посмотрим, кто из нас знает точнее номера статей кодексов! У двоечниц, вроде вас, помню, были проблемы с головой…
Кобыла засверкала глазами:
– Вали отсюда! Тебе уже пора в рюмочную! Тебя там Саня заждался!
И тут со бородатым студентом в растянутом свитере случилась маленькая истерика, всхохатывал, глотая воздух:
– Света.... Света… ну почему знал, что ты в курсе о Сане в рюмочной?! Вот скажи: почему я это знал?! Не случайно все это сложилось! Будь я предприимчивей, непременно стал бы оракулом. И ты приходила бы ко мне на мост за предсказаниями. На Кузнецкий Мост, конечно.
– Ты форменная сволочь Угрюмов! Не мог сделать вид, что не знаком со мной? Ты не мог?! Тебе обязательно было оттоптаться?!
– Свет… ну что ты несешь? Я до сегодняшнего утра вообще не подозревал, что ты преподаешь право в нашем институте!
Света злобно сверкнула глазами и подрагивая крыльями носа быстро ускакала прочь.
Остальные юные слушатели при последних репликах стояли с отвисшими челюстями.
Угрюмов буркнул, выходя вслед:
– Рты прикройте, как бы не залетело чего…
В рюмочной сидели Света с Саней.
Адвокат Алексадр Корытов выглядел так, как ожидалось: костюм производил впечатление чего-то очень добротного и дорогого, Угрюмов потрогал ткань:
– У! Костюмчик итальянский!
– Да, – равнодушно выдавил из себя бывший друг и тут же предложил:
– Давайте уйдем отсюда! Куда поприличней!
– Не хочу! Мне тут нравится! Тут как-то по-нашему, по-нищенски!
Света не преминула вставить:
– Не юродствуй…
– Слушайте, вы оба такие красивые, нарядные, умные и богатые! А давайте вы меня усыновите, а?! Я буду послушным ребенком! Ну и что, что я старше вас обоих, этот вопрос мы утрясем, с божьей помощью! В Эстонии, кажется, ихний кодекс разрешает усыновлять старше себя! А давайте махнем в Эстонию, а? Втроем!
Саня и Света ничего не отвечали.
Сане было, такое ощущение, все равно. Света только сверкала глазами, пытаясь не отвечать распоясавшемуся режиссеришке.
– Ну что вы оба молчите? Вам западло со мной? Таким грязным? Таким убогим? Так я сюда и не просился. Это вы меня заманили! Оба. Что вы мне хотите сказать? Что женитесь, наконец-то? Или уже?
Обратился к Свете:
– Вот чего ты сюда, в наш институт приперлась? Напросилась? Хотелось сверкнуть своими дорогущими брюликами в ушах? Хотелось маленько отомстить? Чтобы я, бедный, пожалел, что расстался с тобой тогда? Ради этого ты выстроила весь этот дурацкий спектакль? Или как говорят приезжие-лимитчики: постаноУку? Пьесу, говоришь, написала? Ну-ну!
– Это не я рассталась, это ты сволочь меня бросил!
– Я то? После того, как ты послала меня нахуй, будучи пьяной?! Детка, я могу простить эту реплику мужчине, но строго после того, как дам ему в морду, а вот женщине простить это невозможно! Потому как женщин бить по морде ниже моего достоинства. Потому что после такой реплики отношения становятся невозможными в принципе, это вопрос уважения или неуважения своего партнера. Потому что если кто-то направляется нахуй «до того как», то что будет «после того»? Ты дурында дожила до тридцати семи, а не поняла простейшего: дамы завлекают в свои сети лаской!
– Я сказала тебе, что беременна, а ты поднял меня на смех, идиот!
Угрюмов предпочел не отвечать.
– Сань, а тебе то это зачем? Я ж вижу, тебе вообще невмоготу тут сидеть. Ты с удовольствием убежал бы отсюда, но дал слово? А, скажи? Дал слово Светику? Дал, скажи?
Угрюмов с глумливыми интонациями обращался к своему бывшему другу, но тот не отвечал, только губы кривил.
Не останавливаемый никем Угрюмов, не меняя своего веселого тона:
– Ребята! Как я рад за вас! Мир вам да любовь! Берегите друг друга!
И вышел прочь, похохатывая.
Света выкрикнула вслед:
– Придурок! Всегда был придурком, им и остался! Чтоб ты сдох в мучениях!
Но последней реплики Угрюмов уже не слышал.
Саня сидел развалясь, невидящим глазом уставился куда-то в угол потолка.
– Ты то чего раскис?
– Вспомнил…
– Что ты вспомнил?
Саня улыбался, хотя и не меняя своего рассеянного взгляда.
– Вспомнил тот разговор, когда ты его послала…
– Это все, что ты вспомнил?
– Нет, не все… Ты тогда еще кое-что сказала. И то же самое, Свет! Вот ровно то же самое, той же фразой, тем же тоном ты сказала мне вчера ночью!
Санина улыбка сменилась на какую-то гримасу, даже глаза чуть увлажнились, дабы не уронить слезу, схватил стоящую перед ним рюмку водки и не касаясь губ, с высоты, как в юности залихватски вылил в гортань, забрызгав при этом и свой шикарный пиджак за тысячу долларов, и такой же прекрасный галстук, и лицо.
– Я не помню, что я сказала тебе ночью! Я много чего говорю по ночам!
Света нарочито тщательно артикулировала звуки, даже громче, чем следовало бы в общественном заведении, наблюдатели за соседними столами с усмешками оглядывали беседующую пару. Но его взгляд уже приобрел жесткость и осмысленность, с веселой, но чрезмерно веселой улыбкой стирал с лица облитое водкой лицо:
– Ты сказала ему тогда и сегодня мне: «почему ты меня не трахаешь? Если ты не будешь, то это будет делать кто-то другой». Ты сказала это так буднично, будто попросила стакан воды. Черт возьми… как пошло иногда всё повторяется…
– А ты не оглядывайся. А то в соляной столб превратишься.
НЕУСТРАНИМОЕ УСЛОВИЕ.
Если судить по колониальной архитектуре, дом выглядел гораздо старше двух веков. Стоял на громадном камне, почти скале, вросшей в землю, стесанной и выровненной неизвестными строителями, с вырубленными прямо в камне ступеньками, поднимающимися ко входу центральной части. Смотрелся столь капитально и солидно, что внушал уважение всякому, кто его видел впервые: первый этаж высотой более семи футов, сложен как крепость из толстых, тяжелых блоков розоватого песчаника, поблескивающего кварцем. Причем, это не просто облицовка камнем по-современному, кокетливо имитирующая большие обтесанные валуны, это настоящие громадины, на полях округи иногда еще попадались камни гораздо меньше, розовато-коричневого цвета, с вкраплениями кварца. Старинные строители так тщательно подогнали блоки друг к другу, что оставалось слегка непонятным: как они это сделали без цемента. В нескольких местах первого этажа оконные проемы с гладкими поверхностями по бокам: вероятно, в те мрачные рабовладельческие времена окна закрывались тяжелыми, коваными ставнями. Сейчас там просто веселенькие рамы из пластика, с ажурными алюминиевыми переплетениями, имитирующими решетки.
Конечно, это только видимость: доступ к окнам наверняка контролировался новейшим электронным оборудованием.
Второй этаж хозяева не раз меняли по мере надобности в былые времена: он мог быть то деревянным, с отделкой мелким камнем, стилево сливающимся с первым этажом, то просто деревянным, без изысков, из красной древесины, то каким-то иным.
Сейчас использовалась только средняя часть некогда громадного дома с длинными крыльями, в которых раньше жили слуги, рабы, в центральной части располагалась многочисленная семья со своими домочадцами, огромная территория за домом с конюшнями, еще дальше стояли строения скотных дворов, цеха производства и переработки продукции полей и прочего.
Не говоря уж о самих
