Наконец он решил сначала сходить к командиру полка, которого он знал еще до учебы в академии: они вместе играли в одной волейбольной команде. Его остановила фрау Камски.
— Речь идет об очень важном рацпредложении, товарищ Камски.
— Очень сожалею, — покачала она головой. — Вам следовало прийти по этому вопросу сегодня утром.
— Утром я еще не мог.
Секретарша еще раз покачала головой и для большей убедительности даже закрыла на миг глаза.
— По крайней мере, доложите обо мне командиру.
— А я, по-вашему, зачем здесь сижу? Хорошая секретарша знает, кого пускать к командиру, а кого нет, — недовольно сказала она и застучала на машинке.
В этот момент майор Харкус вышел из кабинета и попросил дать ему какую-то папку.
Калочек кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
Секретарша метнула в сторону обер-лейтенанта недовольный взгляд.
— Вы ко мне? — спросил майор у Калочека.
— Да, и все по вопросу перевода техники…
— Принесите нам два кофе, фрау Камски.
Когда Калочек проходил мимо секретарши, она тихо шепнула ему:
— Не думайте, что вы поступили хорошо.
Полчаса спустя, когда жених с невестой и двумя свидетелями катили в загс в «вартбурге» Каргера, майор, предварительно постучав, вошел в кабинет подполковника Пельцера.
Увидев Харкуса, Пельцер быстро встал и сел только тогда, когда майор сам уселся в кресло, стоявшее перед его письменным столом. В кабинете было чисто и по-домашнему уютно. Ни в одном кабинете штаба не было столько цветов и зелени, сколько здесь. Даже на письменном столе слева стоял горшок с цветущими астрами. На стенах также висели горшки с цветами и картина «Отдых после боя». В комнате приятно пахло сигаретным дымом.
Харкус был удивлен. Он ожидал увидеть строгий кабинет, который соответствовал бы характеру хозяина.
Впервые командир полка остался с Пельцером наедине, сейчас с ним можно было поговорить, что называется, с глазу на глаз. Харкусу, по-видимому, удалось в какой-то степени уменьшить дистанцию, которая между ними существовала.
Хотя со времени совещания уже прошло два дня, отношения Харкуса со своим заместителем, да и с другими офицерами, по-прежнему оставались натянутыми. Более того, вчерашняя тревога, по которой были подняты с постели работники штаба, только усложнила эти отношения. Подполковник Пельцер относился к числу офицеров, которые во всем обвиняли только Харкуса, считая его властным самоуправцем.
Майор не сразу заговорил о предложении Калочека. Сначала он дипломатично поинтересовался ходом перевода боевой техники на зимнее обслуживание. Пельцер заверил, что, по его мнению, первый артдивизион своевременно закончит столь важный этап. Далее подполковник как бы вскользь заметил, что этот переход в масштабах всего полка осуществлялся бы более четко, если бы не внезапные тревоги и непредусмотренные проверки.
Харкус усмехнулся и пообещал пока не тревожить те подразделения, которые в данный момент непосредственно заняты переводом техники на зимний период. Затем майор поинтересовался, что известно Пельцеру о новых пушках и арттягачах, которые они должны получить в следующем году.
Пельцер ответил, что он кое-что слышал об этом и даже на совещании в Бургенау видел фотографии нового вооружения, но более точного представления об этом, к сожалению, не имеет.
— После проведения маневров, — обещал майор, — офицеры штаба и командиры подразделений как-нибудь съездят в соседний полк, в котором эта техника уже находится на вооружении несколько месяцев. — Харкус сделал небольшую паузу, а затем добавил: — Я слышал, что существует рационализаторское предложение, приняв которое мы смогли бы ускорить процесс перевода боевой техники.
— Я тоже слышал, — Пельцер потянулся за сигаретой, — и сразу же понял, что вы именно из-за этого и пришли ко мне.
— Хорошо. Тогда перейдем к сути дела. Каково ваше мнение об этом предложении?
— В данный момент отрицательное.
— Объясните почему…
— По-моему, боевая техника части благополучно переводится на режим эксплуатации в зимних условиях, и потому считаю лишним всякие эксперименты.
— И это все, что вы можете сказать по данному вопросу?
Пельцер ничего не ответил, он снова затянулся сигаретой, пепел упал на стол.
Харкус как ни в чем не бывало сдул пепел со стола.
— Если вы знакомы с рацпредложением, то у вас должны быть замечания к вводной и обобщающей частям.
Подполковник положил сигарету на край пепельницы. Он выпроводил Калочека, можно сказать, ни с чем, пробормотав что-то невнятное о том, что, быть может, весной удастся испробовать его предложение на одном из артдивизионов. Теория непрерывного потока, или, как его еще называют, конвейера, остается пока теорией, которая может быть претворена на практике, но может и рухнуть. А он, Пельцер, не желает брать на себя подобную ответственность.
Подполковник знал, что такая точка зрения ни в коем случае не удовлетворит командира полка. Однако сам Пельцер просмотрел рацпредложение слишком бегло и поверхностно для того, чтобы разобраться в его выгоде или невыгоде. Именно по этой причине заместитель командира полка и старался не распространяться о рацпредложении Калочека более подробно.
Харкус почувствовал эту неуверенность своего заместителя, который был немногословен и вскоре замолчал вообще.
— Я считаю, что достоинства в этом предложении есть, — сказал Харкус. — Мы выигрываем время, в артдивизионах экономим по два дня, а в целом по полку это даст выигрыш в неделю.
— Но ведь может и не получиться.
— Видите ли, мы с вами по-разному мыслим. Вы ждете провала, я — успеха.
— А почему мы так много говорим об этом? — не сдавался Пельцер. — Отдайте приказ по полку — и делу конец. — Подполковник встал из-за стола и подошел к окну.
— Я и отдам такой приказ, — спокойно произнес Харкус. — Однако до сих пор считалось, что любой приказ тогда будет выполнен отлично, когда его понимают. Калочек, например, солдаты и унтер-офицеры, которые оказывали ему помощь в составлении плана, никакого приказа ни от кого не получали, однако они добровольно жертвовали своим свободным временем ради идеи.
Пельцер не стал возражать, он вернулся к столу и сел на свое место.
— Кроме того, — продолжал Харкус, — у нас есть уже кое-какой опыт, и я просто не понимаю, почему вы выступаете против этого новшества.
Пельцер бросил на майора беглый взгляд и придвинул к себе рабочую тетрадь. Лицо его начало краснеть, возможно, от злости, но Харкус еще слишком мало знал своего заместителя, чтобы с уверенностью сказать это.
Подполковник сжал губы и сделал в тетради несколько пометок, затем прочел командиру полка свой плане
Харкус смотрел на своего заместителя и думал: «Если это он звонит полковнику Венцелю и информирует его обо всем, тогда мне понятно, почему он выступает против предложения Калочека. Но если его не поймут в штабе дивизии, тогда все будет выглядеть иначе».
Кончив читать, подполковник нажал клавишу на пульте переговорного устройства и приказал вызвать к нему обер-лейтенанта Калочека.
— Желаю вам успеха, — сказал Харкус и встал.
— Попробую разобраться в этом предложении еще раз.
— Неплохо для начала.
Выйдя от Пельцера, Харкус направился в клуб, где он должен был выступить перед личным составом полка с докладом о задачах, стоящих перед частью.
* * *
В это же время на другом конце поселка шло обручение. Обменявшись кольцами и скрепив своими подписями запись в книге новобрачных, молодожены в «вартбурге» Каргера двинулись в обратный путь. В ресторане супружескую пару и свидетелей ждал празднично накрытый стол. Туда же пришел и Грасе с огромным букетом астр и большой коробкой, в которой находился кофейный сервиз на шесть персон и бутылка шампанского. Это был подарок от солдат батареи.
А спустя два часа Карин и Эрхард лежали на лесной лужайке и смотрели в чистое голубое небо. Пахло свежей травой и еще какими-то дурманящими лесными запахами.
Карин подняла вверх правую руку. Кольцо на пальце сидело слабо.
— Так и должно быть, — объяснила она. — Прежде чем карабкаться по лестнице на свой кран, мне придется снимать его и прятать в карман.
— Опусти руку, Карин.
— Почему?
— А то еще увидят нас.
— Кто? Здесь же никого нет.
— Все равно опусти.
— Поставь табличку с надписью: «Рай. Посторонним вход воспрещен!»
Они повернулись друг к другу. У Карин волосы были зачесаны назад и связаны в пучок. Глаза ее радостно блестели.
Эрхард чувствовал маленькие руки Карин на своем лице.
— Как тихо здесь, я такой тишины еще никогда не слыхала, — сказала Карин.
— Тишина здесь явление редкое: неподалеку отсюда стрельбище, где часто проводят стрельбы.
