и подарит ему ласку, которой ему сейчас, на самом деле, так не хватало, а потом смиренно попросит за все прощения, то сердце его дрогнет и они опять начнут сначала? Ах, если бы! Лиат отлично отдавала себе отчет в том, что эти ее мысли были такими же иллюзорными, как и весь их роман, и как все ее попытки доказать, что она чего-то стоила в своей гадкой жизни. Последняя капля переполнила чашу ее терпения и выдержки. Сколько, сколько еще можно? Пора была покончить с этим, и немедленно!
Небо на востоке уже посерело, блеклые полосы легли на потолок и стены спальни Шахара Села. Девушка лихорадочно прикинула время, которое ей было нужно для выполнения ее решительного плана. Ничего, хватит, только бы действовать быстро, не думая больше ни о чем. Главное – не заплакать! Лиат что есть силы стиснула зубы, и заставила себя вспомнить все то, что пережила, все то немногое, на что она, собственно, потратила свой лучший возраст. Сожалеть действительно было не о чем.
Тогда она перевела взгляд на непробудно спящего юношу и, стараясь не разбудить, поцеловала его в губы.
– Прощай, любовь моя! – прошептала она. – Я ничего не оставлю после себя, ни тебе, ни нашему чертовому классу. Никаких банальных записок! Спрашивайте самих себя о причинах моего поступка. Они прекрасно вам известны. Я не верю в ваше всеобщее раскаянье, и даже в то, что ты станешь меня оплакивать. Вы все, всегда, в глубине души, желали, чтобы я ушла. Вот я и ухожу, в назидание вам. Прощайте!
И, закончив свой монолог, Лиат рывком поднялась с постели, кинула последний, отчаянный взгляд на Шахара, на его стол без фотографии Галь Лахав, и исчезла за дверью ванной…
…Тонкий луч рассветного солнца скользнул по лицу молодого человека и заставил его открыть глаза. Он протер их, огляделся, и не увидел рядом с собой подруги. Несколько минут он пролежал, точно пораженный немотой, пытаясь восстановить в памяти события этой ночи и прикинуть, куда Лиат могла подеваться в такую рань. Потом негромко позвал ее. Ни звука. Он окликнул ее погромче. Снова то же молчание, в котором было что-то зловещее.
Ошеломленный этой тишиной, Шахар сразу вскочил на ноги. Его сердце бешено стучало, колени подкашивались. Ему почему-то показалось, что происходящее с ним напоминает сцену из фильма ужасов, и сейчас ему предстоит увидеть нечто необратимое. Он в волнении выглянул в окно, очень низко склонившись над подоконником, медленно и тихо прошелся по всей кваритире, убедился, что входная дверь оставалась закрытой на ключ, прислушался к мерному посапыванию родителей в их жилой секции, и понял, что ему осталось проверить в одном, последнем месте: в своей ванной комнате.
Вернувшись к себе, он крадучись приблизился к ванной и легонько нажал на дверную ручку. К большому его удивлению, дверь оказалась не запертой и сразу же поддалась. Шахар распахнул ее одним мощным толчком и включил свет… То, что предстало его глазам, заставило его застыть на пороге с широко раскрытым ртом, но с пересохшим от потрясения горлом.
Лиат Ярив сидела голой на краешке наполненной водою ванны, зажав в бессильных пальцах его бритвенный прибор. Ее лицо было мертвенно бледным, погасший взгляд устремленным в пол. От воды поднимался пар, от которого запотели зеркало над раковиной и плотно закрытая форточка. Но Лиат, вроде, было не жарко. Она даже не шелохнулась при виде Шахара.
Столбняк же его продлился не больше, чем полминуты, после чего он опрометью кинулся к ней и попытался выхватить бритву, которую она держала. Но ему пришлось отдирать от нее каждый палец подруги, ибо она вцепилась в нее с нечеловеческой силой. Все это происходило молча. Оба тесно сжали зубы и боролись за орудие несостоявшегося самоубийства девушки. Наконец, парень победил, и далеко отшвырнул бритву, так, что она куда-то закатилась.
Его страх и умопомрачение не имели предела. Будучи больше не в силах сдерживаться, он начал ее бить, как не посмел побить в тот раз, когда она закатила ему сцену из-за записок обнаглевших соучениц.
– Сумасшедшая! – повторял он, отвешивая ей оплеухи. – Идиотка! Больная на голову! Да тебе лечиться надо, дура! Ненормальная!
За эти несколько минут, показавшиеся ему вечностью, бедняга выругался за все прошедшие проклятые месяцы. Когда же его брань иссякла, он, шумно дыша, прохрипел, приблизив свое лицо к лицу Лиат:
– Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что собиралась сделать?
– Я всего лишь собиралась принять ванну, – очень ровно, даже с ноткой удивления, отозвалась та, ничем не показывая своей боли от его неистовых пощечин.
– Ах, ванну?! – окончательно разошелся Шахар, и, схватив ее на руки, бросил в эту же самую ванну, с шумом расплескав ошпарившую его воду. – Вот и приняла! Как, стало лучше?
И, не дожидаясь ответа, вытащил ее, побагровевшую от жара, из воды, обернул полотенцем и понес на кровать. Смятые простыни и подушка в миг стали мокрыми, но Лиат распласталась на них в изнеможении.
Шахар же, судорожно пытаясь взять себя в руки, как потерянный вернулся в ванную, смочил голову под холодной струей из крана, энергично прошел на кухню, достал бутылку минеральной воды, налил полный стакан и опорожнил его залпом. Его рука до того тряслась, что стекло стакана стучало ему о зубы. Только после второго ему удалось немного остыть. Тогда он вновь подошел к лежавшей в беспамятстве девушке и твердо сказал:
– Я посижу с тобой до тех пор, пока ты не придешь в себя. Когда встанут мои родители, мы решим, что с тобой делать.
А Лиат уже было абсолютно все равно, что семейка этих снобов с нею сделает. Глубокий вздох вырвался из ее груди, а веки сами собой сомкнулись. Она заснула, убаюканная Шахаром. Это был ее самый сладкий сон.
* * *
Следующие несколько дней Лиат не выходила из дому. Она никому ничего не сказала о том, что собиралась сделать, и также упросила Шахара, который так и не собрался с духом посвятить своих родителей в события того утра, молчать.
Один Бог ведал, что она испытывала! И, все же, больше глаза ее не пролили ни одной слезинки. Даже выражение их изменилось. И без того маленькие и узкие, они как будто стали еще меньше и утратили свой пытливый огонек. Лиат казалось, что вместе с утратой этого огонька, она словно перестала быть самой собой. Кто же поможет ей вновь обрести себя?
По возвращении в школу, она, впервые за долгое время, осмелилась подойти к Шели. Это было во время окна между двумя уроками повтора накануне выпускного экзамена по математике. Класс был пуст.
Шели сидела за партой, склонившись над конспектами, и была
