то, чего я хотела. Так почему же я не согласилась? Размышляя, я обхожу мужчину, который моет пол. Может быть, сейчас я боюсь за Гарри, опасаюсь, что с ним может что-нибудь случиться, а я буду виновата?
Я жду маму возле папиного отделения. Она улыбается, увидев, какой сверток я сжимаю в руках.
— Вы закончили?
Я киваю:
— Привезла показать их папе.
Когда мы проходим мимо стойки администрации, пухленькая шотландская медсестра, которая сегодня опять дежурит, сурово кладет мне руку на плечо.
— Ты хочешь пронести это в отделение? — Она осуждающе смотрит на мою летательную модель.
— Это крылья от чучела лебедя, — объясняю я. — Я принесла их папе.
Она удивленно приподнимает брови, смотрит на маму, потом говорит:
— Только один раз. И их нельзя здесь оставлять.
Она отворачивается от нас, качая головой.
Папа сидит на кровати, ждет нас.
— Что там за суета? — спрашивает он.
Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что медсестра не наблюдает за нами, и кладу крылья папе на кровать. Его глаза расширяются от удивления и начинают блестеть. Он медленно проводит по ним руками, переворачивает, расправляет, чтобы посмотреть, как они сшиты.
— Потрясающе, — говорит он и улыбается, узнав свою альпинистскую страховку. — Тебе дедушка помогал?
Я киваю.
— Хочу, чтобы ты увидел их в действии. Они и правда работают, если надеть их на человека.
— Прямо как крылья настоящего лебедя? — От удивления папа снова качает головой, точно так же, как дедушка.
Мне очень хочется рассказать ему, что дедушка пришел сегодня утром со мной в больницу и почти согласился его навестить. Но не хочется, чтобы папа расстраивался: ведь дедушка не захотел оставаться. Так что я просто помогаю папе расправить одно из крыльев, и оно накрывает койку почти полностью. Он трогает первичные маховые перья, самые длинные, на конце крыла.
— Каково это — чувствовать, что у тебя за спиной крылья, а? — бормочет он. — Летать там, наверху, с лебедями!
Он смотрит на бледное небо, и его глаза блестят. Я вспоминаю, как мне снилось, что папа высоко в небе, улетает от меня, а вокруг него красиво поют лебеди. Вспоминаю, как у нас над головами кружили лебеди, когда папа упал там, в поле. От этого в горле у меня появляется комок.
Он тянется к моей руке.
— Не волнуйся, — говорит он. — Скоро я проснусь с сердцем свиньи в груди, зато с улыбкой на лице. Все будет хорошо.
Я пытаюсь улыбнуться ему в ответ, желая поверить в то, что он говорит. Но это сложно, когда у папы из руки торчат какие-то трубки, а у меня за спиной медсестра говорит маме, что кровяное давление немного поднялось.
Я наклоняюсь к нему, кладу голову ему на грудь. Вот оно: как сильно бьется!
— Увидимся завтра, — шепчу я, — после операции.
Он крепко обнимает меня за плечи.
— Буду ждать.
Не хочу ехать домой. Завтра первым делом папу поместят в специальную палату, чтобы готовить к операции, и неизвестно, когда после этого мне разрешат его навестить. Пока мы едем с мамой в машине, я погружаю пальцы в перья у себя на коленях и смотрю на небо в поиске птиц. Проезжая улицу Саскии, замечаю, что табличку «Продается» уже убрали, и в этот момент меня колет чувство вины: я пропустила уже кучу ее звонков и сама не позвонила ей ни разу.
Пока мы стоим на светофоре у паба, мама спрашивает меня про дедушку. Я рассказываю ей о том, что произошло в больнице; она вздыхает. Мы сворачиваем на подъездную дорожку к нашему дому; мама наклоняется ко мне и поправляет прядь волос, выбившуюся у меня из-за уха.
— Ты же знаешь, почему он такой, правда? — спрашивает она. — С тех пор как умерла бабушка, у него остался страх перед больницами. Он думает, что там людям делают только хуже.
Мне вдруг становится очень холодно: я представляю, как папа лежит там, в отделении, совсем один и ждет операцию.
— Но с папой ведь все будет хорошо, да? — спрашиваю я в ответ.
Мама смотрит на меня и глушит мотор.
— С папой не случится того, что случилось с бабушкой.
Мама ждет в машине; я иду в комнату Джека — он сидит за столом и просто смотрит на футбольный плакат у себя перед глазами.
— Теперь мама повезет тебя, — говорю я ему.
Он встает из-за стола, задержавшись взглядом на моей летательной модели.
— Уверен, папе очень понравилось, — тихо говорит он.
Брат проходит мимо меня и с шумом сбегает по лестнице, а я стою, замерев от удивления: неужели он для разнообразия сказал мне что-то приятное?!
Некоторое время спустя мы втроем сидим в гостиной перед телевизором. Но никто из нас не смотрит на экран. Мама постоянно достает мобильник из сумочки и проверяет, не появились ли новые сообщения, а Джек пытается удержать на колене футбольный мяч.
— Вернусь через час или чуть позже, — внезапно говорит он маме и вскакивает с дивана.
Мама кивает, но, кажется, она не уловила смысла его слов. Входная дверь за братом громко хлопает. Я вижу в окно, как он сворачивает к парку. Смотрю на часы. Папина операция начнется через девятнадцать часов. Я поднимаю глаза на маму.
— Я тоже пойду прогуляюсь.
Мне стыдно оставлять ее тут совсем одну, но я больше не могу сидеть дома. Тут так жарко и тесно, и здесь я не могу найти себе места. Мне хочется побегать. Ужасно хотелось бы оказаться сейчас у озера, но футбол с Джеком тоже сойдет.
Мой брат так погружен в свои мысли, что не замечает, что я иду за ним. Мне хочется догнать его и предложить вместе попинать мяч. Через калитку он заходит в парк и направляется к качелям. Я уже собираюсь окликнуть его, когда замечаю девушку; она ковыряет ботинком опилки на детской площадке. Это Лора из спортивного клуба — девушка, которая пыталась поболтать со мной на днях. Джек подбегает к ней и целует в губы.
Глядя на них, я замираю на месте. Так странно видеть Джека целующимся. Он никогда не говорил со мной о девчонках, ни разу не упоминал, что у него есть девушка. Я стою замерев при входе в парк. Не хочу даже шевелиться, чтобы Джек меня не услышал. Он так разозлится, если узнает, что я тут. Вижу, как Лора прижимает руки к спине Джека,
