он останавливался полюбоваться чудесным местом, в котором ему довелось жить. Далекие поля походили на лоскутные одеяла. Из трещин в тротуаре вырывались россыпи маргариток. Он ощущал каждый свой шаг, начиная от ноющей боли в лодыжке и заканчивая волнующим ощущением приближающейся встречи с дочерью.
Верхушка Йоркского собора отливала золотом на солнце, а он не мог вспомнить, когда в последний раз посещал его и заходил внутрь. У него никогда не было своего плана на следующий день, плана с перечнем намеченных дел. Каждый день он принимал таким, каким он был, и делал все, что хотели Мириам и дети, но теперь подумывал о том, чтобы выстраивать жизнь немного иначе.
Подойдя к дому дочери, Артур вдруг понял, что не был здесь уже несколько месяцев. Люси всегда приходила к ним на Рождество, на дни рождения и, кроме того, проведывала родителей каждую неделю, но после смерти Мириам этот порядок сломался. Он даже не был уверен, что она приняла его сообщение.
Дверь была выкрашена в алый цвет, оконные рамы – в белый. Когда Люси открыла дверь, он едва не бросился вперед, чтобы обнять ее, как недавно Майка в Лондоне, но сдержался, не зная, какой будет ее реакция. Артур больше не был уверен в ее чувствах к нему.
– Входи. – На ней был белый фартук и зеленые резиновые перчатки для работы в саду. От глаза к подбородку протянулся грязноватый след. Повернувшись, Люси на мгновение стала похожа на свою мать, и Артур замер на месте – сходство было поразительное. У обеих был один и тот же вздернутый нос, аквамариновые глаза и одинаковое выражение безмятежности.
– Папа? – спросила она. – У тебя все хорошо?
– А, да. Я… ты сейчас так напомнила мне свою маму. На мгновение.
Люси быстро отвела взгляд.
– Входи, – повторила она. – Или можно пройти в сад. День слишком хорош, чтобы оставаться в помещении.
Артур вспомнил, что раньше в столовой лежал бежевый ковер, а теперь там были только голые половицы. У двери стояла пара мужских резиновых сапог. Остались ли они от Энтони или принадлежали кому-то другому?
Он даже не знал, встретила ли Люси кого-нибудь или все еще оплакивает развалившийся брак.
Люси проследила за его взглядом и, вероятно, угадав, о чем подумал отец, объяснила:
– Они слишком большие, но я надеваю их, когда иду работать в сад. Возвращать их Энтони не собираюсь – они слишком хороши. Пара толстых носков – и все в порядке.
– Они симпатичные и прочные. А вот мне нужны новые – в моих старых дырка.
– Эти десятого размера.
– Правда? Когда-то и я носил десятый, но теперь у меня восемь с половиной.
– Ты должен их взять.
– Нет. Не могу. Они же нужны тебе.
– Слишком велики. – Она подняла сапоги и сунула их ему в руки. – Пожалуйста, возьми.
Он собирался возразить, но потом увидел в ее глазах решимость и боль и смягчился.
– Спасибо. Это то, что надо. Может быть, у твоей мамы есть что-нибудь, что подойдет тебе.
– У нее был четвертый, а у меня шестой.
– Ясно.
Они поболтали и согласились, что год был хороший для моркови, но не столь хороший для картофеля. Они перечислили блюда, которые можно приготовить с ревенем, и достоинства палочек от леденцов для разметки грядок с овощами. Они сошлись в том, что в том году было много солнца, но недостаточно дождей. Люси спросила, какие вкусности в последнее время готовила Бернадетт, и Артур сказал, что ему особенно понравились ее рулетики с колбасой, но он хотел бы, чтобы она не приносила больше марципановые пирожные, так как ему не нравится вкус, но он не хочет обидеть ее, оставив угощение нетронутым. Люси согласилась, что марципан, безусловно, худшая еда, которую только можно себе представить, и разве не странно, что его делают из миндаля, который ей нравится. Также оба считали, что рождественский пирог намного вкуснее, если покрыт только слоем глазури.
День выдался жаркий. Артур надел брюки и рубашку с жестким воротничком и теперь вдруг, испытывая неудобства, задавался вопросом, а было ли ему комфортно носить эту одежду изо дня в день. Нет, пожалуй, этот вариант по-настоящему никогда ему не нравился. Мириам приготавливала брюки и рубашку каждый день, и они постепенно стали его формой.
Пот стекал по шее и собирался в небольшую лужицу под воротничком. Наклонившись, он обнаружил, что ремень на брюках врезался в живот.
– Мне нужно объяснить тебе кое-что, касающееся моих путешествий.
Люси работала совком, зачерпывая землю и отбрасывая сорняки в сторону, мало заботясь о том, куда они полетят.
– Конечно. Ты должен объяснить. Уезжаешь в Грейсток-Мэнор, а потом присылаешь какое-то путаное сообщение о том, что на тебя напал тигр.
– А еще я ездил в Лондон. – Артур решил, что нужно рассказать дочери правду. Он хотел, чтобы она знала о браслете и связанных с ним историях.
Люси стиснула зубы, отчего на щеках проступили ямочки. Теперь она сосредотачивалась на каждом сорняке, пристально его разглядывала и, наконец, наносила удар совком.
– Я в самом деле беспокоюсь о тебе.
– Не надо.
– Конечно надо. Ты ведешь себя очень странно и необычно. С какой стати ты вдруг взялся путешествовать по стране?
Артур посмотрел на туфли, уже испачканные вылетавшим из-под рук дочери грунтом.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать. Объяснить, чем я занимался. Это касается твоей матери…
Люси не подняла глаз.
– Продолжай.
Артуру хотелось, чтобы дочь встретилась с ним взглядом, но она, похоже, преисполнилась решимости довести дело до конца. Выглядело это так, будто разъяренные кроты атаковали лужайку. Так или иначе он продолжил:
– Видишь ли, я разбирал гардероб твоей матери… через год после того… ну, ты знаешь. Можешь представить, как я удивился, обнаружив в ее ботинке золотой браслет с шармами – слоном, сердечком, цветком. Никогда прежде я его не видел. Ты что-нибудь знаешь об этом?
Люси покачала головой.
– Нет. Мама не носила ничего подобного. Браслет с шармами? Ты уверен, что он принадлежал ей?
– Ну, он же лежал у нее в ботинке. И мистер Мехра из Индии сказал, что подарил ей слона.
– Слона?
– Шарм. Похоже, ваша мать работала няней в доме мистера Мехры в Гоа, когда он был мальчиком.
– Папа. – Люси перенесла вес на пятки. Щеки ее покраснели. – То, что ты говоришь, невозможно. Мама никогда не ездила в Индию.
– Я тоже так подумал. Но она ездила, Люси. Она жила там. Мистер Мехра рассказал о ней, и я ему верю. Знаю, это звучит ужасно странно. Я пытаюсь выяснить, где еще она жила,
