его моложе, в прошлый раз показал ему дорогу: если где-то пройти напрямик, где-то в обход, можно значительно сократить путь. Вспомнив сейчас об этом, он прошел каким-то проулком и вышел на узенькую улочку, усыпанную щебнем. По обеим ее сторонам суетились люди: кто мыл ночной горшок, кто стряпал, кто прял шерсть или шил одежду, кто читал или делал уроки, кто-то играл в шахматы, кто-то в пинг-понг, кто-то, укрывшись с головой, тут же, прямо на улице, спал… От этого многолюдства и без того узкая улочка казалась еще уже. Он оглянулся направо, налево: стоявшие по обеим сторонам дома походили не то на голубятню, не то на губную гармошку. Маленькие, низенькие, а заглянешь в окно — везде одни кровати: большие, поменьше, двухъярусные, раскладушки… Оттого-то и пришлось все вынести на улицу: и работу, и развлечения, и все прочее. Ну а если все, кто теперь на работе, вернутся домой? А если дождь пойдет или снег? Или сыновья подрастут и задумают жениться? Или… Оказывается, где-то в стороне от многоцветных витрин с их изобилием, в стороне от ослепительной рекламы, крикливых манекенов и пестрых афиш, зазывающих на самоновейшие фильмы, есть еще и такие вот узенькие улочки, и эти тесные домишки, и эта убогая жизнь. Если поглядеть, не так уж он и прекрасен, этот Шанхай, каким представлялся в мечтах.
Лишь где-то через полчаса добрел он до остановки и втиснулся в автобус: теперь он уже научился, как надо сгибаться, чтобы разместить свое тело ростом в метр восемьдесят сантиметров в самом ограниченном пространстве, теперь его уже не принимали за приезжего… Когда он, голодный и усталый, добрался до дома, был уже седьмой час. Он рассчитывал, что горячий ужин поджидает его на столе, — но оказалось, что даже рис еще не доварился: мама после обеда отправилась на Хуайхайлу за покупками, везде — и на улицах, и в магазинах — полно людей, а в автобусах и того больше, легко ли старой женщине протиснуться сквозь этакую толчею? Потому и пришла поздно. Хорошо еще, невестка, вернувшись после дневной смены, успела поставить рис на огонь. Мама торопливо мыла и нарезала овощи и ворчала на младшего сына:
— Ох уж этот мне Асань! Ведь ничегошеньки не делает, только и знает с утра до вечера транзистор свой слушать да спать. Видит же, что я задержалась, хоть бы мясо помог нарезать! Уж этот мне Асань!
Чэнь Синь, с трудом сдерживая раздражение, отправился в пристройку. Там была кромешная тьма: протяни руку — пальцев не разглядишь. Слышался только шум от транзистора, не настроенного на нужную волну, — не то что-то говорили, не то пели. Он попытался нащупать край кровати — и, наткнувшись на чью-то ногу, подскочил в испуге. На кровати кто-то приподнялся:
— Это ты, Асинь? С работы пришел?
Чэнь Синь включил настольную лампу. И тут же дал волю своему раздражению:
— Послушай, Асань, сколько можно зря болтаться? Целыми днями дома сидишь, ничего не делаешь — хоть бы матери помог по хозяйству!
— Я после обеда за рисом сходил, а еще пол подмел… — начал оправдываться брат.
— Подумаешь — за рисом сходил, пол подмел! Да я в твои годы в деревне землю пахал, хлеб убирал!
Брат промолчал.
— Тебе ведь теперь тоже двадцать, пора бы за ум взяться, заняться настоящим делом. А ну, вставай, вставай! Да как это можно так раскисать! Сам виноват! Встряхнуться надо — ведь ты и на парня уже не похож!
Асань молча вышел. Но вернувшийся с работы Афан тут же подключился к атаке:
— Ты, Асань, не маленький, сам должен понимать. Мы с женой весь день проработали, хочется как следует отдохнуть — помог бы нам!
Чэнь Синь подал голос из пристройки:
— Если бы ты занимался целыми днями, к экзаменам готовился, мы и не подумали бы тебя укорять, что по дому не помогаешь. Наоборот — все условия создали бы…
Асань продолжал молчать. И тогда на помощь поспешила мама, сказав примирительно:
— Ну ладно, ладно, я сама виновата: перед тем как уйти, ничего ему не поручила. Рис вот-вот поспеет, вы пока печенье погрызите! А ты, Асань, ступай принеси уксус.
И когда тот вышел, обратилась к старшим сыновьям:
— Пускай уж лучше дома без дела болтается. Хуже, если попадет в беду где-нибудь на улице. Ведь эти безработные дети… Наш-то хоть слушается — и на том спасибо.
К половине восьмого ужин был наконец готов. Все уселись за стол в шестиметровой маминой комнатушке. Из-за стычки с Асанем настроение у всех было подавленное, говорить не хотелось. А без такой приправы, как непринужденный разговор, и еда не еда. И тогда невестка решила разрядить обстановку.
— В нашем учреждении, — начала она, — клуб открылся — «Друг молодежи», по сути дела это бюро брачных услуг. Хочешь, Асинь, возьму для тебя анкету?
— Я теперь сыт и ничем не хочу заниматься, — ответил Чэнь Синь, принужденно усмехаясь. — Да и жениться охоты нет.
— Что за чушь! — возразила мама. — Как это можно не жениться? Да я просто не верю, чтобы ты, с твоей внешностью и с твоим характером, не сумел найти себе жену.
— Нынче на таких, как ты, самая мода, всем девушкам нравятся долговязые, а у тебя метр восемьдесят, — захихикал Асань. Он был незлопамятный и успел забыть, как его самого только что прорабатывали.
— Теперь жену не так просто найти, — заявила невестка. — Нет в кармане нескольких тысяч — и думать нечего о женитьбе.
— Если сын женится, — сказала мама, — пусть хоть весь дом пойдет прахом, а помочь надо. Верно, Афан?
— Да-да, — с отсутствующим видом поддакнул старший брат.
— Пускай деньги есть, а если нет жилья, все равно толку не будет, — сказала невестка.
— Я готова на улице ночевать, лишь бы сын женился. Не так ли, Афан?
— Так, так, — ответил старший брат.
— Уж мама-то свое слово сдержит! — захихикала невестка.
— А когда же это бывало, чтоб мама не сдержала слово? — рассмеялась мама.
— Что за шутки! — возмутился Чэнь Синь и отодвинул чашку с палочками. Хотя мама и невестка говорили все это в шутку, Чэнь Синь уловил в их словах скрытый смысл, понятный лишь им обеим, — и это было неприятно.
Он зашел в комнату Афана, совсем недолго посмотрел телевизор, но усталость одолевала его, веки слипались. Вспомнив, что завтра у него снова утренняя смена, он поднялся и пошел спать в свою пристройку. Асань уже лежал в постели и слушал эстрадный концерт. Он громко хохотал и был в отличном настроении.
— Ты что это так рано улегся? — спросил
