стараясь как можно дальше отвести от него взгляд, когда сама сжимала в руках пачку сигарет, едва не переламывая их. Да и как-то всё равно, неизвестно, почему её подташнивает сейчас от мысли о них.
— Ты всегда меня так просто прогоняешь, но я тебя не могу, — его голос постепенно сошёл на шёпот. Он снова осматривает тонкую цепочку с украшением, пересиливая воспоминания, от которых становится только больнее, и в то же время злость на девушку, напротив, только увеличивалась. — Знаешь, — прокашлялся, снова приводя голосовые связки в порядок, и он протянул руку, дотронувшись до маленьких серебряных звеньев, не отрывая от них глаз, чувствуя, как Николь замерла, внимательно при этом его разглядывая. Он зажал цепочку между пальцев и проводит ими мягко и осторожно, стремясь к жемчужине, — раз тебе так насрать на меня, то и это тебе не нужно, — зажав крепко в руках саму основу, быстро и легко дёргает, срывая цепь с девичьей шеи. Ники только успевает ахнуть, приоткрывая рот от неожиданности, машинально поднимает руку к груди, словно надеясь ещё почувствовать украшение на своём месте.
Нэйтен равнодушно смотрит на неё и отшвыривает безделушку на пол, наплевав, в какой угол она закатится — мусор, что находился в его руке. Он ещё раз усмехается, искривляя уголок губ, и проходит мимо неё, задевая плечом плечо девушки.
Николь отшатывается в сторону, растерянная и раздробленная на мелкие частицы, разлетевшиеся по полу коридора, как и её драгоценная жемчужинка. Она медленно поворачивает голову и смотрит из-под опущенных ресниц в спину уходящего парня с вальяжной походкой.
А ведь ей не насрать, Нэйтен…
Тёмный коридор с подсветкой в виде настенных ламп, больше напоминавших ночники по площади своего освещения, окутывал пространство в полумрак. Девушка, облокотившись об стену, с каждым выдохом выпускала клубы дыма ментоловых сигарет, слегка отклоняя голову и прикрывая глаза. Её не беспокоило то, что здесь курить запрещено, и она практически стоит под самой табличкой. Как, в принципе, не беспокоило и никого больше, учитывая, насколько бордовые стены стойко пропитаны амбре запахов различных марок сигарет. Её беспокоило только одно — тонкая цепочка с жемчужной подвеской, которую подобрала с пола и сжимала в руке, боясь вновь едва потерять.
Юноша, который только начинает приобретать полноценную силу мужчины, уверенно постучал в двери частного дома семьи Тёрнер. Дожидаясь ответа, он ещё раз запустил руку в карман ветровки, проверяя содержимое, словно боялся потерять коробочку в нём, но это навряд ли случится, ведь проверяет на протяжении всего его пути.
Он поднимает глаза, когда увесистая дверь открылась, а на пороге появился глава семейства. Мужчина в очках с прямоугольной оправой и, даже находясь дома (либо он только недавно пришёл с работы), в выглаженной голубой рубашке и классических чёрных брюках со стрелками, мягко и даже как-то по-домашнему улыбнулся гостю, открывая шире двери, впуская его внутрь, а потом протянул руку для рукопожатия.
— Рад тебя видеть, Нэйтен, — произнёс мужчина, приятно отметив, как крепнет рука парня, практически росшего на его глазах.
— И я, мистер Тёрнер, — серьёзно ответил Нэйтен, но это можно списать на лёгкое волнение, которое пробралось в его тело, стоило только переступить порог.
— Ты же знаешь, мы не празднуем, но хорошо, что пришёл, она будет рада.
Картер кивает в ответ.
— Нэйтен пришёл? — миссис Тёрнер выглянула из соседней комнаты, а приметив парня, и вовсе улыбнулась с материнской теплотой. — В таком случае, я заварю свой фирменный чай.
— Спасибо. Я ожидал, что вы это предложите, — почему-то при виде этой женщины он никогда не мог скрыть улыбки. Видимо, из-за всегда оказанного радушного приёма или того, как в детстве, тайком от родной матери, ему набивали полные карманы конфет, да даже до сих пор, хоть уже и не тот возраст, но карман пополнялся очередной вкусняшкой от миссис Тёрнер. В любом случае, он искренне любил тётушку и позволял себя тискать, хотя терпеть этого не мог, особенно сейчас, когда гормоны подросткового периода брали верх.
— Она у себя, — мистер Тёрнер кивнул на второй этаж, позволяя Нэйтену войти дальше в дом.
Онн и не станет медлить, сразу двинувшись в направлении, как в собственном доме (это место давно для него является вторым домом), и остановился на второй ступени, лишь услышав обращение матери Николь:
— Спасибо, что приходишь каждый год в этот день. Для неё это важно.
— Я знаю.
Знает, ведь нуждается в ней не меньше, чем она в нём. Эта связь, образовавшаяся ещё в детстве, странным и необъяснимым образом растёт и крепнет с каждым днём так, что это порой пугало обоих.
Он кратко кивает в ответ тётушке и преодолевает лестницу целиком, направляясь в её комнату, в которую даже не заглянет, а лишь осмотрит взглядом белую дверь с обшарпанным пятном в правом углу, где когда-то красовался рисунок, но потом хозяйка с особым остервенением, не жалея, сцарапала его, и пройдёт мимо. Только он знает её истинное «она у себя». Нет, эта девочка не может находиться в четырёх стенах, которые запирают её пошатнувшееся подсознание в коробку панической атаки.
Нэйтен уверенно идёт на чердак, где легко можно попасть на крышу, подставив стул и пару увесистых ящиков к окну, вмонтированному прямо в крыше. Открывая створку и оттолкнувшись от поверхности, удерживаясь на руках и подтягиваясь, ступает на неровную поверхность. Он оказывается абсолютно прав, увидев за трубой её уткнувшуюся макушку в согнутые колени.
— Ты знала, что если киснуть, то лицо раньше времени покроется морщинками? — сообщает он ей, присаживаясь рядом с девушкой.
— А если занудствовать, то можно слететь с крыши? — пробурчала Ники в колени, но всё же подняла красные глаза на него.
И он понимает — опять плакала. Он обеспокоен, но не хочет показывать вида, ей сейчас это абсолютно лишнее. С каждым годом она старается смириться, а он должен быть просто рядом. Только он. Поэтому только усмехается её словам.
— Почему опять в одном топике? На улице уже прохладно, — сразу приметил Нэйт её слегка подрагивающее тело, уже проступавшими синими сеточками вен от холода, и покрывшуюся мурашками кожу от каждого порыва ветерка. Хоть джинсы надеты, а не шорты, иначе точно продуло бы эту глупышку.
— Опять дедулю включил, — закатывает она глаза и отворачивается, фыркая в сторону деревьев в парке, что видны из их дома, и тут же вздрагивает, ощущая тепло чужой вещи на своих плечах.
Картер накинул свою ветровку на упрямицу, оставаясь в белой футболке, которая ему великовата, или просто слишком худой. В последнее время
