— Я слушаю, Александр Данилович.
— Сейчас едем на рекогносцировку. Хочу знать, отчего эта девица Рига столь неуступчива. Нотебург в неделю одолели, а тут…
— Там был штурм, а здесь государь не велел людей тратить, велел осадой задушить их, выморить.
— Все правильно. Тогда спешить надо было, дабы сикурс короля упредить. А ныне Карл разбит, без армии на турецких хлебах пробавляется. Спешить вроде некуда, но поспешать надо.
Они выехали в сопровождении адъютантов светлейшего. Когда оказались у реки, Меншиков спросил:
— Почему реку не перегородили? По ней же к ним могут провиант подвозить.
— Да вроде не подвозят. Да и откуда ему взяться.
— Это днем, а ночью очень даже могут. Гляди, сколько мачт у них на причале… Гоп! — обернулся Меншиков к адъютантам.
— Я слушаю, ваше сиятельство.
— Посчитайте с Жуковым, сколько вымпелов стоит у причала {245}.
— Есть!
Адъютанты, привстав в стременах и вытягивая шеи, начали считать порознь: «Раз, два, три, четыре, пять… пятнадцатый, шестнадцатый… двадцать».
— Ну, сочли?
— Так точно, ваше сиятельство, двадцать пять, — браво доложил Гоп.
— А у тебя? — обернулся Меншиков к Жукову.
— У меня двадцать четыре, ваше сиятельство.
— Считалы… — укорил их светлейший, но, обернувшись к Шереметеву, заметил: — Надо реку запереть здесь, Борис Петрович. Вели саперам перегородить реку бревнами, соединив их цепями.
— Слушаюсь, Александр Данилович.
— А чтоб не вздумали разорвать сию преграду, поставь по берегам караулы с пушками.
— Рижане, судя по всему, ждут сикурс с Динамюнде, но я и эту крепость обложил — мышь не выскочит.
— А далеко отсюда Динамюнде?
— Да вниз к морю в четырнадцати верстах от Риги. Если сдастся Рига, и Динамюнде за ней воспоследует, не задержится. Там, наоборот, на Ригу надеются. Рига — на них, они — на Ригу.
Вечером Меншиков пригласил Шереметева в свой шатер. Княгиня Дарья Михайловна была любезна с графом, и видимо, ее присутствие сказалось — на столе светлейшего были такие домашние вкусности, о которых Шереметев давно позабыл: пироги, расстегаи с рыбой и конечно же вино рейнское. Они выпили, как и положено, за государя, потом за здоровье милой хозяйки.
Светлейший, заметив завистливое восхищение гостя всем этим — и столом, и вином, и хозяйкой, спросил при прощании:
— Кто здесь у Риги из генералов?
— Князь Репнин, Айгуст, Чириков, Генскин, Бем, Боур.
— Вели всем завтра быть у меня днем. Поговорить надо. Посоветоваться.
— Хорошо, Александр Данилович, сейчас же разошлю посыльных.
Нет, не «советоваться» хотел светлейший. В отличие от своего царственного товарища-комрада, он не нуждался в «советчиках». Просто ему хотелось потешить свое честолюбие, показать перед женушкой свою власть над генералами, а их — подчиненных — поразить щедростью и пышностью застолья, достойного нового фельдмаршала.
Назавтра съехавшиеся к шатру светлейшего князя генералы стояли кучкой, гадали меж собой: зачем званы?
— Наверное, от государя указ привез, — предположил Бем.
— Он сам сюда по указу прибыл, — сказал Чириков. — Его появление и есть указ. Наверняка начнет подгонять нас. Чего доброго, и на штурм решится.
— А мне посыльный сказал, советоваться хочет, — признался Боур.
— Все может быть, все может быть, — пробормотал Репнин, хмурясь. Он после кригсрехта, на котором председательствовал Меншиков, присудивший его к «отнятию живота» за головчинскую конфузию, недолюбливал выскочку. Недолюбливал и всегда опасался.
— А мне сдается, господа, — заметил Генскин, потягивая носом, — предстоит хорошая обжираловка, гляньте-ка, как денщики стараются.
И действительно, от поварни к шатру светлейшего словно угорелые носились слуги, таская что-то дымящееся, пахучее в горшках, судках.
— А я с утра не жрамши, — признался Бем.
— Вот и хорошо, — усмехнулся Чириков, — есть куда будет эти горшки опорожнять.
Подъехавший фельдмаршал Шереметев слез с коня, передал повод денщику и, махнув приветственно генералам, направился в шатер, на входе едва не столкнувшись со слугой князя.
— Ну, старик прибыл, — заметил Боур, — значит, скоро и нас позовут.
И оказался прав. Не прошло и минуты, как из шатра появился адъютант Меншикова и сказал почти торжественно:
— Господа генералы, их сиятельство фельдмаршал Александр Данилович Меншиков просит к столу вас.
Все невольно посмотрели на князя Репнина, как бы уступая ему, старшему, честь первым войти в шатер. Но тот отрицательно покачал головой: нет. Обратился к Боуру:
— Родион Христианович, вы…
Тот не стал чиниться, возглавил процессию. Репнин пропустил всех, вошел в шатер последним.
При входе генералы щелкали каблуками, звенели шпорами, прикладывали два пальца к полям треуголки, приветствуя фельдмаршалов.
Улыбающийся Меншиков сидел во главе длинного стола, сплошь уставленного закусками и винными бутылками. Был он при кавалерии, но без парика. Командовал:
— Гоп, прими у господ шляпы… и шпаги. Ныне сражение предстоит с другим врагом. Ха-ха. Прошу к столу, господа.
Когда генералы расселись, светлейший не счел нужным слугам и команду отдавать, лишь сверкнул выразительно очами. Они все поняли, стали гостям наполнять вином серебряные емкие чарки.
Светлейший взял свою и поднялся. За ним встали все.
— Предлагаю первую выпить во здравие нашего государя, господа.
Выпили. Сели. Не успели как следует закусить изобильной и лакомой закуской, от которой уж отвыкли, как вновь по знаку светлейшего забулькало вино, лиясь в чарки. Теперь ожидался тост за победу над супостатом.
— А второй, господа, предлагаю выпить за мою супругу княгиню Дарью Михайловну. Душа моя, выдь к нам, — молвил ласково светлейший.
И из-за шелковой занавески явилась смущенная, розовощекая молодая княгиня.
— Прошу, господа, любить и жаловать, — сказал светлейший, перекинув чарку в левую руку, а правой обнимая за плечи жену. — Это мое сокровище. Дарьюшка, пьем за тебя, возьми ж и ты чарку.
Княгиня взяла небольшую серебряную чарку, видимо приготовленную ей заранее. Одаривая все застолье улыбкой, пригубила кубок, поставила на стол.
Меншиков видел, сколь поразило генералов появление его жены перед ними, и это было весьма приятно князю. Даже то, что некоторые, увидев княгиню, стали поправлять на себе одежду, парики, подкручивать омоченные в вине усы, тешило самолюбие Александра Даниловича. А как же? Он здесь сегодня над ними почти что царь. Значит, Дарьюшка почти царевна. Пусть видят, пусть завидуют.
Но, видимо, неловкость своего присутствия в мужской компании княгиня чувствовала лучше мужа. Шепнула ему:
— Сашенька, я уйду.
— Иди, милая, иди, родная, — разрешил он. — Сражения с Ивашкой Хмельницким не твоя стезя.
Княгиня исчезла за занавеской так же неожиданно, как и появилась.
Третий тост, естественно, был за победу, при этом светлейший не преминул выразить легкий упрек:
— Что-то вы, братцы, долго вожжаетесь с Ригой.
На что опьяневший Генскин польстил неуклюже:
— С вами, ваше сиятельство, мы ее в два счета раздолбаем!
Шереметев, сидевший о левую руку от светлейшего и дотоле молчавший, от фразы Генскина заворочался, закряхтел, как от зубной боли: «Вот еще «долбатель» выискался». Но, взглянув на Меншикова, понял, что тому лесть пришлась по душе.
Еще бы, за занавеской жена, пусть слушает, каков ее «Сашенька». Светлейший, ни в чем не знавший меры, тем более в пьяном состоянии, после пятой чарки обратил наконец внимание на князя Репнина:
— Аникита Иванович, а ты пошто сел на самом краю? А? Твое место здесь вот, рядом. А ты? Али не уважаешь меня?
— Что вы, ваше сиятельство… — промямлил уже опьяневший Репнин. — Как можно? Вы же здесь выше нас… выше нас всех.
Пьян, пьян был Меншиков, но в последней фразе почуял что-то не то, почти издевку.
— Как так я? А Борис Петрович? Он же тоже фельдмаршал.
— Но Борис Петрович, он наш… А вы…
Репнин споткнулся, что сболтнул лишнее, и, потянувшись за квашеной капустой, взял ее прямо пальцами, сунул в рот, стал жевать с хрустом.
Однако светлейшего заело:
— А я? Что я? Не наш, что ли? Генерал Репнин, я-то чей?
— Вы, ваше сиятельство, правая рука государя, — нашелся наконец Аникита Иванович.
— Раз я правая рука государя, стал быть, вы все обязаны беспрекословно исполнять мои веления.
— Так точно, ваше сиятельство, — согласился Репнин с облегчением, что умело вывернулся из неловкого положения.
— В таком случае, князь Репнин, — прищурился Меншиков, — извольте взять драгунский барабан, вон он в углу. Гоп, подай.
Адъютант схватил барабан, помог Репнину перекинуть через плечо широкий ремень, подал палочки.
