— Борис Петрович, дорогой, мы все рады вас видеть здесь.
Царь взял его под руку, подвел к жене:
— Вот, Катенька, твой прутский поклонник.
— Борис Петрович, — протянула ему, улыбаясь, мягкую руку царица, — здравствуйте. Ваш Лебедь оказался прекрасным конем, он все понимает. Спасибо вам еще раз за него.
— Государыня Катерина Алексеевна, я счастлив, что угодил хоть этим вам, — молвил Шереметев и поцеловал руку царицы.
В зале, освещаемом сотней, не менее, свечей, было людно и говорливо. Шуршали дамские платья, звенели офицерские шпоры. Ассамблея — новшество государя — была в полном разгаре.
Оркестр, размещавшийся на балконе над залом, заиграл танец, и первыми вышли на круг царь с царицей. Петр при сем громко крикнул:
— Танцевать всем!
И круг стал быстро пополняться парами. Никто не смел ослушаться государя, выползали на круг даже те, кто не только танцевать, но и шагнуть толком не мог. Шарашились, наступая друг другу на ноги, но «танцевали».
Шереметев остался стоять у окна в одиночестве. Проносясь мимо, Петр крикнул:
— Почему стоим, Борис Петрович?
Шереметев виновато улыбнулся, пожал плечами, пробормотал под нос: не умею, мол, да и не с кем.
Однако царь не оставил его в покое. Через несколько минут явился перед ним, ведя за руку молодую, улыбающуюся женщину в зеленом шелковом платье.
— Вот рекомендую, граф, моя тетушка, Анна Петровна, — представил ее Петр. — Танцуй.
— Но я не умею, — смутился Борис Петрович.
— На ассамблее чтоб я этого более не слышал. Научат. Аннушка, бери его, натаривай {265}.
Петр отправился к оставленной где-то жене, обернулся и, увидев, что фельдмаршал так еще и не двинулся с места, понукнул:
— Ну!
— Борис Петрович, — сказала Анна Петровна, беря его за руку, — не будем огорчать государя.
— Да, да, да, — пробормотал Шереметев, пытаясь как-то ухватить наведенную ему даму.
— Не так, Борис Петрович, — ласково улыбаясь, сказала Аннушка. — Вы же кавалер, вы должны вести. Вот так. Охватите меня за талию. Вот. Теперь пошли… Правую ногу вперед.
Ноги бедного графа словно одеревенели, двигались плохо, то и дело наступали даме на туфли.
— Ох, простите… Ох, виноват, — бормотал кавалер, обливаясь потом.
Но Анна Петровна не обижалась, ее отчего-то это веселило. Она смеялась, открывая маленький пухленький ротик, обнажая ровный, сияющий жемчугом ряд зубов.
Музыканты закончили играть. Борис Петрович облегченно вздохнул: «Фу-ух!»
Это «фух» так развеселило его даму, что она опять рассмеялась и, взяв его под руку, сказала:
— Идемте к государю, он вас поручил мне, я перед ним за вас в ответе.
— Ну как? — встретил их вопросом царь.
— Получается, — ответила Анна Петровна, опередив графа.
— К концу ассамблеи чтоб он у меня все мог. С тебя спрос, Анница.
— Да уж я стараюсь, государь…
Царь решил не давать публике передышки; подняв правую руку, видимо привлекая этим внимание музыкантов, он скомандовал:
— Русскую!
На хорах лихо ударили по струнам. И опять прогремел окрик царя:
— Все на круг!
Подпрыгивая легко и грациозно, Анна Петровна с вызовом застучала каблучками перед Борисом Петровичем.
— Ну же!.. — поощрила ласково-зовуще.
Куда было деться графу, если царь, гремя ботфортами {266}, уже отплясывал на кругу? Пришлось и фельдмаршалу — топ-топ — выходить на круг.
Весь вечер Анна Петровна была рядом с фельдмаршалом, честно выполняя поручение царя. Учила его всем танцам, пляскам, много смеялась, невольно заражая весельем и своего подопечного.
К концу ассамблеи, сам себе дивясь, фельдмаршал начал и двигаться хорошо, и быстро усваивать разные коленца. И эта хохотушка уже начинала ему нравиться, и замелькали мысли греховные: «Эх, сбросить бы лет тридцать!»
В одну из передышек Петр увлек его за собой в комнату, там, закурив трубку, предложил фельдмаршалу выпить. Борис Петрович осушил бокал рейнского.
— Ну как тебе ассамблея? Нравится? — спросил царь.
— Нравится, — сказал Шереметев, желая угодить.
— А Анна Петровна?
— Чудесная женщина, — чистосердечно ответил граф.
— Вот и хорошо. Завтра утром пожалуй ко мне в кабинет, надо потолковать.
После бокала рейнского Борис Петрович почувствовал себя полностью раскованным, и все па и фигуры в танцах у него получались как бы сами собой.
— Да вы просто молодец! — хвалила его Анна Петровна.
И он молодел, глядя на ее лучезарную улыбку, слушая ее звонкий смех. Пытался рассказывать ей смешные истории из армейской жизни, и она хохотала над ними почти до изнеможения.
— Ой, Борис Петрович, вы меня уморите, — лепетала сквозь смех.
А ему все более и более нравилось ее «умаривать». Под конец вечера он чувствовал себя с ней как с давно знакомой дамой, с которой долго не виделся и не может наговориться.
И даже засыпая в ту ночь в петербургском доме, он все еще слышал ее рассыпчатый, как у колокольчика, смех. Так и назвал мысленно ее ласковым прозвищем — Колокольчик.
Утром, как велено было, он явился к государю. В приемной царя сидело несколько человек, но адъютант, увидев фельдмаршала, сказал:
— Входите, Борис Петрович, государь давно о вас спрашивал.
В кабинете кроме царя был Меншиков и корабельный мастер. Царь и мастер склонились над чертежом, развернутым на столе.
— Т-так… — говорил Петр, — форштевень {267} делаем круче… вот тут я показал угол… Шпангоуты {268} вот, согласно этих лекал.
Увидев Шереметева, царь кивнул ему:
— Садитесь, Борис Петрович, я сейчас освобожусь.
Дав несколько указаний мастеру, Петр свернул чертеж, отдал ему.
— Ступай, я через часок буду на стапелях.
Мастер вышел. Петр закурил трубку, пуская дым, спросил:
— Ну как вчерашняя ассамблея, Борис Петрович?
— Хорошо, Петр Алексеевич.
— Ну вот, а ты в монастырь. — И, явно передразнивая вчерашнее, просюсюкал: — «На коня едва влажу».
Меншиков хохотнул коротко у окна.
— А вчера на ассамблее отчубучивал что твой конь. Ты ж видел, Данилыч?
— Видел, мин херц, и дивился.
— В общем, так, Борис Петрович, тебе надо жениться.
— Мне?! — вытаращил глаза Шереметев.
— Не мне же. Я уже женат, светлейший тоже. Дело за тобой.
— Но мне же шестьдесят лет, Петр Алексеевич. Какой я жених?
— Ничего, ничего, старый конь борозды не испортит. Мы тебе уж и невесту сосватали.
— Кого?
— Анну Петровну.
— Анну Петровну? — удивился Борис Петрович. — Но она же… Она же дитя еще…
— Она баба, Борис Петрович, и давно распочатая. Вдовушка. По мужику тоскует. Как ты не понимаешь?
— Но у меня ж сын старше ее, Петр Алексеевич.
— Ну и что? При чем тут сын? Тебя женим, не его. — И пошутил грубо: — На коня «влазишь», взлезешь и на нее.
Меншиков захохотал, заржал жеребцом стоялым.
У Петра лишь губы кривились в усмешке. Шереметев был в растерянности. Конечно, чего греха таить, ему понравилась Анна Петровна, очень понравилась. Добродушная. Веселая. Красивая, наконец. Но ведь, став ее мужем, он будет обязан не только содержать ее, но и исполнять супружеские обязанности. А сможет ли? А достанет ли у него мужской силы?
Наконец царю надоело зреть колебания графа, он сказал:
— Значит, не хочешь со мной породниться, Борис Петрович?
— То есть как? — не понял Шереметев.
— Ну как? Анна Петровна была за моим родным дядей Львом Кирилловичем Нарышкиным, значит, она мне тетка. Верно? Женишься на ней, станешь мне дядей. Ай не хочется?
— Что ты, что ты, государь. Для меня это честь, — забормотал Борис Петрович. — Но как она?
— Она уже сговорена. Думаешь, я тебе случайно ее на ассамблее подсунул?
— Ну что ж… — вздохнул обреченно граф.
Но царь не дал ему докончить:
— Все. Через месяц венчаем, и за столы. А сейчас мне на верфь пора, братцы, фрегат закладываем. Я, чай, четыреста рублей в год за мастера-судостроителя там получаю. Отрабатывать надо.
Глава шестая
СЕМЕЙНЫЕ РАДОСТИ
После свадьбы царь расщедрился, дал фельдмаршалу отпуск для «медового месяца». Свадьба состоялась 18 мая, и лишь 10 июля Шереметева вызвали к государю.
— Ну что, жених? — встретил его Петр, усмехаясь. — Сам управляешься или помощников надо?
Грубая шутка задела мужское достоинство Бориса Петровича, он даже побледнел, но отвечал спокойно:
— Сам, государь.
— Не серчай, — вдруг помягчел Петр. — Я ведь что тебя вызвал: явился слух, что шведы готовят транспорт в Курляндии. Как я предполагаю, на выручку Карлусу. Вам надлежит выехать туда и, приняв командование, пресечь сию попытку. Сколько потребуется времени вам для сборов?
