на сейф, где хранилось сердце Константина Сергеевича.
– Я воспользовался аппаратурой без вашего разрешения, – признался Демидин.
– Это мне и так понятно. Что за сон вы подсмотрели?
– Мне было очень плохо после того, как у меня его… вырезали.
Ему хотелось объяснить, как это ужасно – лишиться сердца.
– И такой… холод. Я должен был увидеть нормального человека.
Наина Генриховна пожала плечами. Знал бы он, что только что проделывали с ней.
– Советую вам поменьше себя жалеть, – сказала она. – В этом мире с вас за всё потребуют расплаты. Скажите, почему вы вспомнили именно о Понятых? – спросила она. – Родственников у вас нет – я знаю, что вы из детдома. У вас есть друзья? Ваша бывшая жена?
– Мои друзья – скорее сослуживцы. Жена мне теперь никто.
Он сидел, сжав губы и глядя вниз на сцепленные руки.
– Жена вам никто, – повторила она, наблюдая за его реакциями. – Но почему именно Понятых?
Демидин пожал плечами.
– Как-то я к нему привязался. Он румяный, наивный. Какой-то… пышущий жизнью.
– Расскажите про его сон.
Демидин смотрел мимо Наины Генриховны с таким выражением лица, которое её беспокоило. Он почти улыбался.
– Это было какое-то непонятное место – красивое, мирное. Перед ним стояла невероятная женщина. Он назвал её Ольга, а она ему ответила: «Я не Ольга»…
Демидин выглядел спокойным и даже свободным. Счастливым? Наина Генриховна почувствовала непонятное раздражение.
– Как она выглядела?
– Я много раз хотел её вспомнить, – сказал Демидин. – Ведь я видел её глазами Понятых, а тот как раз оборачивался ко мне. То есть у меня была доля секунды.
– Опишите хотя бы общие впечатления.
Демидин наклонился к Наине Генриховне.
– Вы же понимаете, как я всё здесь ненавижу, – шёпотом сказал он. – Гарнизон, демонов, злобу, гадость, предательство, которые здесь всё пропитывают. Но иногда мне кажется, что это мгновение, когда я Её увидел, всё перевешивает, и тогда я не жалею, что здесь оказался.
– Константин Сергеевич, – сказала Наина Генриховна.
– А? Что?
Демидин вздрогнул и захлопал глазами.
– Немедленно идите к себе! – приказала она. – Идите же!
Она про себя усмехнулась, вспомнив, как только что выгоняла из своего кабинета Литвинова.
Когда Демидин вышел, она бросилась к шкатулке и открыла её.
– Ах! – воскликнула она. – Так я и думала…
Сердце Константина Сергеевича было прекрасно. Кабинет, пол, стены превратились в волшебный аквариум. Свет преобразовывал всё, и даже мебель казалась вырезанной из одного драгоценного камня.
Лель не сомневался, что есть объяснение тому, что Константин Сергеевич назначил старшим группы не его, а Понятых. Не мог же Демидин не видеть, что у Леля способностей больше, чем у остальных древлян, вместе взятых. И стихи Леля он хвалил, особенно былину о смерти Игоря, и его успехи в занятиях йогой всегда производили на Демидина впечатление.
Например то, что при помощи дыхательных упражнений Лель мог замедлять пульс до сорока ударов в секунду. Раз в два месяца он устраивал голодовки, чтобы очищать сознание. В свои двадцать три года он был хорошо знаком с чань и с дзен-буддизмом, прочёл несколько книг Махабхараты – всё, что было переведено на русский язык, – и освоил два или три средневековых алхимических трактата, которые ему дал Воянинов.
И всё-таки Демидин назначил старшим не его.
Постепенно Лель пришёл к мысли, что Константин Сергеевич приберёг его для более важных целей. Чем больше он об этом размышлял, тем больше подтверждений этому видел. Словно даосский учитель, Константин Сергеевич говорил со всеми о пустяках, но с лучшим учеником он молчал о самом главном. Пускай Понятых копошится в мелочной организаторской деятельности – талант ничем не заменишь.
Лель вдруг осознал никогда не высказанный прямо Константином Сергеевичем, но многократно преподанный им урок: надо брать напором там, где заурядные люди останавливаются в сомнениях. Демидин предоставил Лелю возможность добиться победы силой, а не выклянчивать её у учителя. И Воянинов часто говорил о том, что великий человек сам присваивает то, что ему нужно пока посредственности копаются в пыли.
Размышляя об этом, Лель отправился на дедушкину дачу. Его дедушка был известным писателем, сочинявшим толстые книги о металлургах и шахтёрах. Все его герои были похожи друг на друга. На работе они ходили вымазанные в копоти и сверкали белозубыми улыбками. Они много работали, нерегулярно питались, и жёны уговаривали их не губить здоровье и отдохнуть: «Борщ тебе приготовила, поешь, совсем себя загонял». На это дедушкины герои отвечали: «Подожди, любимая, я только выплавлю ещё парочку чугунных труб и поем. Добуду ещё вагончик угля для Родины и отдохну». Некоторые из них внезапно хваталась за сердце и умирали прямо на рабочем месте, и их потом со скорбью хоронили товарищи помоложе и поздоровее.
Дедушка дожил до глубокой старости и получил множество литературных премий за свои книги. Он хорошо понимал, что занимается халтурой, но считал, что делает это ради семьи. Это семье нужны были его деньги, связи и слава, а ему самому нужна была только дача с её бревенчатыми стенами, лесом, запахом смолы, прирученными белками и щебетом птиц.
На даче дедушка собрал свою библиотеку, в которой было множество старых книг и подшивок дореволюционных журналов. Целая полка была отведена под мистическую литературу на русском и английском языках.
Здесь были сочинения Блаватской, Папюса, Сведенборга, алхимические трактаты, переводы буддийских и индуистских текстов – книги редкие, а некоторые даже запрещённые в СССР. На стене библиотеки висел портрет Ленина, написанный дедушкиным другом и собутыльником, известным художником, так же, как и дедушка, лауреатом всяческих премий.
На эту дачу и отправился Лель в поисках вдохновения. В последнее время интуиция терзала его, нашёптывая, что приближается переломный момент в его жизни. Ему снилась покрытая вуалью женщина, предрекающая ему величие.
Где-то он вычитал, что множество людей, составляющих человечество, как бы накрыты общим тяжёлым ковром, которые они все вместе держат. Кто стоит выше, кто ниже, но тяжесть ковра распределяется по всем людям. Тот, кто пытается вырваться наверх, в какой-то момент должен будут преодолевать намного больший вес, чем все остальные. Возможно, Лель понял это слишком буквально, но его мысль состояла в том, что уединённая дача будет местом, где ему будет легче вырваться на свободу.
Что именно произойдёт при этом, он не знал, но он намеревался совершить существенное чудо или по крайней мере в медитации встретиться с Константином Сергеевичем.
Чтобы достичь просветления, принц Сиддхартха сидел в медитации три дня. Лель собирался сделать что-то вроде этого. Терпения у него
