— Умер? — тихо спросила Алла, оказывается, она все это время сидела рядом.
— Да, — к душевной боли добавилась боль в ушах.
— Как в морге, — не знаю, то ли я так подумал, то ли произнесла вслух Алла. Мертвые тела Эдуарда и Леонида лежали рядом, и из-под них еще продолжала вытекать кровь.
— «Апачи», — воскликнул глядевший в иллюминатор Исмаил-Хан.
«Вот и дождались… Блин», — я мысленно выругался.
— Командир, — меня окликнул один из пилотов.
Я перешел по вздрагивающему полу к кабине летчиков.
— Тебя какой-то Джон, говорит, ты знаешь, — не отвлекаясь от управления, Ахмед протянул мне наушники.
— Я слушаю, — собственно, мне было наплевать на то, что тот сейчас скажет, но следовало немного потянуть время.
— Николай Ефтеев?! Я так почему-то и предполагал. — Джон Маклейн, похоже, даже обрадовался своей прозорливости.
— Чего тебе надо? — Под нами стремительно проносились пустынные земли, и я мысленно рассчитывал необходимое нам время: «если крейсерская скорость 270 километров час, по прямой восемьдесят. Взлет, посадка, летим несколько минут. Надо продержаться минут пятнадцать. Рискнет или не рискнет Маклейн пересекать государственную границу? Рискнет ли преследовать на сопредельной территории? Кто знает, какие договора заключены…»
— Ефтеев, сдавайтесь, или мы вас уничтожим, — полковник продолжал требовать.
— Мы! Как сильно сказано, — я презрительно усмехнулся. — Неужели великий комбинатор, — я надеялся, Джон читал «Золотого теленка» и оценит сравнение, — решил немного полетать?
— Ефтеев, кончай паясничать, последний раз предлагаю — сдавайтесь. Вас никто не тронет. Нам нужны только записи. Мы заберем их, а вас отпустим.
— А гарантии? — я делал вид, что думаю.
— Надеюсь, моего слова вам будет достаточно?
— Твоего слова? — будь он рядом, я бы рассмеялся ему в лицо. — Еще скажи: «Как так получается, что вы не хотите со мной дружить, и это после всего того, что я вам сделал?» Джон, нам надо дать что-нибудь посущественнее, чем твои улетающие на ветер слова.
— У вас нет выбора. — Маклейн заговорил вновь. — Или вы соглашаетесь на мои условия, или будете гореть вместе с вертолетом в этих песках.
— Я хочу подумать, — еще немножко, скоро на горизонте должны появиться здания бывшей перевалочной базы.
— У тебя минута.
Я снял наушники, но отдавать Ахмеду не спешил.
— Что он хотел? — казалось, вертолетчик встретился с любимой женщиной, мне чудилось, что я даже со спины вижу, как он улыбается.
— Предлагал сдаться в плен.
— И что?
— Собираюсь послать, но постараюсь сделать это поближе к границе.
— И что, никаких компромиссов? — видимо, Ахмед всерьез опасался неверного выбора.
— Абсолютно! — холодом моего голоса можно было заморозить Африку.
— Отлично, рафик! — с необъяснимой для меня радостью воскликнул пилот.
В микрофонах наушников затрещал голос Джона Маклейна.
— Минута прошла, — черт бы его взял с его пунктуальностью!
— Дай мне еще несколько минут, я постараюсь уговорить майора Каретникова! — С майором я, наверное, переборщил.
— Ты тянешь время… — догадавшись о моих намерениях, зло процедил Джон. — Говори ответ: да или…
Я его не дослушал.
— Нет, — это было сказано уже не в микрофон. — Ахмед, к бою!
Следующие полчаса слились для меня в сплошной калейдоскоп. Первым делом два черных «Апача» оттеснили нас в глубь афганской границы. Затем попытались вынудить к приземлению, но не спешили атаковать. Возможно, Джон опасался, что мы могли передать одну из записей кому-то третьему, и потому стремился взять нас живыми, но наш «крокодильчик» ловко ушел и вновь потянул к границе. И вот тогда все завертелось по-настоящему: грохотали пушки, вылетали и взрывались ракеты, с легким шлепком, шипя, падали вниз яркие струи тепловых ловушек. Я с Аллой и Исмаилом, выставив стволы из иллюминаторов, в первые мгновенья тоже попытались стрелять, хотя прекрасно понимали, что выстрел, сделанный ею в том кишлаке, никогда больше не повторится, но потом «Ми-24» сделал такую горку, что нас сбило с ног трупами наших же товарищей. А едва мы поднялись, сбило снова. Нас швыряло так, что пришлось сесть и уцепиться за скамейку обеими руками. В один из моментов относительного затишья я перебрался на место борттехника и нацепил на голову наушники. Как выяснилось, Джон Маклейн продолжал взывать к моему разуму, но с каждой секундой ему все труднее и труднее удавалось сохранять спокойствие. Когда «Ми-24», ведомый Ахмедом, неожиданно для преследователей развернулся к противнику носом и с подвесок советского вертолета сорвались «НАРы», увидевший это Джон завизжал как смертельно напуганный кролик. Его пронзительное «No, not that» (нет, только не это!) потонуло в скрежете раздираемого металла. «Апач» охватило пламя, при этом падал он почему-то вертикально. Но радоваться было преждевременно, боезапас кончился. Второму «американцу» удалось прижать наш «крокодил» к земле. Чтобы покончить с «Ми-24» наверняка, пилоты «Апача» подошли поближе, и Ахмед, довернув свою машину, повел ее на сближение с противником. Столкновение становилось почти неизбежностью. Пытаясь спастись от шедшего на таран «Ми-24», американские летчики слишком сильно взяли крен влево и допустили ошибку — завалившийся набок «Ан-64», зацепив лопастями верхушку неожиданно высокого бархана, грохнулся на землю. Клубы песка поднялись в воздух.
— Ура! — по-русски закричал пилот, выравнивая вертолет и беря курс на север.
«Ура!» — подумал я. Бледный, не соображающий Исмаил сидел на одном из трупов и беспрестанно тряс головой. Почти такая же бледная Алла, оторвав взгляд от пола, вперила его в меня.
— Мы живы? — Я кивнул. — Правда, живы? — Я вновь кивнул. — А американцы?
С нескрываемым удовольствием я провел ребром ладони по собственному горлу.
— Правда? — Я улыбнулся и в который раз кивнул.
— Мы летим домой. Мы вырвались! — сообщил я, чтобы окончательно развеять ее сомнения.
— Вырвались, мы вырвались! — радостно кричала Алла, едва не прыгая на скамейке.
Мы еще не успели набрать высоту. Да Ахмед, видно, и не слишком стремился это сделать. Нам сейчас важнее было двигаться вперед, а не вверх. Внизу под нами расстилалась зелено-серо-желтая полупустыня. Напуганная ревом мотора, неслась вдаль стайка джейранов. Выскочив из куста, заметалась из стороны в сторону лиса-корсак. Заяц-толай побежал и тут же испуганно присел, не зная, где искать спасенья от надвигающегося чудовища. А «Ми-24» летел дальше.
— Я почему-то была уверена, что сегодня умру, — гладя меня по голове, Алла плакала.
— Поэтому ты и сказала, что у нас всего одна ночь? — я сидел подле нее, поджав под себя ноги.
— Да, — она улыбалась.
— Теперь мы можем быть вместе?
— Да.
— Всегда?
— Всегда… — я встал перед ней на колени, обнял ее, прижал к себе.
— Любимая моя…
— Мой любимый…
Наверное, объясняться в любви среди трупов — это безумие. Но разве сама любовь не есть безумство?
Внизу из-за барханов вынырнул желтый пикап «Тойота». Ахмед и Саид слишком поздно заметили и ее, и установленную в ее кузове треногу.
— Талибы! — крикнул летчик, но уже заработал, засверкал выстрелами крупнокалиберный пулемет «ДШК». Несколько пуль тяжело ударили в корпус. Одна, врезавшись в край открытого иллюминатора, пролетев совсем рядом с нами, на излете бухнула о противоположную стену и шлепнулась вниз.
— Уф, слава богу, повезло! Мы с тобой счастливые, еще бы чуть, и в нас! — облегченно вздохнул я, представив, что могло быть, ударь пуля чуточку левее.
— Да, счастливые, — согласилась Алла, бледнея. И тут же пожаловалась: — Спину щиплет и колется. Больно…
Меня словно окатило зимним льдом.
— Где? Где, скажи? — Но Алла уже обмякла в моих руках. Я быстро расстегнул и снял с нее разгрузку.
— Помоги! — заревел я на притихшего Исмаила. На прилипшей к коже спины хлопчатобумажной ткани виднелась небольшая дырочка, вокруг которой расплывалось небольшое пятнышко крови.
«Это же ерунда! Это царапина! — убеждал я самого себя, поспешно доставая нож и разрезая материал куртки. — В первый миг мне показалось, что я прав — ранка оказалась небольшая и почти не кровоточила. Чтобы ее залепить, хватило бы бактерицидного лейкопластыря. Судя по всему, в спину Аллы угодила то ли небольшая частичка вертолетной обшивки, то ли кусок пулевой оболочки. Это ведь ерунда, всего лишь маленький кусочек, Алла просто испугалась, сейчас она придет в себя и все будет хорошо».
Но ее лицо становилось все бледнее. Я несказанно обрадовался, когда она открыла глаза.
— Коленька, любимый мой… я же говорила, нам никогда не быть больше вместе. Я знала, что сегодня умру, — сказала Алла и вновь закрыла глаза, и почти неслышно попросила: — Обними меня.
