на вершине чарта «Биллборд».
– Нет, кей-поп – это круто, я просто даже не думал, что тебе он нравится. Я мало что слышал, но видел несколько клипов. Эти ребята суперзаводные.
Леон слегка оттаивает. Я протягиваю ему бутылку с шампанским и подсаживаюсь немного ближе. Совсем чуть-чуть, но теперь наши колени немного соприкасаются. Он не отстраняется, и жар от его прикосновения заставляет меня таять, словно лед.
– Музыка у них великолепная, есть целая куча исполнителей, которые мне нравятся, но фишка в том, что все песни у них энергичные и бодрые – эти парни умеют встряхнуть. Их музыка заставляет меня чувствовать себя непобедимым. И я не зацикливаюсь на текстах, потому что… ну, я не знаю, о чем там поется.
– По-моему, в этом есть определенный смысл. – Я искренне улыбаюсь, и он тоже дарит мне в ответ улыбку.
Мои губы растягиваются еще шире, пока я наконец не начинаю хохотать.
– Что такое?
– Просто мы с тобой во многом разные, но… – Я задумываюсь, пытаясь правильно сформулировать мысль. – Мы вроде как играем одну и ту же роль. Мы оба находимся на виду у публики, но при этом у нас остается часть личной жизни, которая народу недоступна. Даже не верится, что ты на самом деле тот невозмутимый аристократичный красавец с обложки журнала «Тайм».
Леон тяжело вздыхает, и его взгляд снова становится отстраненным. Я планировал задать ему еще дюжину вопросов о членах семьи, о его маме, о Клир-Лэйк. Но больше всего меня интересует одна вещь, которую я должен узнать, пока он потерял бдительность.
– Можно… быть с тобой откровенным? – Я протяжно втягиваю воздух сквозь зубы. – Как вам всем удается быть такими безупречными?
Леон скептически смотрит на меня, и я умолкаю.
– Почему ты спрашиваешь? – произносит он. – Надеюсь, это не для твоего шоу или чего-то подобного?
Я отвожу взгляд, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
– Нет, нет. Конечно, нет. Я только… моя семья… Черт, извини, это был идиотский вопрос.
Он кладет руку мне на колено, и я делаю судорожный вдох, едва не подавившись воздухом. Как жаль, что в моем колене, оказывается, столько нервных окончаний, если от такого простого действия у меня перехватывает дыхание. Наши глаза встречаются, и внезапно я ощущаю себя полностью беззащитным.
– Мой папа не такой, как у тебя, – признаюсь я. – И мама не похожа на твою. А я совсем не такой, как ты. Мы не в состоянии держаться так же безупречно, как вы. Мы не в состоянии справиться со всем этим, хоть папа и считает иначе.
– Кэл, мы вовсе не идеальны. Нам до этого очень далеко.
– Да ладно, сейчас вы буквально воплощение идеальной американской семьи. Даже засветились на обложке «Тайм».
Леон качает головой.
– Не думай обо мне так, пожалуйста. По глазам видно – ты благоговеешь перед моей идеальной жизнью. А она вовсе не идеальная. Наверное, мы просто умеем притворяться. Я и не знал, что способен на такое актерство. Хотя, может, и нет – ближе к концу той фотосессии для «Тайм» фотограф заставил нас всех принять серьезный вид: мол, на фото моя улыбка выглядит неестественной. Я могу изобразить уверенность и серьезность, но притвориться счастливым не в состоянии.
Мы сидим близко друг от друга, но тянет склониться еще ближе. Меня охватывает меланхоличное настроение Леона, и я хочу это остановить. Вглядевшись в его лицо в лунном свете, я вдруг понимаю, что хочу его поцеловать. Помочь ему справиться с неуверенностью и почувствовать себя лучше, пускай даже ощущение счастья и спокойствия продлится всего пару секунд. Или несколько минут. Я подсознательно прикусываю губы, и он это замечает.
Но не слишком ли я тороплю события? Или нет? Он не может отрицать, что между нами возникла некая связь. Это не пламя страсти, но определенно что-то тлеет.
Я слегка наклоняюсь вперед.
Но Леон меня останавливает.
Он упирается ладонью мне в грудь, но его взгляд смягчается, в нем даже появляется отблеск жалости. Мою грудь сдавливает от чувства неловкости и стыда. Перепрыгнуть бы через забор и убежать без оглядки…
– Ты симпатичный, – говорит Леон. – Понятно, что мы совсем недавно познакомились, но что-то в тебе меня очень привлекает. Однако сначала мне нужно сказать тебе кое-что.
Я прокашливаюсь и отвожу глаза в сторону, делая вид, что рассматриваю нечто за его спиной. Все что угодно, лишь бы не смотреть в его прекрасные глаза.
– О, хм. И что же это такое?
– Если хочешь поцеловать меня, сделай это, потому что я тебе нравлюсь. А не потому, что это, как тебе кажется, поднимет мне настроение.
– Но я…
– Поцелуем ты не избавишь меня от дурных мыслей. У тебя не получится поцеловать меня и все исправить. Думаю, ты и сам это понимаешь, но… Я должен был тебе это сказать.
В глубине души мне хочется воспротивиться. Соврать, будто я считаю Леона очень симпатичным и привлекательным и именно поэтому меня тянуло его поцеловать – нельзя сказать, что все это неправда, но склониться к нему меня побудил совсем другой импульс. Я действительно пытался помочь. Решил, что от поцелуя на лице Леона снова расцветет улыбка.
Однако он не заслуживает такого отношения, поэтому я решаю признаться:
– Мне очень жаль. Ты прав.
– Я так и думал, – вздыхает Леон. – У тебя в глазах было это выражение, мол, «ой, какой бедный щеночек». Не пойми меня неправильно, это мило, но мне не нравится, когда на меня так смотрят. Будто ты считаешь, что я какой-то раненый птенец или еще какая больная зверюшка.
На какое-то время повисает молчание. Я жду, когда пройдет неловкость от случившегося, но когда мы вновь передаем друг другу бутылку, я чувствую, что все меньше беспокоюсь о воцарившейся тишине и просто наслаждаюсь обществом Леона. Становится немного прохладнее, и сквозь завесу влажного воздуха прорывается легкий ветерок.
– Извини, если я все запутал, – наконец продолжает он. – Обычно я не распространяюсь налево и направо о своей… депрессии. – Его голос понижается, становясь глубже и мягче, словно это иностранное слово и он знает, что произносит его неправильно. – Именно это мучает меня в последнее время. Да уж, я не очень грамотно оправдываюсь, верно?
Я киваю.
– Ладно, для протокола: я правда хочу когда-нибудь тебя поцеловать. И не только для того, чтобы поднять настроение.
Леон улыбается, и мои напряженные плечи слегка расслабляются.
– Когда-нибудь, – соглашается он.
– Да, когда-нибудь.
Мне хочется сказать, что он может поговорить со мной, если ему это необходимо. Либо я могу просто сидеть здесь, совсем рядом, и слушать его дыхание. Вдох-выдох. Мне бы хотелось, чтобы он знал, как это замечательно, что из миллиардов людей в этом мире именно я сижу с ним под звездами, опьяненный шампанским. Я хочу, чтобы он понял, насколько маловероятна такая встреча. Что это поразительно, пускай даже на первый взгляд кажется сущей мелочью. Конечно, мы постоянно встречаем
