чем занималась до того, как мы поженились. Вот почему я поехал в Грейсток-Мэнор, вот почему поехал потом в Лондон.
– Я не понимаю, что здесь происходит. О чем ты говоришь?
– На одном из шармов был выгравирован номер. – Теперь Артур говорил медленнее и спокойнее. – Это был номер телефона. Я разговаривал с замечательным человеком в Индии, который сказал, что Мириам работала служанкой в их доме. Я узнаю о твоей матери то, чего никогда не знал.
– Мама никогда не была в Индии, – упрямо повторила Люси.
– Знаю, в это трудно поверить.
– Ты, должно быть, что-то напутал.
– Мистер Мехра – врач. Он прекрасно описал смех твоей матери и ее мешочек с марблами. Я верю, что он говорит правду.
Люси снова принялась ковырять землю. В какой-то момент она ненадолго остановилась, подхватила совком червяка, перенесла его в горшок и снова использовала совок в качестве кинжала. При этом она неразборчиво бормотала что-то себе под нос.
Артур не знал, как вести себя и что делать в эмоциональных ситуациях. Когда Люси исполнилось тринадцать и у нее заиграли подростковые гормоны, он пришел к выводу, что лучше всего укрыться за газетой и предоставить разбираться со всем Мириам. В результате именно она утирала дочкины слезы из-за мальчиков, разбиралась с недолгим помешательством, выразившимся в эксперименте с голубыми прядями, хлопаньем дверьми и швырянием кофейных чашек. Она прикрикивала на Дэна, когда он начинал шуметь, и постоянно одергивала его: «Не разговаривай так с отцом».
Артур полагал, что если на «настроения» не обращать внимания, то рано или поздно все успокоится само собой. Но сейчас он видел, как его дочь грызет что-то изнутри. Она словно проглотила рой пчел, и они рвались наружу. Это было невыносимо.
– Люси. Ты в порядке? – Он положил ладонь на ее руку. – Прости, что я не сказал тебе этого раньше.
Она прищурилась от солнца, и по ее лбу словно прошла рябь.
– Да, я в порядке.
Артур выдержал паузу – может быть, оставить все как есть, как он делал много раз за эти годы? – но свою руку с ее руки не убрал.
– Нет, не в порядке. Я же вижу.
Люси выпрямилась. Она уронила совок на землю.
– Не думаю, что я смогу справиться со всем этим.
– С чем этим?
– С тобой. С твоими безумными путешествиями и странными историями о маме. С расставанием с Энтони. С потерей… – Она провела ладонью по волосам и покачала головой. – Ох, послушай, это не важно.
– Конечно, важно. Я просто не хотел, чтобы ты беспокоилась. А теперь сядь и поговори со мной. Обещаю, что постараюсь выслушать. Расскажи мне, что не так.
Несколько секунд Люси смотрела вдаль, поджав губу, как будто обдумывала его предложение.
– Хорошо, – сказала она наконец и, принеся из-под навеса два шезлонга, поставила их на траву и смела садовой перчаткой пыль и землю.
Они сели, повернув лица к солнцу и прищурившись, так что, разговаривая, им не нужно было смотреть друг другу в глаза. Такой маневр придавал некоторую анонимность тому, что им предстояло сказать.
– Так что? – спросил Артур.
Люси глубоко вздохнула.
– Хочу рассказать тебе, почему я не пришла на похороны мамы. Тебе нужно знать.
– Это в прошлом. Тебе было плохо. Ты попрощалась с ней по-своему. – Он произнес эти слова, уже прощая ее, хотя ему было больно из-за ее отсутствия.
Каждой клеточкой своего тела он жаждал узнать, как его дочь сделала такое.
– Я была больна, но это не все. Мне так жаль…
И тут из нее вырвался крик. Артур даже вздрогнул. Но его дочь больше не была маленькой девочкой. Должен ли он заключить ее в свои объятия? Положившись на внутренний голос, он поднялся с шезлонга, на мгновение представ силуэтом на фоне солнца, опустился на колени, обнял ее и крепко прижал к себе, как должен был делать много раз, когда она росла.
Мгновение она сопротивлялась, и Артур почувствовал, как напряглось ее тело, но потом упала в его объятия, как марионетка, у которой обрезали ниточки. Она уткнулась головой ему в подбородок, и они оставались в таком положении некоторое время, держась друг за друга изо всех сил.
– Что случилось?
Она удержала рыдание, но ненадолго, и из ее груди поднялся звук, которого Артур никогда раньше не слышал. Это было что-то напоминавшее сдавленное мяуканье.
Сглотнув, она вытерла с подбородка струйку слюны.
– У меня был выкидыш, папа. На пятнадцатой неделе. Я была на скрининге, и все было в порядке. Я собиралась сама рассказать вам с мамой. Мне казалось, что это слишком волнующее событие, чтобы объявлять о нем по телефону. Моя большая новость. Мы договорились, что я приду на чай, помнишь? Я собиралась сказать тебе, что беременна. – Она горько вздохнула. – На следующий день после скрининга у меня случились сильные спазмы. Я лежала, свернувшись калачиком на полу в ванной. Энтони вызвал «Скорую», и она прибыла в течение нескольких минут, но они ничего не могли сделать…
Она покачала головой.
– Извини, не хочу об этом думать. Мы отдалялись друг от друга еще до того, как я обнаружила, что беременна. А потом мама умерла. Я пыталась взять себя в руки. Заставляла себя вставать, умываться, одеваться, но в день похорон мамы не выдержала. Я поняла, что не вынесу этого – церкви с гробом, молитв и плача. В этой церкви мы с Энтони поженились. Мне очень жаль, папа. Правда.
Артур слушал ее молча. Теперь все обрело смысл, и прежде всего ее отстраненность от него. Он попытался стереть нарисованную воображением картину: его дочь лежит, свернувшись, в ванной комнате. И никого рядом.
– Ты очень храбрая. Твоя мама поняла бы. Если бы я только знал. Хотя…
– Тебе пришлось заниматься похоронами, так что забот хватало.
– Мы должны были быть вместе, как семья. Столько всего нужно было сделать: подписать справки, поговорить с врачами, все организовать, позаботиться о цветах. Я ни о чем другом не думал, ничего не замечал. Даже когда разговаривал с тобой, не заметил ничего особенного.
Люси кивнула.
– Все начало разваливаться еще раньше, да? Когда я пыталась спасти свой брак… когда уехал Дэн…
Артур протянул руку и смахнул слезу с ее щеки.
– Теперь мы здесь.
Люси слабо улыбнулась и огляделась.
– Какой ужас. Что я натворила в своем саду.
– Это всего лишь трава.
Она выпрямилась.
– Ты часто думаешь о маме?
– Постоянно.
– Я тоже. Ловлю себя на том, что беру трубку и собираюсь позвонить ей и поболтать. Потом вспоминаю, что ее здесь больше нет. А иногда
