собаке убираться, пока та виновато посмотрела на неё, а потом снова на Ники.
— Нет, не надо, — просит Тёрнер. — Иди сюда, — уже обращается к собаке, сдерживающую свой порыв, чтобы не запрыгнуть на девушку и облизать лицо, показывая всю степень, как скучала.
Но собака всё знала, всё чувствовала — надо быть осторожной, не торопиться, позволить заново привыкнуть к себе. Герда мягко опускает мордочку на её колено, не переставая вилять хвостом и виновато приподнимать взгляд.
Николь чувствует тепло животного и сама мягко прикасается к макушке, ощущая жестковатую шерсть, проскальзывая по ней ладонью, словно заново изучая эти чувства — каково это, когда друг рядом и его сердце бьётся от радости. Она повторяет действия плавно, чувствуя размеренное дыхание собаки и своё собственное.
— Мам, я не нашёл листья сельдерея, поэтому взял просто салат, но всё остальное купил, как и просила, — Нэйтен зашёл быстро, смотря в содержимое пакета.
Парень замер, словно пустив корни в пол, не смея шелохнуться, безотрывно впечатав взгляд на девушку в кухне. Растерялся не хуже Николь, ощущая сухость во рту, от которой хочется прочистить горло и совершить глоток воды. А она умела его поражать, вот сейчас его, видимо, хорошенечко долбанули битой, раз он даже и не подозревал об этом. Она не должна была быть здесь. Нет, он не готов. Готов был к «придурку», но точно не такому спокойствию девушки, и это, мягко говоря, выводит из равновесия, которого и так, нет. Он плохо спал, кожа приобрела сероватый оттенок на бледном лице, и без того украшенном ссадинами. Он призрак с давящими висками, из-за которых хотелось оторвать голову и не мучиться, а она… сидит и смотрит своими большими глазами и какая-то слишком… милая.
Пытка. Чертова пытка, от которой он так устал.
— Я принесла твою куртку, — Тёрнер оправдывается, отвечая на его молчание и ощущая ещё большую неловкость, но продолжает наблюдать, как его взгляд опустился на собаку и снова на неё, задавая новый немой вопрос. — Всё в порядке, — и она снова отвечает, на удивление.
Нэйтен проходит мимо, сдерживая подёргивания рук, крепко сжимая ручки пакета и ставя его на кухонный стол. Его напряжение можно измерить, вычислив угол выступающих лопаток по уровню сжатия плеч. Он растерян, не зная, как может вести себя. Как она позволит. После случившего он и так разбит. Сколько можно его уже мучить? Тёрнер героин, избавившись от которого, начинается ломка, доводящая до безумия.
— Мам, Герда хочет пить, напои, пожалуйста, её, — он хрипит голосом, смотря на мать, и она кивает, подзывая собаку к себе. — Пойдём, — теперь он протягивает руку Тёрнер и смотрит прямо.
Николь прикусывает губу, растерянно посмотрев на его жест. Уж если прогоняет, то пусть лучше схватит за шкирку и вышвырнет за дверь. Так даже будет проще и легче, чем необъяснимо протянутая его рука.
Она чувствует, как вспотели её ладони, и она их сжимает в кулак, хотя всё же одну аккуратно вкладывает в его ладонь и глубоко вдыхает, когда он мягко сомкнул пальцы, приподнимая её и уводя за собой. Его руки по-прежнему холодны, но ей тепло. Она ощущает ещё не успевшую зажить за такой короткий срок рваную поверхность рук после драки и видит побитые костяшки. Сегодня что-то не так, она чувствует и теряется от этого. Не так с ними обоими. Смотрит на взлохмаченный затылок Нэйтена, уводящего её наверх по лестнице и открывающего дверь в его комнату, и плотнее сжимает ладонь, чтобы почувствовать его острее и унять собственное сердцебиение.
Нэйтен заводит её внутрь, отпускает девичью ладонь и закрывает двери, облокачиваясь о неё спиной, наблюдая.
Николь осматривает стены, складывая руки перед собой. Практически ничего не изменилось, всё так, как помнит она. Комната парня никогда не имела порядок и в то же время не захламлена, но её это не смущало, как и не смущает сейчас. Тёмно-зелёные стены, широкое окно, стол с кучей каких-то записей и большая полка с книгами, парочка которых раскрытыми валялись на кровати. Нэйтен всегда любил читать. Он далеко не глуп, и если бы постарался, мог бы давно превзойти её в учёбе. Она соглашается с преподавателями, что он просто губит свой потенциал. А те лежавшие книги лишь подтверждают, что он не бросил своё любимое занятие.
— Зачем ты привёл меня сюда? — задаёт она вопрос, повернувшись к Картеру.
— Захотел, — пожимает он плечами и отталкивается от двери, подходя к ней вплотную, так близко, что хочется невольно отстраниться от него. — А вот зачем ты пришла?
— Я уже говорила, вернуть твою куртку, — Тёрнер смотрит ему в глаза и почему-то впервые не выдерживает его взгляда, опуская свой в пол.
Нэйтен приподнимает её подбородок, возвращая девичий взгляд:
— Я тебя знаю, Тёрнер, — он дышит, и она чувствует его дыхание, которое проскальзывает по коже холодком.
Дурно, очень дурно.
Её дыхание участилось, а он только выпускает её, отходит в сторону полки, на которой стояли папки.
— Я хочу тебе кое-что показать, — Нэйтен достал синюю папку и положил её на стол, подзывая Ники.
Девушка приглядывается к нему, пытаясь найти подвох, которого и в помине нет, но, просто забыли какого это так спокойно разговаривать друг с другом. И поэтому им обоим не по себе. Им страшно хотя бы попытаться сблизиться.
Тёрнер подходит, опуская руку на папку, обхватывает пальцами корочку и открывает её. Брови девушки приподнимаются от удивления, наблюдая за детскими рисунками, совершёнными её рукой. Хочется даже рассмеятся. Поочерёдно переворачивая страницы, видны кривые линии, выводящие каких-то животных, и задерживается на рисунке девочки и мальчика с широким улыбками, по которым она проводит пальцами. Этот рисунок она подарила Нэйтену ещё совсем мелкой. Она помнит, как когда-то в детстве хотела стать художницей, но Бог обделил талантом, но всё же она пыталась. Сейчас это смешно, а тогда она была серьёзна в своих намерениях. Нэйтен поддерживал и одобрял каждую «каляку-маляку», выходящую из-под её тяжёлой руки.
— Зачем ты их сохранил? — она не оборачивается, а спрашивает, продолжая рассматривать рисунки. Понимает, что если посмотрит, то потеряется в нём. Это опасная связь, которая режет пополам их обоих. Они разные, как и их пути, но почему-то постоянно сами же сводят свои дорожки, возвращаясь друг к другу.
— Мне они нравятся. Когда ты рисовала, ты была такая серьёзная и в то же время такая настоящая. Я верил в тебя и твоему желанию.
Николь готова была застонать от того, как в груди защемило с такой силой, либо на неё обрушилась бетонная плита, но при этом совершенно не больно. Каждое его
