Медвежья лапа подошел к окну, тронул раму. Рама не поддалась, тогда могучий воин нанес несколько легких ударов по краям рамы, и окно открылось.
Медвежья лапа глубоко вдохнул весенний воздух.
— Ну, вот и открылось, — сказал с удовлетворенным видом Медвежья лапа и прошел к столу.
Следом за Медвежьей лапой в комнату вошел Ратиша.
Ратиша и его молодые дружинники ночевали около входа. Все время они были рядом с князем, хранили его каждый шаг и вздох. Когда они умывались и ели неизвестно, но лица чистые, веселые, пахнут приятными благовониями.
Ратиша сразу присел на лавку в уголке, вынул кусок чистой бересты и серебряное стило.
— Докладывай, боярин, — сказал Гостомысл, и боярин Стоум начал читать свои записи.
Стоум рассказал о последних известиях в городе, о ценах на хлеб и мясо.
Корела — город карельский. Однако карелы еще в начале зимы ушли на промысел, да и князь Вяйнемяйнен после свадьбы ушел с дружиной столоваться по своим городкам. Поэтому Гостомыслу приходилось управляться в городке самому.
Пока боярин докладывал о своих делах, Ратиша скромно сидел в уголке за столиком и что-то царапал на куске бересты.
По приказу князя он вел записи разговоров. Эти записи хорошо помогали Гостомыслу. Когда вопрос был сложным и он не знал, что сказать, он откладывал решение вопроса. На следующее утро он перечитывал записи, — если требовалось, советовался с человеком, знающим вопрос, — и только после этого принимал решение.
Не зная этого, остальные только дивились мудрости распоряжений молодого князя.
Когда Стоум закончил доклад, заговорил Медвежья лапа.
Многозначительно посматривая в окно, из которого было видно потемневшее Нево-озеро, он проговорил:
— Кажись, князь, подходит время в поход идти.
Стоум возразил:
— Море еще покрыто льдом.
— Мои люди проверяли: лед от берегов у южного берега уже отошел, — сказал Медвежья лапа. — Значит, скоро мы сможем пройти вдоль берега к городу. А то, что лед будет оставаться на середине озера, так это нам на руку: во-первых, — к данам помощь не сможет подойти, — они будут ждать, когда все озеро вскроется, — а во-вторых, — даны в городе не ожидают нашего нападения.
Гостомысл оживился и спросил:
— Значит, мы можем выходить?
Медвежья лапа снова взглянул на озеро, перевел взгляд на небо, затем сказал:
— Думаю, через две-три недели пора будет выходить.
Гостомысл обратился к Стоуму и Ратише:
— И что вы скажите на это?
Ратиша с горячей радостью воскликнул:
— Молодая дружина уже готова идти в поход!
— Горячие какие, — скептически хмыкнул Стоум и взглянул на Медвежью лапу.
— Боярин, ты всю зиму занимался с молодой дружиной, вот и скажи, — как там на самом деле?
Ратиша запыхтел от злости.
Медвежья лапа крякнул, однако и сказал:
— Ратиша прав — молодую дружину можно пробовать в сражении. А старая дружина давно готова. Чего нам? Взял меч и на коня. Да и надоело старикам сидеть в Кореле. Это молодежи — хиханьки да хаханьки, а нам поближе к дому пора.
— Вот и досиделись по домам до того, что разбойники побили старую дружину, словно стаю зайцев, — сорвался Ратиша.
Стоум и Медвежья лапа налились кровью.
— Ты... я тебе голову оторву... — начал было Медвежья лапа, но Гостомысл перебил его:
— Нечего ссориться. Значит, через две недели можно выходить в поход?
Недовольный Медвежья лапа пожал плечами и проговорил:
— Ну, через две — не знаю, а через три точно.
— Не спеши, боярин, — сказал Стоум, — оттепель эта нестойкая, завтра может такая метель задуть, что все завалит снегом по самые крыши.
Медвежья лапа почесал голову и пробормотал:
— Ну да. Такое бывало, и не раз.
— Так что же делать? Когда нам выходить в поход? — спросил Гостомысл.
— Через три недели, — сказал Медвежья лапа. — Все будет зависеть от погоды.
— Через три недели? — спросил Гостомысл и покачал головой. — Но ведь князь Вяйнемяйнен с дружиной еще не подошел.
Мы договаривались с ним, что он придет, когда береза зацветет. А она зацветет не раньше, чем через месяц.
— Обойдемся без них. Тут важно улучить момент, не прозевать полного вскрытия озера. Если неожиданно нападем, то успех будет на нашей стороне. Лисий хвост передает, что горожане тоже готовы биться с данами, — сказал Медвежья лапа.
— Если мы обойдемся без карелов, то зачем же я тогда женился на Кюллюкки? — спросил Гостомысл.
— Теперь боярин Медвежья лапа горячится, — насмешливо сказал Стоум. — Без карелов мы не обойдемся. Однако весна в этом году ранняя, поэтому надо послать гонцов к князю Вяйне-мяйнену, чтобы поторопился.
Его замечание задело Медвежью лапу, он фыркнул, и голосом полным яда спросил:
— Стоум, не иначе ты свихнулся, как же князь Вяйнемяйнен подойдет, если на озере лед? Струги пока не умеют плавать по льду.
Лицо Стоума покраснело.
— А ты меня, боярин, не срами перед князем, — я воин не хуже тебя?
Медвежья лапа усмехнулся и тронул рукоять меча.
— Ты — не хуже меня? Насчет языка — может быть. А насчет другого — давай поборемся.
Бояре были так решительно настроены, что Гостомысл испугался, что они подерутся.
Насчет итога драки он не сомневался. Стоум был хитер, но Медвежья лапа был силен так, что одним ударом мог его прихлопнуть. А Гостомыслу нужны были оба боярина с их достоинствами и недостатками.
— Тихо, бояре! — прикрикнул Гостомысл. — На поле боя будете выяснять, кто из вас лучше. А то схлестнулись как, тетерева на току.
Бояре тяжело сопели, но уже попыток драться не предпринимали.
— Ратиша, дай им вина. Это их успокоит, — приказал Гостомысл.
Ратиша вынул из шкафчика жбан с вином, плеснул в кружки и поставил их перед боярами.
Бояре к ним не притронулись.
— Пейте! — приказал Гостомысл.
— С утра — вино пить? Нелепо, — пробурчал Стоум.
— Драться моим лучшим воеводам еще нелепее, — сказал Гостомысл.
Бояре взяли кружки и выпили вино. После этого они и в самом деле стали смотреть друг на друга не так злобно.
— Вам есть чего еще сказать по делу? — спросил Госто-мысл.
Оба боярина молчали.
— Значит — нет, — сказал Гостомысл и заключил: — Как я вижу, вы не можете сказать мне, когда выходить нам в поход...
— Через три недели, — сказал Медвежья лапа.
— Глупости, — сказал Стоум. —- Только после того, как к нам придут карелы.
— Потому что сами не знаете этого, — сказал Гостомысл, — поэтому вот вам мое решение: готовьте наше войско к выходу, чтобы в любой момент оно могло выйти. А остальное будет зависеть от богов. Все — идите.
— Будет сделано, — сказал Медвежья лапа и вышел из комнаты.
Стоум задержался, собирая записки.
— Медвежья лапа слишком неосторожен и недальновиден. Воин он несомненно хороший, но воевода плохой, — сказал он, проводив Медвежью лапу глазами.
— А для чего тогда мы, — сказал Гостомысл.
Боярин хотел еще что-то сказать, но Гостомысл перебил его.
— Кюллюкки с подругами самовольно захватила половину дворца. Теперь у нас не дворец, а девчачий цветник. Куда ни пойдешь, на девку наткнешься, — огорченно проговорил Гостомысл.
— Прогнать ее с девками в отведенные ей комнаты? — спросил Стоум.
— Не надо. Все равно скоро нам идти на войну, — сказал Гостомысл.
— Да, тогда тебе надолго будет не до нее, — сказал Стоум.
— Зря ты меня заставил жениться на Кюллюкки. Она противная девчонка. После свадьбы со мной даже не разговаривает. И смотрит на меня с презрением, — сказал Гостомысл.
— Она еще глупая, — сказал Стоум. — Но скоро поумнеет.
— Скоро мы, может быть, погибнем, — сказал Гостомысл.
— Тогда ее отцу самому придется биться за твое наследство, — сказал Стоум.
— Но тогда для нас это не будет иметь никакого значения, — сказал Гостомысл, ушел к окну и сделал вид, что чем-то увлекся.
Поняв, что разговор завершен, Стоум поклонился и вышел.
Как только он вышел, Гостомысл вернулся к столу и спросил Ратишу:
— И что ты думаешь об этом?
— Все это плохо. Они поссорились надолго. Теперь они будут спорить по каждому поводу, — сказал Ратиша.
— Конечно, нехорошо, когда воеводы ссорятся из-за пустяков перед началом войны, но зато теперь они, соревнуясь между собой, будут проявлять весь свой ум и способности. На войне это полезно, — сказал Гостомысл.
— Наверно, — сказал Ратиша. — Я весь разговор записал. Читать будешь?
— Позже. Сейчас сходим и посмотрим на наши корабли. Не развалились ли за зиму? — сказал Гостомысл.
Ратиша помог одеться Гостомыслу, и они пошли на причал.
Готлиб и Харальд с утра также направились на причал.
Как только они вышли из городских ворот, из посеревшей пустыни Нево-озера потянуло ледяным дыханием зимы.
