— Это можно, — и Усольцев примостился на краешке шинели, которую расстелил его новый знакомый.
— Ну как, удобно?
— По-райски! — ответил Усольцев и, повернувшись лицом к соседу, тихо сказал: — Не ваш я... Из другой части... Свою потерял...
— Как потерял? — тоже шепотом спросил боец.
— Долго сказывать... Буду с вами... Мне на фронт надо...
— А ты там еще не бывал?
— С первого дня на передке, — ответил Усольцев и, подняв до подбородка гимнастерку вместе с рубахой, показал грудь.
— Ого-го! — удивился боец.
— Фрицева металлургия во мне уже побывала... Отомстить надо!
— Надо... Надо, — скороговоркой пробормотал боец.
— Укажи мне твоего командира, — попросил соседа Усольцев. — Представиться должен.
— Отделенного или взводного? Нет, лучше ротного, он фронтовик, человек с понятием.
— Мне такой и нужен.
— Пока лежи... На первой же остановке оформим это дело.
Соснуть бы Усольцеву, все-таки ночь в тревоге прошла, но сон не брал его, теперь жил мыслью о встрече с ротным командиром: как получше объяснить свое положение?..
— Зовут-то тебя как? — спросил Усольцев соседа и назвал свое имя и фамилию.
— Захар Нечаев, а по батюшке Иванович.
— Из каких краев родом?
— Шадринск слыхал?
— Как не слыхал. Значит, гусь шадринский.
— Во-во, он самый.
— Воевал?
— Нет, новобранец... Не довелось еще...
— Не тужи, повоюешь... Вон куда немец допер, аж до Сталинграда. А по какой причине засиделся в тылу, ты, Захар, вроде моих годов?
— Пожалели, видать, мою женку.
— При чем она?
— В сороковом, в феврале двойню родила. Ну, а в мае сорок первого повторила.
— Еще двойню? — удивился Усольцев.
— Угадал, двух девчонок опять же!
— Ну ты мастер!
— Как умею, так и брею.
Оба рассмеялись.
Вагон безмолвствовал. Слышен был только легкий храп да стук колес. А Захару с Емельяном не спалось.
— Скажи-ка, Емельян, можно ли выжить на этой войне? — вдруг спросил Захар.
— Как тебе сказать... — растерялся Емельян.
— Говори как есть, — приподнялся Захар. — Как мыслишь!
— Я вот выжил...
— Так война ж не кончена... Обратно туда катишь... Понимаешь, я не за себя. Жаль женку: четверо на руках — и все девки. Как она без меня?..
— А мы попросим фрица не целиться в тебя.
— Серьезно спрашиваю, а ты насмехаешься.
— Не всякая пуля в кость да мясо, иная и в поле, — вспомнил пословицу Емельян. Он удивлялся собственному балагурству: глушил им тревогу из-за неопределенности своего положения...
— Твоими бы устами да мед пить, — дошел до него голос Захара.
Тот снова опустился на солому, примолк, но не надолго.
— Спишь, Емельян?
— Не-е.
— Немца-то живого ты хоть видел?
— Как тебя... С ними даже шнапс пил.
— Где? Как?
— В казино.
— А что это?
— Ну, кабак.
— Елки-моталки! Расскажи-ка!
Паровоз дал гудок, и состав остановился.
— Веди к ротному, — напомнил Усольцев. — Про казино потом расскажу.
Кто-то откатил дверь, и в теплушке стало светло. Свежий воздух с запахом хвои сразу заполнил все вагонные закутки.
— Какой лес — благодать! — произнес первый выпрыгнувший из вагона высокий худощавый младший сержант и, заметив Усольцева, спросил:
— Ты кто таков?
— Мой приятель, — пояснил Нечаев.
— Не вас, красноармеец Нечаев, спрашивают.
— Нам некогда... Командир роты ждет, — сказал Нечаев и вместе с Усольцевым побежал к штабному вагону.
У вагонов толпился служивый народ. Бойцы, обласканные солнцем и свежим ветерком, катившимся из леса, потягивались, толкали друг друга — словом, делали все, чтобы как-то размяться, привести в надлежащее состояние мускулатуру, которая от лежания и безделья совсем обмякла. А когда заиграла гармоника-трехрядка, кое-кто пустился в пляс.
Емельян, проталкиваясь сквозь бойцовскую гурьбу, с завистью смотрел на резвящихся и одобрительно улыбался. Как это здорово, когда человек не отягощен заботами, когда он свободен и сыт и ничто ему в сию минуту не угрожает.
И вдруг Емельян резко притормозил, даже остановился.
— Кто это? — только он один услышал свой собственный вопрос и впился глазами в очень знакомое лицо, которое из всей толпы отличалось смуглостью и длинным, во всю правую щеку, шрамом.
— Стой! — Усольцев ухватил Нечаева за плечо.
— Ну стою, — спокойно сказал Захар и удивленно посмотрел на Емельяна, который вдруг лицом изменился, глаза его в прищуре силились разглядеть что-то или кого-то. — Ну, чего стоим?
— Погоди, — отрешенно произнес Усольцев. — Он... Точно он...
Емельян глазам своим не верил. Он сделал еще несколько шагов вперед, внимательно пригляделся и только теперь увидел в петлицах военного со шрамом одну шпалу и красную звезду на рукаве.
— Это же мой политрук, — прошептал Усольцев. — Он самый... Слышишь, Нечаев?
— Который? — не понял Захар.
— Вон тот, что со шрамом на щеке... Ну, чернявый... Фамилию знаешь?
— Знаю... Ну, Марголин... Комиссар нашего батальона...
— Верно? — Усольцев обхватил Захара и от радости расцеловал его.
— Ты чего?.. Спятил? — Захар отстранил от себя Усольцева.
— Спасибо тебе, дружок! — сказал Емельян и, проталкиваясь мимо столпившихся бойцов, двинулся прямо к политруку. Следом пошел и Нечаев.
Но вплотную подойти к комиссару Усольцев не смог: бойцы стояли плотно и ловили каждое комиссарово слово. У них было много вопросов: и на какой фронт едут, и когда будет горячая пища, и почему часты остановки в пути, но главный вопрос, который волновал буквально всех: как там на фронте? Неужто немец уже к Волге подошел?
Усольцев, на которого шикали со всех сторон, чтоб стоял спокойно, вынужден был подчиниться. Ничего, подумал он, можно и повременить, будет же конец вопросам — расступится братва, вот тогда и шагнет он к своему партизанскому комиссару: «Узнаете?.. Залужский лес... речку Птичь... Помните?»
Должен помнить. Вместе же там фашистов колошматили. Сколько раз ему, Емельяну, приходилось идти на задание по приказу самого комиссара отряда... Вот бы сейчас сюда пучеглазого лейтенанта, пущай бы держал ответ перед товарищем старшим политруком за свои пакостные слова.
Емельян вдруг явственно ощутил голод: перед глазами запрыгали черные точки, рот сковала сухость, а ноги будто ватными стали. Не мудрено, ведь со вчерашнего дня пищи не видел. Завалящую бы корочку хлеба! Машинально пошарил в карманах брюк, хотя знал, что там пусто, но все-таки... Откуда-то потянуло чесноком... Значит, кто-то поблизости ест. Емельян оглянулся, силясь увидеть того счастливчика, который, возможно, поделится с ним хоть какой-нибудь съестной крохой.
— Захар, это ты жуешь?
— Нет, — удивленно произнес Нечаев. — А что?
— Померещилось, — вяло прошептал Емельян. Захар все понял и, обращаясь к рядом стоявшему бойцу, тихо спросил:
— Нет ли сахару или хлебца?
На счастье у соседа нашелся приличный кусок сахара-рафинада.
— Премного благодарен, — произнес Нечаев и тут же сунул рафинад в Емельянову руку.
Усольцев так увлекся сахаром, что даже не заметил, как оборвалась речь комиссара и каким образом комиссар, преодолев плотное кольцо бойцов, оказался рядом с ним.
— Усольцев?.. Емельян?.. Уралец?.. Не ошибаюсь?
Емельян аж оцепенел от неловкости.
— Какими судьбами? — продолжал допытываться комиссар.
Усольцев пристально посмотрел в лицо Марголину: изменился ли? Конечно! Вон какой шрам. А густую копну темных волос усеяла седина.
— Ну, чего онемел? — толкнул Емельяна в бок Нечаев.
Усольцев, опомнившись, сплюнул нерастаявший еще рафинад и громко произнес:
— Так точно! Усольцев Емельян... Тот самый уралец...
— И мой давний боевой друг! — так же, как и Усольцев, громко произнес комиссар и, обхватив Емельяна, прижал его к себе.
— Елки-моталки! — Нечаев подмигнул бойцу, который сахаром угостил. — Во как бывает...
А комиссар, обращаясь ко всем, сказал:
— Перед вами бесстрашный истребитель фашистов... Но об этом потом, — и, повернувшись к Усольцеву, спросил: — А что так выглядишь? Без ремня и весь изодран...
— Из госпиталя я, — ответил Емельян и запнулся.
— Сбежал? — допытывался комиссар.
— Оно так... Сбежал...
Усольцеву не хотелось при всех говорить о том, что он пережил в эти три дня, и о лейтенанте, который чуть к стенке не поставил, да и перед Нечаевым неловко было, про какую-то телку наплел.
— Говори, товарищ Усольцев, — подбадривал комиссар. — Смелее. Тут все свои.
Паровоз длинно загудел.
— По вагонам, товарищи! — скомандовал комиссар и, взяв Усольцева за локоть, повел его в свою теплушку.
— Мне-то можно с вами? — обратился к комиссару Нечаев. — Я с ним... Сопровождаю...
