тобой!
— Ах ты дрянь!
— Ой, мама! Еще раз ударишь — закричу, вот увидишь!
Пань Цинцин решила идти напролом. Муж почему-то не хотел, чтобы Однорукий был в курсе их семейных дел. И она тоже. Зачем, в самом деле, видеть соседу, как муж над ней измывается!
Когда жизнь выходит из обычного русла, люди меняются. Изменилась в ту бесконечную суровую зиму и Цинцин. Только она не знала, к лучшему или к худшему. Ей теперь нравилось наряжаться, и она вытащила из сундука бог знает сколько времени пролежавшие там платок из серебристо-серой диагонали и розовую плюшевую накидку с изображением красных фонарей. И утром и вечером она ходила опрятно одетая, будто собралась в гости, то и дело наливала в медный таз прозрачной воды из горного ручья и смотрелась в него. Несколько лет назад она просила мужа купить ей в лесничестве зеркало на стену, но он каждый раз забывал или говорил, что забыл. Сейчас Пань Цинцин поняла, что он нарочно не покупал, чтобы она не видела своего лица, прекрасного, как луна, глаз с поволокой, алых, как лепестки рододендрона, губ, ямочек на щеках… Такая любому приглянется. А Однорукому? Тьфу, совсем стыд потеряла! Сердце бешено заколотилось, мысли путались, она сжала ладонями пылающие щеки и опустила голову.
В последнее время она частенько поглядывала на хижину Однорукого. Чем суровее становился муж, тем больше ее туда тянуло. Чего только у него не было: и радиоприемник, и мыло, и крем, и еще много разных вещей, не только китайских, но и заграничных. В этом человеке для Цинцин сосредоточился весь мир. Недаром его зовут Синьфу — Счастье! А сам он несчастлив.
Бледный, худой. Единственной рукой рубит хворост, стирает, готовит еду, а на нее, Пань Цинцин, взглянуть не смеет, мужа ее боится, как тигра. Она жалела парня, но к жалости примешивалась стыдливость, свойственная женщинам племени яо.
Однажды, вернувшись из лесничества, Ли Синьфу тайком дал детям несколько конфет в золотых и серебряных обертках. Ласковая Сяоцин тут же развернула одну и сунула в рот матери. Мать растроганно ее поцеловала, а потом шаловливо спросила:
— Ну что, дурно пахнет от мамы?
— Нет, нет!
— Хорошо?
— Хорошо! Мама такая сладкая!
Цинцин смутилась. Что за разговоры она ведет с ребенком? Она вспомнила, что с полгода назад у Однорукого, когда он чистил зубы, произошел примерно такой же разговор с Сяоцин, и покраснела. Конфета медленно таяла во рту, и ее волшебный вкус, казалось, проникал в самое сердце. Пань Цинцин снова начала целовать нежное розовое личико дочки. Хорошо, что муж этого не видел, иначе прибил бы.
В другой раз, когда лесник пошел ставить силки, она отправилась с ведром к ручью и увидела, что Ли Синьфу стирает в ледяной воде. Его единственная рука покраснела от холода. Пань Цинцин бросила ведро, выхватила у парня белье и сама начала стирать. Однорукий медленно выпрямился, отошел немного назад и сказал:
— Сестрица Цинцин, не надо. Увидит муж, тогда…
Женщина продолжала стирать:
— А что особенного? Я ничего дурного не делаю.
— Это верно, но муж все равно тебя побьет.
Цинцин оторопела:
— Ты откуда знаешь, что он меня бьет?
— Да ты погляди на свои руки, все в синяках!
— Замолчи, дурачок, это меня свиньи в загоне так изукрасили…
Она с трудом сдерживала слезы. Так хотелось убежать куда-нибудь и поплакать! Кое-как достирала белье, бросила в ведро Однорукого и, не оборачиваясь, пошла назад, даже воду забыла набрать. В доме она бессильно прислонилась к притолоке, чувствуя, как отнимаются руки и ноги. Сердце колотилось так сильно, что готово было выпрыгнуть из груди. Но плакать уже не хотелось, хотелось смеяться. Ведь она впервые заигрывала с мужчиной; наверное, у каждой женщины в жизни бывает такое. Пань Цинцин весь день ходила радостная, но муж, вернувшись к вечеру, ничего не заметил. Она победила…
Снега все не было, выпадал только иней. Почти со всех деревьев облетела листва, и они протягивали к небу голые ветки, словно мучимые жаждой старики — костлявые руки. Опавшие листья толстым слоем покрыли все склоны и при каждом порыве ветра, золотыми облаками взлетали в воздух, а потом с легким шелестом снова ложились на землю.
Засуха выгнала Однорукого из его убежища. Теперь он каждый день поднимался еще до рассвета и с тесаком за поясом и книгой «Противопожарные меры в лесном районе» под мышкой начинал обход. Несколько раз, набравшись духу, он предлагал Вану расчистить просеки, унести из леса сухие ветки и листья, однако Ван ничего не желал делать и со злостью твердил, что в Зеленом логе хозяин он и нечего лезть, когда не просят. Однорукий тем не менее проявил твердость и, будто предчувствуя беду, принял защитные меры. Он уговорил Пань Цинцин и детей оттащить все горючее от дома и, пользуясь каждым удобным случаем, читал им книгу о противопожарной безопасности. К чтению иногда прислушивался и Ван Мутун. Однажды он услышал, как его сын спросил:
— Дядя Ли, а что значит «бежать против ветра»?
— Это значит, когда пожар близко, прорваться через огонь на уже обгоревшее место, чтобы спастись.
— А если дом загорится?
— Надо сидеть в ручье, там, где нет больших деревьев…
— Ты чего каркаешь, паразит? — не выдержал Ван Мутун и, прогнав ребятишек, спросил: — Может, хочешь устроить пожар?
Однорукий онемел от обиды.
— Иначе зачем бы ты стал болтать каждый день, как спастись от огня?
— Товарищ Ван, стихия не шутит, она беспощадна…
— По-твоему выходит, что этой зимой у нас непременно будет пожар? — В голосе Ван Мутуна звучало презрение. Он вырвал у Однорукого книжку, полистал и швырнул обратно, потому что читать не умел. — Какой-нибудь гадальщик вроде тебя писал эту дрянь!
— Товарищ Ван, засуха ведь давно, а в горах полно сухих листьев, по радио каждый вечер передают… — Однорукий почему-то всегда пасовал перед лесником, чувствуя собственное бессилие.
Услышав о радио, Ван с издевкой захохотал:
— А что по твоему черному ящику больше не передают жалостливые песни о влюбленных?
Однорукий не знал, смеяться ему или плакать, и в конце концов заискивающе сказал:
— Товарищ Ван, у меня есть предложение… Нельзя ли все-таки попросить руководство лесничества срочно восстановить телефонную связь? А то случись что-нибудь, так даже сообщить невозможно…
— Хочешь, сам проси, даю тебе два дня! Посмотрим, как лесничество к нам бригаду пришлет! — Ван окинул насмешливым взглядом Однорукого и зевнул. — Не думай, что ты один умный. Я здесь больше двадцати лет, и ни разу пожара не видел!
После ужина лесник, по обыкновению, зашел в хижину
