— Зови Евстафия, — сказала Варвара Петровна Клеопатре. — Но, пожалуй, Евстафий один не справится, — добавила она задумчиво. — Пусть Евстафий еще Кирилла Ивановича позовет.
— Но что мы ему скажем?
— Найдем что сказать. Зови.
Сторож и артиллерист немедленно явились на зов.
— Голубчик, — обратилась к последнему Варвара Петровна. — Вот эти мебеля надо во-от сюда передвинуть. Евстафий тебе поможет. Нет, сюда не надо, а надо поперек доски, вот именно, что к окну. Настена говорила, в этой комнате крыша подтекает, так если что, мы на освобожденное место и ляжем.
Артиллерист попробовал спорить, дескать, не протекает здесь ничего, вон и потолок совсем сухой и чистый, без разводов.
— Если не протекает, так снизу вода поднимется, — повысила голос Варвара Петровна. — Здесь грунтовые воды высокие. Делай, что тебе говорят. Двигай горку! Иль сил совсем нет?
Евстафий бросился помогать. Пыхтели, сопели, сдвинули, поставили к окну…
— Все, ваше сиятельство.
— Вот и хорошо, и спасибо. Теперь спать идите.
Пол под сдвинутой горкой был точно таким же, как и во всех других комнатах. Никакого тебе люка, потайной дверки или хотя бы обрезанной доски.
— Клеопатра, эти доски половые надобно поднять.
— Да как, тетенька? Я не умею.
— У меня гвоздодер в том длинном свертке и лопата, но я думаю, она нам не понадобится. Ты вначале плинтуса оторви!
Клеопатра не умела обращаться с гвоздодером. Шляпки гвоздей были затоплены в дерево. Не только вытащить, но и подцепить их не удавалось бедной девушке. Старалась, пыжилась, пальцы оббила, чуть не плакала.
— Зови Кирилла Ивановича.
— Может, лучше Евстафия?
— Он слепой совсем. Ну что ты на меня смотришь? Не порожним же нам отсюда уезжать! Ты свои деньги ищешь. Свои, не чужие, поняла?
Клеопатра только стукнула в дверь артиллериста, как тот был уже на ногах.
— Вас тетенька зовут.
— Иду.
Явившись в комнату, Кирилл Иванович ухмылялся в усы. Вся эта история его очень забавляла. Он уже понял, что дамы затеяли какую-то проказу, только не понимал — какую. Не клад же они ищут!
— На место горку поставить?
— Отнюдь нет.
— А как грунтовые воды, не поднимаются?
— Ой, Кирилла Иванович, не хочу я в ночи твои дурачества и вздор слушать! Клепа, неумеха безрукая, сронила в щель на полу колечко с пальца. А достать теперь не может. Ты, голубчик, плинтуса-то от стены эдак аккуратно оторви, а из досок крепежные гвозди вынь. Возьми у Клепы гвоздодер. Вот и хорошо, и правильно.
Надо сказать, что Кирилл Иванович все делал быстро, ловко, опомниться не успели, а он уже и на колени встал, чтоб пошарить под отодвинутой доской, но Варвара Петровна его остановила.
— Все, батюшка, иди. Далее мы сами. Встань, говорю, — прикрикнула она, видя, что артиллерист продолжает тянуть руку. — Я тебе неправильно сказала. Это не колечко, а деталь туалета дамского, интимная! Клепа не хочет, чтоб ты ее видел.
Артиллерист пожал плечами и вышел. Больше его не беспокоили в эту ночь, но он долго не мог заснуть, размышляя, какую интимную часть туалета могла обронить в щель Клеопатра. Пряжка, застежка, пуговица? Но как по виду этих предметов определишь, интимный он или нет? Ох, не просто все здесь. Дурачат его дамы, забавляются. С этой приятной мыслью он и заснул.
Варвара Петровна меж тем с помощью Клеопатры оставила кресло и теперь стояла во весь рост рядом с освобожденными от гвоздей, частично сдвинутыми с места досками.
— Поднимай, Клеопатра, и тяни. Не совладаешь, Евстафия крикнем. Тяжести таскать он еще горазд.
— Деталь туалета… неглиже… — прошептала Клеопатра, с силой оттаскивая доску.
Под доской обнаружился настил из бревен. На этих бревнах и лежал большой, как наволочка, кожаный мешок с деньгами, драгоценными камнями, была там какая-то бумага, может, вексель, словом, завещанное князем Козловским богатство.
— Ну вот и ладно. Вот и нашли, — сказала Варвара Петровна, словно не сомневалась в ином исходе дела.
Клеопатра стояла на коленях, тряслась, как от озноба, и не вытирала льющиеся ручьями слезы. Честь семейства Люберовых была спасена.
Место этой главе, конечно, в предыдущей части, потому что, выйдя из лачуги могильщика, наши герои — Козловский и Люберов — немедленно приступили к исполнению задуманного: напоили крепкоградусным зельем кладбищенского сторожа, поставили на стол могильщика Яцека еще одну бутыль браги, а из его сарая «позаимствовали» профессиональный инструмент — лопаты. Но автор решил рассказать об этих событиях в конце книги по вполне понятным причинам. Наше повествование шло параллельно — две тайны, два клада, а если их нашли в одно и то же время, то пусть и в романе эти два столь важных события стоят рядом.
Не будем смущать читателя подробным описанием того, как наши герои глубокой ночью вскрывали могилу Виктора Сюрвиля. Одно скажу, работа эта была им очень не по нраву.
У людей разное отношение к кладбищу. Иные относятся к родным могилам так, словно это неотъемлемая часть их жизни, ходят на кладбище чуть ли не каждый день и, сидя в скромном палисаде, беседуют с покойным, плачут, а потом с истовой деловитостью начинают окучивать цветы, обновлять краску на ограде и подрезать сухие ветви на кустах. Есть любители просто погулять по кладбищу, почитать эпитафии, отдать дань высокому стилю их, поскорбеть о чьей-то неведомой, рано загубленной жизни и умилиться мраморному ангелу, что оплакивает ушедшие из мира души, к которым когда-то присоединится и их душа, пребывающая пока в здоровом, краснощеком и легкомысленном теле.
Родион кладбища не любил. Может быть, потому, что посчастливилось ему не похоронить пока ни одного близкого человека — ни родителей, ни сестер, ни братьев, а потому считал он пустым воссоздавать среди могил образ живого человека. Кто в гробу лежит? Да никто, камзол с башмаками. Но одно дело отвлеченно рассуждать на эту тему и совсем другое отправиться ночью на кладбище с лопатой.
Матвей поступил проще. Чтоб отогнать от себя ненужные переживания, он выпил у деревенского корчмаря бутыль вина, а другую прихватил с собой.
— Смотри, Матвей, напьешься, и опять твоя ладья даст течь, и нитки судьбы размахрятся. Вдруг нам с кладбища придется улепетывать во все лопатки?
— Если такое приключится, ты меня брось. Поляки пьяного человека никогда не обидят, даже если он меж могил валяется. А трезвым я в лицо покойного Сюрвиля смотреть отказываюсь. Гнусная это вещь — покойников тревожить!
С погодой им повезло. Когда лошадей седлали — лил дождь, а подъехали к кладбищенской ограде, повалил снег — первый в этом году. Не долетая до земли, он таял, ветер дул резко, порывами, потом и вовсе стих. Словом, погода была такая, в какую хороший хозяин и собаку из дома не выгонит. Правда, плохой — выпустит. Во всяком случае, уже на кладбище привязался к ним рослый, ушастый пес. Матвей отгонял его, боялся, что выть начнет, но пес наблюдал за их работой в полном безмолвии. Позднее, вспоминая эту страшную ночь, Матвей говорил, что не иначе душа Сюрвиля на время переместилась в бездомного пса, и он приходил посмотреть, как обойдутся с его могилой.
— Главное, факел не зажигать, — увещевал друга Родион, — а то нас, как Шамбера, примут за привидение.
— А у тебя он есть, факел-то? На вот, хлебни, а то потом из могилы не вылезешь, а нам золото наверх поднимать.
— Ты так уверен? Я вот, например, нет.
— Работай!
В этот момент лопата ударилась о крышку гроба. Догадка Матвея оказалась верной, они нашли, что искали. Мешки с деньгами лежали рядом с гробом — у Виктора Сюрвиля в ногах в специально вырытой нише. Мешки были плотные, узкие и длинные. Перехваченные бечевой, они походили на связку неправдоподобно толстых колбасок. Таких связок было три… Удобно и транспортировать, и наверх поднимать. Понятно, что золото в связки Шамбер уже потом упаковал, в те самые три дня между нападением на карету и появлением его на кладбище. Матвей вдруг представил, как Шамбер, страшно торопясь, бил бутылки и сливал вино вместе с золотом. Куда? Наверное, в расстеленную на земле попону, может быть, в сапоги, снятые с убитого гайдука… Потом разбил бочонок, в нем находилось главное богатство — луидоры в горлышко бутылки не пролезут. Да, тяжело в одиночку этот многопудовый груз украсть, упаковать и спрятать!
Родион стоял наверху, поднимал золото, Матвей подавал мешки снизу. Один раз оступился, и, к его ужасу, крышка гроба поехала вбок. Матвей, отведя глаза, поспешно поставил ее на место. От холода он не чувствовал рук, а спине было жарко. Работали они с Родионом как одержимые.
— Вроде все. — Матвей уцепился за веревку. — Тащи!
Зарыв могилу, друзья укрепили крест, подравняли свежий холмик, потом засыпали его мокрой листвой. Снег совсем уже по-зимнему падал хлопьями. Деревья словно принарядились в белые саваны. Красиво… В воздухе заметно похолодало. Оба подумали, что, мол, хорошо бы снег пролежал весь день. Тогда их художества не сразу будут заметны. Вслух об этом говорить не хотелось.
