три образца подряд залила слезами. Нель ничего не сказала, чай заварила, конфету принесла, я даже разозлилась — чего она такая добрая, мне ж еще хуже от этого.
Ну как ты не понимаешь, если бы она на меня наорала, я бы, может, в руки себя взяла. А так всю ночь потом рыдала.
Тоже мне, железная леди! Жалеет она меня. Прямо мать родная.
Да ну, далась тебе моя мама. Жива, здорова. Я так думаю, во всяком случае. Не знаю. Может, и умерла. Но не думаю. Она. мне кажется, никогда не умрет. Вечно будет жить. Меня переживет — это я зуб даю. И Саньку тоже. Папу ведь пережила, а он моложе ее на четыре года.
Был.
* * *
...Мишка вчера принес порнушку. Мне вообще слово «порнушка» очень нравится. Уютное такое, сразу хочется под теплый плед и уснуть. Собственно говоря, когда мы начали ее смотреть, я так и сделала. Тем более что Мишка все равно не давал смотреть. Ты что, говорит, потом этими же глазами будешь смотреть на моих детей?
Ужас какой-то с ним, что ни возьми, всё в комедию превращается. Абсолютно несерьезный человек. Хотя, господи, кому я это говорю?!!
В общем, вместо того чтобы как-то оживить наши интимные отношения, мы десять минут ржали, потом придумали название для электронного переводчика (расширенный мультисловарь «Глубокая полиглотка»), а потом не знаю, потому что заснула...
* * *
Я назову тебя «моя бедная девочка».
Я одену тебя в черный свитер и черные джинсы.
Тебе бы пошло каре, но я не хочу стричься.
Просто заколю тебе волосы на затылке.
Я посажу тебя в старое кресло.
Ты отворишь кровь и впустишь в нее чужие рифмы.
Я загляну в словарь и скажу: неврастения.
Ты будешь сидеть в углу, худая и растрепанная, с глазами, красными от слез и сигаретного дыма.
Я иногда буду смотреть на тебя в зеркало и ободряюще улыбаться.
И проводить пальцем по твоей щеке.
Ты заплачешь, вспомнив то, чего никогда не было и не будет.
Я загляну в словарь и скажу назидательно: парамнезия.
Ты, внезапно решившись, наберешь телефонный номер.
Я отберу у тебя трубку и скажу: привет, как доехал, у меня всё отлично, спасибо.
Ты спросишь: зачем ты так, ну зачем ты так со мною?
Я загляну в словарь, но не найду ни одного слова.
* * *
...Да, совсем забыла, ты же спрашивала, как Зяма с кошкой уживается. А я всё забываю доложить.
Ну что тебе сказать. Кошка сменила гнев на орало. Раньше она Зяму лупила, а сейчас поняла, что толку никакого, одна сплошная усталость. А заставить это чудовище как следует мыться и пристойно пахнуть все равно не получится. Так теперь кошка на Зяму орет страшным голосом. Зяма уже поняла, что деваться некуда, и пытается кошку задобрить — подползает к ней на пузе и гавкает шепотом. Пробует мяукать, но пока плохо получается
У меня прямо душа болит на это всё смотреть. Мучительно напоминает Мишкины отношения с родителями. Кошка тоже смотрит на Зяму добрыми глазами и говорит: «Ну, ты, конечно, умница и ползаешь очень здорово, но кошкой тебе все равно никогда не стать». А Зяма вздыхает и уходит ко мне — за лаской и добрыми словами.
Надо кооператив открыть. «Глажу. Утешаю. Люблю. Дорого. Гарантия три года...»
* * *
Ты знаешь, нормально всё. Я бы даже сказала, что хорошо, но боюсь спугнуть.
Конечно получилось. У меня всегда всё получается, поэтому мне Нель так много платит.
Я даже не знаю, как тебе объяснить. Ну вот я когда-то проколола уши. То есть не сама проколола, а пошла в косметический салон. Мне тётечка в белом халате намазала мочки зелёнкой и быстренько проколола.
Не знаю, зачем зелёнка. Для красоты, наверное.
И мне, главное, не больно было, ну ни капельки. Вышла на улицу, пошла через дорогу, и вдруг в глазах потемнело и звуки все — как из-за каменной стены. Чуть в обморок не упала, в общем. Единственный раз в жизни. Я обычно в обморок не падаю, хотя хорошо бы. Хоть иногда. Передышку себе дать. А то мало того что бессонница, так еще и круглые сутки в сознании. Так и умру, в полном сознании, не приходя в беспамятство.
О чем я говорила, ты не помнишь?
Да, про звуки. Как будто из-за каменной стены.
Так вот у меня сейчас именно такое ощущение: болит так же сильно, но как будто из-за каменной стены. Можно не обращать внимания. На работе, по крайней мере. И вот сейчас: я сижу с тобой, и ничего.
Чего ты смеешься? Говорю же — нормально. Даже плакать не хочется.
Ночью, конечно, хуже. Она мне снится, эта моя бедная девочка. Нет, не плачет. Идет по улице, вроде как и не знает меня совсем. Потом вдруг оборачивается — а у нее лицо мамы И всё сразу замирает как в кошмаре, только ее глаза остаются. Сначала светлые, а потом всё темнее. И смотрят, смотрят...
И самое ужасное, что я каждый раз знаю, что это сон, а проснуться всё равно не могу. Так и хожу целыми днями, не просыпаясь, а она всё смотрит.
Да нет, шучу, конечно. Что ты так пугаешься сразу?
Ну, кошмары, большое дело. Раньше тоже ведь были кошмары. А сейчас хотя бы дни нормальные стали.
* * *
Машка поволокла меня сегодня в кино. Я отбивался слабыми лапками, кричал, что это произвол и беспредел, но Машка сложила ручки вроде как умоляюще, но мы-то знаем, мы-то знаем...
