— Конечно, конечно… Может, хотите войти?
— Не надо. А дальше?
Но дальше тоже оказались жилые комнаты. В них были одни взрослые — мужчины, женщины, но ни одного ребенка. Кузнецова вдруг забеспокоилась.
— Это ведь Завальная улица, четыре? Детский дом?
— Да. О чем она спрашивает? — обратилась директорша к Ядвиге, вовремя вспомнив, что не знает русского языка.
— А где же дети?
— Ах, дети… Разумеется, дети есть… Только часть мы недавно перевезли в другой дом, здесь было так тесно… Так что детей сейчас… не очень много. Мы как раз ожидаем новую партию.
— Тогда, будьте любезны, покажите комнаты, приготовленные для этой новой партии.
— Комнаты? Но у нас все, все занято. Вы сами видите, какая теснота… Повернуться негде!
— Вот что: прикажите созвать весь персонал в эту столовую, или как она у вас называется, — распорядилась Кузнецова.
— Леон! — пискливо крикнула директорша.
В дверях появился пожилой плечистый усач.
— Это наш надзиратель. Леон, пусть все сейчас же соберутся в столовой. Ну что вы таращите на меня глаза? По-польски не понимаете?
— В столовой пан Чесек спит.
— Давно встал. Идите же! Сто раз вам повторять, что ли?
— Да мне-то что! Не спит так не спит! А только, когда я хотел собрать со стола, он как запустит в меня сапогом…
Снова захлопали двери, послышались шаги. Где-то на другом конце коридора заспорили:
— Холера им в бок, не пойду! Кто мне может приказать, ну кто?
— Иди, слышишь, а то… Что ты, боишься их, что ли?
— Я боюсь? Кого? Этой большевистской комиссии? Двух баб прислали! Да я бы их за шиворот и — вон! Так бы и вылетели!
— Ну, ну, не беспокойся, за углом, наверно, милиция ждет.
— Боюсь я их милиции! Помнишь, в Ташкенте мы им…
— Вот, вот! Самое время и место об этом вспоминать! Входи уж, входи.
Комната медленно заполнялась. Все входили, не здороваясь, равнодушно становились вдоль стены. Преимущественно молодые люди, несколько женщин. Усатый надзиратель был единственным пожилым человеком среди них.
— Сколько персонала в доме? — спросила Кузнецова, раскладывая на краешке неубранного стола бумаги и вынимая самопишущее перо.
— Ого, записывать собираются!
— Свирепая баба… А другая кто — полька, что ли?
— Да, из тех полек, которые, знаешь…
— Прошу потише! — Кузнецова сказала это тихо, но в голосе было что-то, от чего все сразу умолкли. Лишь один из молодых людей демонстративно цыркнул сквозь зубы в угол.
— Сколько у вас персонала?
— Восемь человек, — неохотно выдавила из себя директорша.
— Восемь? А остальные? Сколько вас здесь, господа?
— Ну что ж, сосчитаем сами, — согласилась Ядвига. — Присутствуют тридцать человек.
— Как тридцать? — возмутился юноша, которого они видели спящим в столовой, но вмешался усатый надзиратель:
— А что ж, верно. Дамочка правильно сосчитала. Тридцать человек, как из пушки.
— И что вы тут, собственно говоря, делаете? — спросила Ядвига.
Они неуверенно переглядывались, но не отвечали: ведь вопрос не был задан никому в отдельности. Ядвига поняла свою оплошность.
— Ну, вот вы, например, делаете здесь что-нибудь, несете какие-нибудь функции?
— Я? Еще чего не хватало! Нет, я тут никаких функций не несу.
— Так что же вы делаете в детском доме? Как сюда попали?
— Я? У меня сестра здесь работает.
— Ах, так, сестра… Ну, а вы?
— Временно, милостивая государыня, временно, всего на несколько дней!
После долгих расспросов, уклончивых ответов и пререканий удалось, наконец, разбить присутствующих на две группы. Восемь человек персонала и двадцать два человека, не имеющих никакого отношения к детскому дому.
— Кто из персонала имеет рабочую квалификацию? Может, вы будете так любезны продиктовать, — обратилась Ядвига к директорше.
— Я? Как я могу? Откуда я знаю! — пожала та плечами.
— Ведь вы, кажется, директор?
— Директор. Что же из этого? Я ведь сказала, что я только из любезности. Господин Фиалковский просил… Притом я и сама тут так недавно…
— И не успели еще ознакомиться с персоналом?
— Не успела, — поспешно подтвердила та.
— Любопытно! Что ж, тогда пусть каждый сам продиктует.
Никто не шевельнулся.
— Прошу вас. Ваша фамилия?
— Пенчковская, — неохотно ответила крашеная блондинка, поправляя растрепанные локоны.
— Ну-с, так какая же у вас квалификация?
— Квалификация?
— Что это вы, господа, будто самых простых слов не понимаете? Какая у вас профессиональная квалификация, что вы умеете, что вы окончили? Курсы заведующих яслями, педагогические курсы, университет?
— Никаких я курсов не кончала, — обиженно ответила блондинка.
— На каком же основании вы получили работу в детском доме? Ведь вы здесь числитесь?
— Вы нас упрекаете, — вмешалась директорша, — что мы ничего не понимаем, а сами точно с луны свалились. Что ж, вы не знаете, что война?
— Очень хорошо знаю, — сухо ответила Ядвига. — Не понимаю только, при чем тут война?
— Как при чем? О каких квалификациях может идти речь? Кто соглашался работать, того и брали. Подумаешь, наука — за ребятами смотреть. Для этого университетов не требуется.
— Вы так полагаете?
— А конечно. Надо считаться с людьми, не то…
— Хорошо, хорошо. Есть ли среди вас, господа, учителя?
Но среди восьми человек персонала ни одного учителя не оказалось. Не оказалось и ни одного человека хотя бы с минимальной педагогической подготовкой.
— Ну, а сами вы, — обратилась Ядвига к директорше, — чем вы занимались в Польше?
В толпе присутствующих раздались сдавленные смешки. Директорша снова прибегла к своей любезной улыбочке:
— Я? О, я — то тем, то другим… Я же сразу сказала, что с детскими домами не имею ничего общего… Но по просьбе господина Фиалковского, из любезности…
— Из любезности… Понятно.
Кузнецова быстро записывала данные. Затем подняла голову.
— Прекрасно. Со взрослыми кончено. Теперь мы хотели бы увидеть детей.
— Детей? Да, конечно… детей можно. Конечно… Леон! — директорша обратилась к усачу. — Приведите детей.
— Нет, нет, мы сами к ним пойдем, — поспешно сказала Кузнецова. — Не надо звать.
— Но зачем же? Он сейчас, сию минуту… Леон, сказано вам.
Усач выжидательно смотрел на Ядвигу.
— Не надо звать. Отведите нас к детям.
— Я сейчас сама! — вскочила директорша.
— Благодарю вас, вы можете тоже пойти с нами. Но проводит нас этот гражданин…
— Ого, Леона уже в граждане произвели! — язвительно заметил кто-то в толпе. Усач двинулся по коридору. В углу еще валялась картофельная шелуха, но девчушки уже не было.
— А где же девочка?
— Какая девочка? — любезно заинтересовалась директорша.
— Которая чистила здесь картошку.
— Картошку? Какую картошку? — все больше удивлялась та.
— Ну, Ганка же! — подсказал надзиратель.
— Ах, Ганка! Вечно она с этой картошкой… Сколько раз я ей говорила, чтобы она не смела!
Они спустились по расшатанной деревянной лесенке во двор. На земле валялся навоз, возле огромной колоды лежали топор и мелко нарубленные дрова.
— Куда мы идем? — удивилась Ядвига.
Усач насмешливо улыбнулся.
— Ведь вы, дамочка, к детям хотели? Вот я вас к детям и веду.
Скрипнула дверь наскоро сколоченного сарайчика.
— Как, здесь живут дети? — остолбенела Кузнецова.
— Да, знаете, — заторопилась директорша с приятнейшей из своих улыбок. — В доме тесно, вы сами видели, да и воздуха здесь больше. Летом, знаете, такая жара… Так что детям здесь лучше, здоровее. Воздух…
Кузнецова отстранила ее. Усач распахнул дверь.
— Осторожнее, нагнитесь немного.
Внутри царил полумрак. Лишь когда глаза привыкли к потемкам, Ядвига заметила лежащие на глиняном полу охапки соломы. Сквозь щели в сарайчик проникали тонкие солнечные лучи, и пыль мерцала тысячами золотых вспыхивающих и тотчас гаснущих искорок.
— Но ведь здесь никого нет!
— Ну да, как же нет! Попрятались цыплята… Ну-ка, цыплята, вылезай! — весело крикнул усач.
Солома зашевелилась. Из нее выглянула все та же светлая растрепанная головка, которую они уже видели в сенях.
— Ну, ну, смелей! Нечего бояться! Вылезай, вылезай по очереди!
Снова зашуршала солома. Кузнецова схватила за руку Ядвигу и сжала ее так, что та чуть не вскрикнула.
— Ну, вот и все наше хозяйство, — сообщил усач, когда из соломы, один за другим, вылезли пятеро детей и, отряхиваясь, исподлобья, с опаской уставились на присутствующих.
— Сколько же вас тут?
— Пять, — ответил тоненький голосок.
