— Ты что тут делаешь?
— Картошку чищу, — шепнула девочка, стряхивая с платьица шелуху.
— А где директор?
— Госпожа директорша? Не знаю.
— Как же так, не знаешь! У себя она или ушла куда-нибудь?
— Не знаю. — Девочка поднялась с пола, неуверенно взглянула на стоящих перед ней женщин и принялась тереть грязным кулаком глаза.
— Чего же ты плачешь? Мы детей не едим. Ну проводи нас, покажи, где здесь канцелярия.
— Да я же не знаю…
Девочка совсем расплакалась.
Кузнецова потянула Ядвигу за рукав.
— Девочка, видно, запугана, ничего мы от нее не узнаем. Идемте поищем сами.
Длинный коридор был пуст, нигде не слышно было ни звука, не видно было никаких признаков жизни.
— Странно. Не могли же все сразу уйти.
Но в конце коридора вдруг показался высокий молодой человек в куртке внакидку и в стоптанных ночных туфлях на босу ногу.
— Что надо?
— Где здесь канцелярия?
— Какая еще канцелярия?
— Канцелярия детского дома, — ответила Ядвига.
Сейчас госпоже Роек уже не пришлось бы ободрять ее. Весь ее страх исчез, уступив место гневу.
— А на что вам канцелярия?
— У нас дело к директору.
— Госпожа директорша вряд ли сейчас вас примет. Зайдите позже. А по какому делу?
— Это вас не касается. А вы тут собственно кто?
— Я? А вам зачем знать?
— Так себе.
— Ну, если так себе, так незачем совать нос в чужие дела. Тоже мне допрос…
— Так где же, наконец, канцелярия?
— Нет тут никакой канцелярии. Выдумают тоже! И без канцелярии места не хватает.
— Ну, где в таком случае принимает директорша?
— Наверно, у себя в комнате, вот там, вторые двери налево. Только я ведь сказал, зайдите позже. Сейчас она, вероятно, еще спит…
— В одиннадцать часов?
Молодой человек свистнул сквозь зубы.
— А что, в одиннадцать часов спать не разрешается? Новый закон вышел? Мы тут что-то о нем не слышали.
— Вы тут, кажется, о многом еще не слышали.
— Может быть. Только я бы вам посоветовал не шнырять здесь, делать вам тут совершенно нечего.
Пожав плечами, Ядвига постучала в указанную дверь. Изнутри не ответили. Она постучала громче.
— Кто там? — раздался из комнаты хриплый женский голос. — Чего надо?
— Откройте. Комиссия.
Внутри послышалось движение, шлепанье босых ног. Дверь приоткрылась, в щели появился один глаз и розовая щека.
— Что за комиссия? Приходите позже, я еще не встала.
Дверь явно собирались захлопнуть, но Ядвига, сама удивляясь своей смелости, вставила ногу в щель.
— Прошу немедленно открыть. Понятно? Комиссия по приему детского дома!
— Что? Что? Какому приему?
— Будьте любезны, прочтите. — Ядвига просунула в щель свой мандат. С минуту бумага шелестела в невидимых руках.
— Я не умею читать по-русски.
— Там есть и польский текст. По-польски вы тоже не умеете?
В глубине комнаты послышался шепот. Ему ответил другой.
— Я сейчас… — Дверь, наконец, приоткрылась, но лишь настолько, чтобы выпустить в коридор молодую особу в ярком халатике, и поспешно захлопнулась.
— Я ничего не знаю, — тотчас заныла особа. — Никто мне ничего не говорил… Дом находится под контролем господина уполномоченного Фиалковского… Господин Фиалковский не дал мне никаких указаний, без него я не имею права…
— Вы ознакомились с нашими полномочиями?
— Ознакомилась. Вот только если бы господин Фиалковский…
— Господин Фиалковский нас пока не интересует. Будьте любезны сдать счета, документы, запасы, показать списки инвентаря… И потом, быть может, у вас найдется все же какое-нибудь место, где мы с вами поговорим?
— Место, место… У нас так тесно… — Дамочка с минуту соображала. — Тогда, может, в столовой?
— Давайте в столовой.
Дом оживал. Послышались шаги, хлопанье дверей, отголоски приглушенной ссоры.
— Сюда, пожалуйста!
Столовая оказалась довольно большой комнатой, где на круглом столе громоздились горы грязных тарелок, валялись пустые бутылки, недоеденные ломти хлеба, — все это в достаточной степени объясняло заспанный вид и директорши и встреченного комиссией в коридоре молодого человека.
— Вот здесь можно присесть. — Дамочка в халатике указала на диван с высокой спинкой.
— К сожалению, там кто-то спит, — заметила Ядвига.
— Спит? Ах да, действительно… Чесек, Чесек, вставай сейчас же!
Из-под натянутого на голову пальто появились сперва растрепанные волосы, потом запухшие глаза и, наконец, все лицо, молодое, но отекшее и желтоватое.
— Чего надо? Чего орешь? Поспать человеку не дадут…
— Вставай, Чесек. Комиссия пришла!
— Чихал я на твою комиссию! — буркнул молодой человек, как две капли воды похожий на встреченного в коридоре, и опять натянул на голову пальто, собираясь заснуть. Но директорша уже рассердилась.
— Сейчас же вставай, черт тебя возьми, слышишь? Напился, скот!.. — крикнула она, стремительно рванув с него пальто.
— Сама небось больше напилась, — мрачно пробормотал юноша и, спустив с дивана босые грязные ноги, с неожиданным интересом уставился на них.
— Убирайся, чтоб я тебя тут больше не видела!
— Не ори. Убираться так убираться. Подумаешь, комиссия… Две бабы…
Директорша наклонилась и что-то шепнула ему на ухо.
Он исподлобья окинул взглядом Ядвигу и Кузнецову:
— Ага, добрались и до вас! Говорил я вам…
— Заткнись и убирайся отсюда, — заорала дама в халате.
Он встал и, волоча по полу пальто, не спеша направился к выходу.
— Ну, так вот, времени у нас мало. Будьте добры, покажите книги, счета.
— Книги? Да что вы, сударыня, какие там книги! — любезно улыбаясь, заговорила директорша. — У нас никаких книг не ведется, я ведь не бухгалтер.
— А кто вы собственно?
— Я? Как — кто? Просто господин уполномоченный Фиалковский попросил меня заняться этим домом, и я согласилась из любезности. Он мой старый знакомый, так вот, чтобы услужить ему… Это такой милый человек… Вы его знаете?
«Не позволяй втереть себе очки», — вспомнились Ядвиге слова госпожи Роек. Но это нельзя даже назвать очковтирательством. Эта дура как будто и вправду не понимает, что происходит.
Кузнецова в это время внимательно рассматривала стол, оглядела столовую и только махнула рукой, когда Ядвига хотела перевести ей ответ директорши относительно отчетности.
— Не надо, я понимаю, все поняла… Ничего не поделаешь, надо сперва обойти весь дом и посмотреть, что здесь происходит.
Дама в халате хоть и уверяла, что не знает русского языка, видимо отлично поняла слова Кузнецовой.
— О, пожалуйста, если вам угодно… Только я не знаю, имею ли право показывать.
— Как, имеете ли право? Вы видели наши мандаты?
Дама тщательно застегивала упорно расстегивающуюся кнопку халатика.
— Видела. Но дело в том, что я назначена сюда делегатурой нашего правительства и уполномоченным посольства. Так что без них неудобно…
— Не морочьте голову! — грубо перебила ее Ядвига. — Делегатура давно ликвидирована, это вам прекрасно известно, ведь почти год, слава богу, прошел. А уполномоченный посольства арестован за мошенничество, что тоже, вероятно, для вас не секрет.
Та прикусила губу.
— Я не говорю о… господине Лужняке, — выговорила она как бы с усилием. — Меня просил господин Фиалковский, который заменил его на посту уполномоченного.
— Чьего уполномоченного? Впрочем… Фиалковский, на которого вы все время ссылаетесь, тоже уже в тюрьме.
Директорша пискнула и отшатнулась.
— Господин Фиалковский?! Такой порядочный, такой милый человек!.. Боже мой!
— Вот, вот! Так что не стоит на него и ссылаться. А если вам угодно, мы можем через десять минут явиться сюда с милицией. Может быть, хоть она вас убедит, что существуют законы.
— Милиция… Натравить на беззащитную женщину милицию?..
— Мы тоже беззащитные женщины. Так вот, будете вы нам показывать дом или нам одним идти?
— Отчего же не показать, если вам интересно? Могу показать. Только тут нет ничего любопытного. С чего прикажете начинать?
— С самого начала.
— Только… Только вот не знаю, как быть…
— Что такое?
— Не все еще встали, так что…
— Не беда.
— Как хотите.
Она без стука открыла первую дверь. Одевающаяся женщина взвизгнула и прикрыла голые плечи схваченной со стула блузкой.
— Это кто-нибудь из персонала?
— Конечно, конечно… Может, хотите войти?
— Не надо. А дальше?
Но дальше тоже оказались жилые комнаты. В них были одни взрослые — мужчины, женщины, но ни одного ребенка. Кузнецова вдруг забеспокоилась.
