успехе. Подобные мальчики нужны Церкви. Они будут храбро защищать ее от язычников и дарить храму добытое золото. И это есть высшая справедливость, ибо взамен ценностей мирских юноши обретают спасение души, что воистину бесценно.
— Я не отказываюсь от Крещения, монсеньор, — Сергей вежливо улыбнулся. — Мне это не нужно.
— Думаю ты не знаешь, насколько это важно, мальчик, — ласково проговорил епископ. — Твоя душа погибнет. Она будет вечно гореть в Аду. Только Святое Крещение спасет тебя, сын мой. Понимаешь ли ты мои слова?
— Понимаю, монсеньор, — смиренно произнес Сергей. — Каждое слово. Понимаю и разделяю, ибо они истинны. Слова Христа песней звучат в моем сердце. Патер имон онтис уранис, — нараспев, произнес Сергей. — Айастфито то Онома су, йенифито то фелима су…
Похоже, епископ владел греческим в достаточной мере, чтобы понять сказанное. Его далекая от аскезы физиономия выразила чувства, сходные с теми, что возникают у человека, узревшего в надкушенном им яблоке половину червяка.
Но епископ был не только святошей, но и политиком, потому быстро овладел собой и процедил:
— В таком случае не отнимай моего времени у тех, кто нуждается в спасении.
«Вот гад, — подумал Сергей. — Даже не благословил».
«Где я мог видеть этого юнца?» — подумал епископ.
Но вспоминать было некогда. Надо спасать души. Вон какая толпа выстроилась!
Епископ произнес положенные слова и сунул мордой в купель очередного язычника, мимоходом подумав, что неплохо бы сменить воду. В этой уже впору головастиков разводить.
— Могли бы материал получше подыскать, — Стевнир, скептически оглядел подаренную монахами рубашку. — Хрольву вон шелковую подарили!
— А то у тебя шелковых рубашек нет, — усмехнулся Сергей. — Скажи еще, что крестик маловат.
— Да он не просто маловат, он совсем мелкий! — воскликнул дан. — В одном дирхеме побольше серебра, чем в нем!
— А чего ты хотел? Это же христианские жрецы. — Сергей отпил вино, закусил сыром, кивнул одобрительно. И сыр, и вино были отменными. — Тебе ли не знать, что они привыкли забирать серебро, а не отдавать. О десятине слыхал? Ты теперь христианин, готовься развязать кошель! — Сергей засмеялся.
— Что-то я не видел, чтобы ты делился с ними серебром. — Сыру Стевнир предпочел окорок, а вино выбрал темное, то, что послаще.
— А мне зачем?
— Люди сказали: ты сказал епископу, что уже крестился. Признайся, что соврал? Ни разу на тебе их оберега не видел! Что ты ухмыляешься? Христос — сильный Бог! Сколько людей ему кланяется. И жрецы у него — в золотых одеяниях.
— Это ты еще в Миклагарде [32] не был! — сказал Сергей. — Вот где облачения! Не всякая лошадь столько увезет. А гнева Божьего я не боюсь. — Сергей усмехнулся. — За что ему на меня гневаться? Я всего лишь сказал, что уважаю христианскую веру, но не стану участвовать в обряде, который намерен провести этот христианский жрец. И произнес пару фраз по-ромейски. И мне совершенно не важно, что и кто подумал. Главное, что он больше не будет ко мне приставать.
— Ага… — Стевнир осмыслил сказанное и спросил: — Так ты не против креститься. Просто не хочешь, чтобы тебя крестил этот жрец.
— Не хочу.
— А почему?
— А зачем? — задал встречный вопрос Сергей. — Оставаться здесь, у франков, я не собираюсь. Мой дом в Гардарике. Сделать мне гадость жрец не рискнет, потому что побоится вас с Хрольвом. А если он думает, что я уже крещен, то это он сам так решил. Пусть думает.
— Ага, теперь понятно. — Стевнир взглянул на Сергея с уважением. Он, как и епископ, сделал собственные выводы из сказанного. Именно те, которые нужны Сергею. И тут же перешел к более интересной теме: — Как думаешь, где наш Хрольв будет жениться? Надеюсь, в Париже. Если уж нам не довелось пограбить этот город, то хоть повеселимся в нем…
Глава тридцать четвертая
Церемония, которая запомнится на века
Надежды Стевнира насчет свадьбы в Париже не сбылись. Мероприятие по включению Хрольва в нобилитет Франции решили провести в столице будущего владения Хрольва — Руане. Из той компании, которая собралась близ Шартра, до Руана добрались не все. По домам отбыли графы Парижский и Пуатье, а также большая часть примкнувших к коалиции баронов, аббатов и прочих. К немалой радости Сергея, которому не
