лагерь. Куча, куда я сносил грибы, получилась огромной, метра полтора-два высотой и в диаметре. Обессиленный, я улёгся у костра немного отдохнуть и заснул.
Мне снился сон, что моя лодка стоит в камышах, а на воде плавают чучела-приманки, чтобы заинтересовывать и сбивать с толку быстрых летящих птиц. Для окончательной картины у меня манок, который издаёт звуки селезня, привлекает пернатых. Это обман и драма жизни для птиц. И вот утки летят прямо на меня, на мою лодку. Я прицеливаюсь чуть вперёд по ходу и нажимаю на курок, потом дуплетом жму другой. Одна из птиц падает, спикировав с приличной высоты, врезается прямо в мою корзину, полную опят, прямо в лодку. Опята зашевелились, стали большими и скинули с себя упавшую на них безжизненную птицу. Хотя нет, совсем не безжизненную, а живую. Утка тряхнула головой, будто ото сна, и растворилась в утре. Чудеса! Азарт и само действие захватили меня целиком. То тут, то там слышались выстрелы. Летели утиные перья, а я смог рассмотреть свою добычу. Вот снова появляется утка среди опят, которые обступили её. Но птица мертва. Грибы печально расступились, чтобы мне можно было всё рассмотреть подробно. И мне стало очень обидно.
— Зачем я в тебя попал, милая? — сказал я утке. — Ты упала прямо в мои грибы. Что ты хотела этим сказать? Что жизнь коротка и оборвалась? Чтобы я понял, что стал виновником катастрофы, и от неизбежности и судьбы никому и мне не уйти?
Абсолютная жалость к этому слабому, беспомощному созданию накрыла меня. Грибы траурно склонили свои шляпы. К вам, птицы, вторглись мы, горе-цари природы, люди в хаки на лодках. Здоровенные, такие беспощадные, злые.
Мне снился грибной вожак, как я наступил на него и как извинялся потом и перед ним тоже. А его разговор со мной был без слов, гармоничный, понятный, утешительный.
Вечером я уминал вместе со всеми кандёр с опятами, хваля повара. Всё хорошо, внушал я сам себе и винил людскую двойственность. Но какая-то обида на себя, комок в горле, у меня остались.
Грибы, что были свалены в кучу, потом разделили. Разделили и уток. Мне достались одна, наверное, та самая, из сна.
Тем временем бессмысленное вторжение в заповедные места сюда меня и моих товарищей заканчивалось. Взошедшая луна ярко светила и образовывала дорожку на воде озера. Природа в очередной раз простила человеку все его поступки и прегрешения и ответила звенящей тишиной. Она просто замерла в своём величии, словно приглашая нас, людей, куда-то по неповторимым серебристым лучам, туда, где солнце завтра снова начнёт дарить живые краски этому удивительному и прекрасному миру.
На озере ещё долго будут плавать пёрышки от подстреленных уток, в лесу же вырастут новые грибы.
Грачи прилетели
Возвращался я как-то из гостей. Посидели хорошо! Ну и пошёл как обычно по знакомой дорожке. И вдруг прямо передо мной забор. Из штакета. Да, блин, такой ладненький, новенький прям. Откуда? Как он тут появился, не знаю.
«Ну, крохоборы, отгородились, всё мало им земли!» — проворчал я. А забор-то мелкий такой, как говорят, «метр двадцать с кепкой», но ведь он есть! Для меня-то — преграда! Дорожка дальше себе бежит, манит, стелется, но это за забором…
Что же делать? Мысль стремительно заработала. Присмотрелся: ага! С той стороны увидел поперечные прожилины, куда можно наступить и подтянуться, чтобы перелезть, а с моей-то стороны их нет! Перелезть-то невозможно! Попробовал оторвать штакетину, но бесполезно: они все оказались намертво прибиты чьей-то твердой рукой.
Ну что? Обойти его что ли? А как? Сугробы такие надуло за зиму! «Перелазить надо!» — решился я. А кругом весной уже пахнет! Дальний лесок в дымке… Идиллия! А я тут застрял.
Ну что ж, надо лезть! Попробовал подтянуться — фиг, лишь коленкой саданулся. И так раза три подряд. Да жалко так себя стало! Приложился от невезухи лбом к забору, прямо к шершавой пике и застыл, соображая.
Хоть и яблок не было, ничего на голову не свалилось, но придумал! «Эврика!» Скатал снежок, потом бросил его на снег и давай оборачивать, винтить-крутить, собирая снег на бока в ком. Он вскоре разросся — не поднять. С трудом прикатил его к забору. Даже жарковато стало. Уселся прямо на ком отдохнуть: «Уф!» Про детство вспомнил, тогда тоже весна была с синим-синим небом… Солнце слепит, от леска будто пар идёт, превращаясь в мираж, красота! А я тут.
Попробовал осторожно встать на снежный ком сначала одной ногой, затем подтянул другую. Получилось! Ура!
Я ощупал острые пики забора и раз! Сделал стойку, как гимнаст делает на коне: руки у основания бедра, а ноги впереди, в тупом уголке (под девяносто лишь гимнасты умеют). Стою так минуту, другую, кайф ловлю, вроде позирую, а на самом деле выпитое сказывается… «Дальше-то что?» — спрашивает какой-то внутренний голос. Ноги-то в валенках, а не в гимнастических чешках, неловко в них вытворять такие этюды. И вдруг … они поехали вниз! За забор! Медленно так… Я раз — и просел в снег! Штакетник сзади! Казалось бы, вот оно счастье! Но не тут-то было.
Моя куртка неожиданно зацепилась за деревянные острые пики штакета!
Всё! Я повис! Видели вы чучело в огороде, за шкирку его обычно держит какой-то осиновый кол? Во-во! Это был я.
Вспомнил тут же историю с моей сестрой. Работала она учительницей в деревне. Молодые были, отметили как-то с подружками День учителя и по домам. Она шла-шла и говорит: «Идите, я догоню». Ну, те и пошли. Идут, забыли уже про неё. Потом опомнились: «А Танька-то где?» Вернулись, а она, видно, присела по своим делам, а подолом зацепилась за забор, да так, не вырвавшись, и уснула. Ой, ржали тогда все долго.
А мне сейчас было не до смеха. Причём, любые шевеления бесполезны.
Так я стоял долго. Уже солнышко заметно так прошлось по небу, намекая на закат.
Вдруг откуда-то прилетела птица грач, чьи гнёзда чёрными кучами висели на белеющих берёзках, и явно заинтересовалась моими очками, стёкла которых отсвечивали для неё радугой. Она нагло уселась прямо на меня, стоящего в неестественной позе и тем самым напоминающего дивный памятник, и так долбанула своим здоровым клювом мне в щёку, что я вскрикнул. «Так тебе и надо, дураку, клевать тебя будут, гадить на тебя своим белым помётом», — пронеслось в голове. Потом на помощь ей прилетели ещё три крупных особи со здоровенными, чуть загнутыми к низу клювами. «Надо беречь глаза, надо
