только мини-печка. Персы предпочитают поджаривать большие куски лепешки, поэтому тостеры нам не подходят.)
Бабушка сидела за кухонным столом, пила кофе и решала судоку.
– Что ты готовишь? – спросила она.
– Завтрак для Лале. У нее сегодня первый день в программе для одаренных.
Бабушка хихикнула.
– Да уж, роскошное угощение. Давай-ка лучше я.
Я и глазом моргнуть не успел, как бабушка вытащила из шкафчика муку, из холодильника – пару яиц и сняла с полки миску.
– Вот блины – это то, что нужно.
Печка звякнула, сообщая, что штрудели готовы, но я не спешил их вынимать: зрелище Мелани Келлнер, готовящей блины, заворожило меня не хуже метеоритного дождя. Только когда на кухне потянуло запахом горелой выпечки, я спохватился и кинулся спасать штрудели.
Мы услышали, как Лале с топотом спускается со второго этажа, и вот она уже прискакала на кухню прямо в пижаме.
– Привет, – сказал я.
– Доброе утро, – повернулась к ней бабушка. – На завтрак блины.
Лале заинтересованно повела носом. Бабушка поставила тарелку с блинами на стол, сопроводив ее бутылочкой кленового сиропа.
Я смотрел, как Лале уплетает блины, а бабушка рядом решает судоку, тихо улыбаясь своим мыслям.
Что происходит?
Такое чувство, что на краткий миг луна сошла с орбиты и счастливая Мелани Келлнер затмила Мелани Келлнер, которую я знал.
Но, как и в случае с обычным затмением, все быстро вернулось на круги своя.
Странно все это.
Я собрал вещи и поцеловал на прощание Лале и бабушку.
– Хорошего дня, – пожелал я сестре.
Она подняла голову от тарелки и одарила меня зубастой улыбкой.
– Спасибо.
На велосипедной стоянке я столкнулся с Чипом.
– Привет, – сказал он, но, против обыкновения, не улыбнулся.
С прошлой субботы между нами что-то изменилось.
Я жалел о том, что разоткровенничался.
Хотя нет. Я ведь сказал правду.
Но прежде я не думал, что правда может быть так опасна.
– Привет.
– Миссис Альбертсон уже выложила оценки?
– Да, вчера вечером.
Я почти улыбнулся.
Почти.
– Я получил четверку!
Губы Чипа наконец растянулись в ухмылке.
– Круто.
– Еще раз спасибо за помощь.
– Не вопрос. – Улыбка надолго не задержалась, и на смену ей снова пришло напряженное выражение лица. – Увидимся на тренировке?
Я сглотнул.
– Ага.
Когда я вернулся домой, на миг мне почудилось, что я оказался на Голопалубе.
Слишком уж нереальной была открывшаяся моим глазам сцена.
Лале с бабушками сидели вокруг кухонного стола перед мисками с теплой водой. Рядом белела стопка полотенец, на которой лежали пилочки для ногтей и кусачки, и стояла корзинка с пузырьками лака.
– Мы делаем маникюр! – объявила Лале и помахала ладошками, на которых от воды уже сморщилась кожа.
– Здорово. – Я подошел поцеловать ее в макушку, а бабушку и бабулю – в щеку. – Как дела в школе?
– Хорошо. Мисс Шах такая классная. Представляешь, ее семья из Индии!
– Ничего себе.
– И она сразу правильно произнесла мое имя!
Лале разве что не искрилась от счастья.
– Ты голоден? – спросила бабуля. – Мы сейчас все уберем.
– Не надо.
Лале посмотрела на меня.
– Хочешь, мы и тебе маникюр сделаем.
– Хм, – задумался я.
Теперь на меня смотрели и бабушка с бабулей. А я бросил взгляд на свои пальцы с обкусанной кожей вокруг ногтей. Раньше я никогда не делал маникюр.
– Звучит неплохо.
Бабуля выдвинула для меня стул.
– Садись, принесу тебе миску.
Она капнула в воду пару капель масла чайного дерева – эфирного масла с самым обманчивым названием, поскольку его добывают из растения, которое не имеет никакого отношения к camelia sinensis [16].
Я отмачивал руки, а Лале рассказывала, как прошел ее день: о том, что они читали, о таксономии Блума и «задачах по алгебре».
Я слушал и улыбался. Мне очень хотелось верить, что у Лале с алгеброй не будет проблем, в отличие от меня.
Бабуля взяла мою правую руку и начала приподнимать кутикулу у основания ногтей.
– Прекращай ее обкусывать, – сказала она.
– Прости.
– Ты становишься нервным. Совсем как Стивен.
Я кивнул.
– Ну как, нравится?
– Да, очень приятно.
– Когда я была в твоем возрасте, парни даже не думали делать маникюр.
– Некоторые и сейчас не делают.
– Патриархат во всей красе, – фыркнула бабушка и продолжила красить средний палец Лале в восхитительно яркий оттенок розового.
Закончив приводить мои ногти в порядок, бабуля спросила:
– Хочешь, накрасим, как Лале?
– Пожалуй, нет, – ответил я. И потом вдруг сказал: – А голубой лак у вас есть?
У бабули загорелись глаза. А бабушка достала из корзинки лак симпатичного бирюзового цвета.
– Держи. Ты когда-нибудь красил ногти?
Наконец лак высох, и мои ногти стали чудесного оттенка голубого, который навевал мысли о Йезде и сверкающих на солнце бирюзовых минаретах мечети Джами.
А еще о том, как мы с Сухрабом сидели на крыше душевой в парке, где играли в соккер или иранский футбол.
И о том, как мы с Маму и Бабу пили чай в уютной тишине.
Бабушка настояла на том, что сама помоет посуду, а мы с Лале пошли в гостиную – помочь бабуле собирать пазл.
– Есть кто дома? – неожиданно донесся с кухни мамин голос.
Я даже не слышал, как хлопнула гаражная дверь.
– Привет. – Я кинулся забирать у нее пакеты с продуктами из «Таргета». Поставив их на стол, я пошел достать остальные из багажника.
Когда с пакетами было покончено, я обнял маму, а она поцеловала меня в лоб.
– Подожди.
Мама схватила меня за руки и развернула ладони тыльной стороной вверх.
У меня загорелись уши.
– Нравится? – шепотом спросил я. – Это бабуля накрасила. Мы сегодня вместе делали маникюр.
– Красиво, – ответила мама.
Но ее голос выдавал напряжение, а взгляд…
Взгляд пробудил во мне гадкое чувство, от которого я не мог избавиться.
Что мама меня стыдится.
– Этот цвет напомнил мне о Йезде, – сказал я.
Мама накрыла ладонью мою щеку.
– Мама! Мама! – На кухню прибежала Лале. – Смотри!
Она с гордостью продемонстрировала ногти: цвета фуксии на больших пальцах, к мизинцам они становились розовыми, как жвачка.
– Очень красиво, Лале, – сказала мама. – Как дела в школе?
Пока Лале делилась с мамой впечатлениями о прошедшем дне, я заваривал жасминовый чай.
Но к тому времени, как он был готов, бабуля уже убрала из гостиной пазл, и они с бабушкой сидели, уткнувшись в айпады.
Лале свернулась в кресле с очередной книгой, а мама ушла на второй этаж.
Такое чувство, будто мы долго жили в статичном пузыре радости, но в подпространственном поле произошел коллапс, и все покрылось меланхолическим осадком.
Идеальный момент испарился.
И я не представлял, как его вернуть.
В ту ночь сон упорно бежал от меня.
Когда я учился в восьмом классе, где-то посреди Очередной Смены Препаратов я лежал без
