будто поняла.
– Я тоже чувствовала себя живой когда-то. Бывала здесь и там, переживала, волновалась. Теперь я здесь. В ловушке.
– Но ведь по-настоящему вы не в ловушке, не так ли? Я о том, что вы можете уйти отсюда, когда захотите?
Сесилия пренебрежительно махнула рукой.
– Позвольте, Артур, рассказать вам о моей жизни. Пока вы заново открываете свою, моя умирает. Звучит, наверно, драматично, но я так это чувствую. Мы были вместе два года, прежде чем Франсуа забыл, кто он такой. Все началось с мелочей – он забывал выключить свет, терял очки. Такое ведь с каждым может случиться, да? Человек кладет хлопья для завтрака в шкафчик для кофейных чашек, теряет шлепанцы, оставив их под кроватью. Поднимается наверх и не может вспомнить зачем. Покупает в магазине молоко, хотя бутылка стоит в холодильнике. Плохо то, что однажды Франсуа едва не сжег дом.
От нахлынувших чувств глаза Сесилии наполнились слезами.
– Он поднялся наверх вздремнуть после обеда – как всегда между двумя и четырьмя. В это время я оставляю его в покое – чтобы он набрался сил, прежде чем снова взяться за работу. Когда я потом вошла в спальню, чтобы разбудить его, кровать уже горела. Пламя взметалось чуть ли не до потолка, а сам Франсуа просто сидел и смотрел в окно. Он даже не заметил опасности. Я помчалась, как газель, схватила одеяло, забежала в ванную, смочила одеяло под душем и кое-как сбила огонь. Матрас обуглился и дымился. За все это время Франсуа так и не произнес ни слова. Я схватила его за плечи и спросила в порядке ли он. А Франсуа уставился на меня, но не ответил. Вот тогда я и поняла, что он тронулся рассудком и прежним, блестящим автором, уже не будет.
Рассказ произвел на Артура странное впечатление – Сесилия говорила о Шоффане не так, как это сделал бы помощница или секретарша.
– Как вы с ним познакомились?
– Я приехала в Лондон четыре года назад, работала в ночном клубе, за барной стойкой. Хозяева всячески третировали меня, штрафовали за каждый разбитый стакан, а я был слишком молода, чтобы постоять за себя. Однажды вечером в клуб пришел Франсуа с друзьями, и мы с ним разговорились, поболтали о том о сем. Он стал приходить чаще, почти каждый вечер. Так продолжалось недели, наверно, три, а потом он предложил мне работу: выполнять кое-какую работу по домашнему хозяйству, решать некоторые административные задачи и составлять ему компанию. Меня он покорил. Мне льстило, что известный писатель проявил ко мне интерес. Я переехала, именно чтобы помогать, и с того момента у нас завязались отношения.
Артур потягивал чай, размышляя над значением слова «отношения».
– Надеюсь, вы не против, что я разговариваю с вами. Я так долго держала все внутри. Если бы вы знали, сколько у него ненавистников и недоброжелателей. Друзьям и родственникам больше нет до него никакого дела. Он сменил нескольких агентов, и последнего не интересовало ничего, кроме денег. Осталась только я. И я не могу уйти. Я остаюсь и забочусь о нем. Не могу его бросить. Мне двадцать восемь, и я застряла здесь.
– Вы его… опекун?
– Теперь – да, потому что больше между нами ничего уже нет. Не то что раньше. Когда мы встретились, он был великолепен. Он был свободен. Это то, что мне в нем нравилось. Я помогала ему печатать, выполняла обычную работу по дому, помогала с дневником. Он как-то сказал, что я напоминаю ему пуделя, такого красивого и нетерпеливого. Я рассмеялась, и ему понравилось, что я не обиделась. Он мог говорить гадости, мог быть сварливым и грубоватым, но он дал мне дом. Дал мне уверенность в себе. У меня появились деньги, и я могла посылать кое-что семье. Я чувствую себя обязанной ему, чувствую, что должна оставаться и заботиться о нем. Если я уйду, кто присмотрит за ним? На мне столько забот.
– Но должны же быть и другие, кто может позаботиться о нем? – спросил Артур.
Сесилия покачала головой.
– Я не знаю.
– Вам есть с кем поговорить?
– Есть пара друзей, но мы не близки. Вот рассказала вам, и мне уже легче. Надо было выговориться. Я знаю, что однажды мне придется уйти… иначе я сойду с ума.
– Мне тоже полегчало, когда я выбрался из дома и стал общаться, – признался Артур. – Вот уж никогда не думал.
Сесилия кивнула.
– Спасибо, что выслушали.
Они допили чай, и Сесилия собрала чашки и убрала их в шкафчик.
– Вы думаете, что Франсуа и ваша жена были любовниками? – спросила она.
Вопрос был, что называется, в лоб, но Артур думал об этом с тех пор, как Кейт Грейсток показала фотографию.
– Думаю, что такое возможно.
– Вас это печалит, да?
– Не столько печалит, сколько сбивает с толку. Я не знал, что она жила с каким-то мужчиной до меня. Не уверен, как мог бы сравниться с человеком с такой репутацией.
Сесилия задумчиво хмыкнула.
– Они, он и ваша жена, могли быть любовниками. В шестидесятые, да и семидесятые, он не мог, как вы говорите, держать себя в штанах. Ему нравилось воображать себя легендой, поэтому вокруг него всегда было много девушек и женщин. Даже слишком много. Но долгих отношений у него ни с кем не было, так что едва ли он успел разбить кому-то сердце. Если только не попадался кто-то особенно эмоциональный. – Последнее предложение прозвучало как вопрос.
– Мириам была сильной женщиной.
– Если так, то сомневаюсь, что она уж очень переживала. Не знаю, поможет ли это вам…
Не помогло.
– Как вы считаете, я могу его увидеть?
– Скажу, что вы здесь… Теперь к нему приходят нечасто. Может быть, ему будет приятно.
Артуру хотелось своими глазами увидеть человека, который лгал женщинам, лгал его жене и украл семейную историю у лорда Грейстока. Человек-загадка.
– Да. – Он встал. – Я хочу его увидеть.
Он поднялся вслед за Сесилией на два лестничных пролета и, когда они уже подошли к двери на верхнем этаже, заметил, что сжимает кулаки. И все же он знал, что должен разобраться с этой частью прошлого жены, с человеком, бывшим полной противоположностью всего того, чем был он сам. Неужели этот беспринципный, безрассудный гений украл у Мириам ее сердце?
Сесилия толкнула дверь и вошла первой.
– Франсуа не спит, – сообщила она. – Но не задерживайтесь долго. Он легко устает, и я буду первой на линии огня. – Сесилия изобразила пальцами пистолет и произвела выстрел себе в висок.
Артур кивнул и, на мгновение
