с ноги на ногу, чувствуя дрожь в пальцах.
Разве смеет вот так являться, когда самолично резко и без объяснения причины отдалилась от семьи, не переступая порог дома больше пяти лет? Такая напуганная, готовая котёнком забиться в угол, услышав посторонние звуки. Но этот дом словно помнил её, потому что по-прежнему отдавал уют, а причина была только в ней, зашуганной девочке, ищущей хоть кого-нибудь виноватого, пытаясь так оправдаться перед самой собой. Но всё тщетно, она больше не маленькая девочка, по-прежнему упрямая и всё так же дико неуверенная в себе, с постоянной борьбой внутреннего «я».
Она должна хотя бы попытаться отпустить себя на немного. Давай же, Тёрнер, ты справишься.
Постучав в двери, сама же готова шарахнуться от собственных действий, надеясь, что всё же никого не будет дома, пока сжимает поломанные ногти в кожаную куртку Нэйтена.
Двери распахнулись, усиливая её волнение в тысячу крат сильнее, а на пороге стояла миниатюрная женщина, у которой проглядывала редкая седина в волосах, но её глаза по-прежнему были такие же молодые, а улыбка… как у «него».
— Николь, — выдохнула женщина, прошептав имя, уже отчаявшись увидеть её в их доме. Её глаза округлись, и они заблестели, борясь с нахлынувшими чувствами.
— Здравствуйте, — она правда улыбнулась, без грамма наигранности, смотря на миссис Картер, потому что, чёрт возьми, соскучилась, да так, что сердце заныло. Тёплая солнечная женщина спокойна и справедливая, всегда умело подбирающая слова, когда в них так нуждаешься. А она неблагодарная дрянь, что оставила их семью, но сама-то мучилась от этого, считая себя великой мученицей.
И всё же эгоистка…
— Боже мой, — едва договорив, миссис Картер вцепляется в Ники, заключая в крепкие объятья, боясь, что сейчас она сбежит, исчезнет, испарится, всё, что угодно, что могло бы подтвердить, что это было слишком ярким воображением. Но нет, она не пропала, а обняла женщину в ответ и прижалась крепче сама, ощущая всю тоску, ломающуюся с громким треском, приоткрывая подгнившие задворки её чопорности. Стена немного пошатнулась в тёплых ладонях матери Нэйтена. — Я думала, ты уже никогда…
Женщина осеклась и отстранилась, но не выпустила из рук, придерживая её руку, а свою опустила на щёку девушки и улыбнулась так по-семейному, что сердце Тёрнер вновь сжалось. И ненависть к себе окутала холодными и колким лапками, утверждая, что это всё она, всегда была она виновата, а не окружающие.
— Я так рада вас видеть, — она не сдерживается, утопая в потерянной по собственной глупости теплоте.
— Ох, что же мы, заходи, милая, — спохватывается женщина, утягивая её за собой в дом.
Буквально пять минут времени, а Николь уже ёжится смущённо на стуле, наблюдая за суетливыми движениями миссис Картер. Пока кипел чайник, она быстро нарезала фрукты и готовила вкусностей к чаю. Николь хотела помочь, но её посадили на стул и приказали ни о чём не беспокоиться, поэтому только и оставалось поджимать губы, вдыхая знакомый аромат ванильного чая и рассматривать такие до боли родные стены, в которых проводила детство.
Ничего не изменилось, даже всё те же слегка желтоватые пятна на обоях, которые миссис Картер и её мать так спорчески выбирали в магазине, от капель жира возле плиты. Люстра, лампочку в которой она разбила когда-то мячом, а Нэйтен всё так же взял вину на себя, видя её напуганные глаза и боясь, что тётушка здорово разозлится на неё. Серый холодильник, покрытый магнитами не из посещаемых стран, а просто так, потому что они очень нравились миссис Картер, и Николь даже видит в той коллекции свой. Она до сих пор помнит, как выбирала его из многочисленного выбора женщине подарок на день рождение, и что-то ёкнуло, стоило увидеть белого кролика. Он казался ей таким настоящим, что, не скупясь, отдала накопленные карманные деньги и ничуть не пожалела, увидев блеск в глазах и улыбку миссис Картер.
В коридоре всё так же скрипит одна половица, и она даже усмехнулась, наступив на неё, услышав такой знакомый, наполненный воспоминаниями звук — такая мелочь, но ей всё это так дорого именно сейчас, пытаясь максимально впитать до самых кончиков потерянную частичку жизни.
Глаза Николь жадно бегают по деревянной мебели и интерьеру, боясь упустить хоть самую малость, и застывают возле настенного горшка с вьюнком, рядом с которым висела в рамке фотография её и Нэйтена в одиннадцать лет. Такие нескладные дети, оба смущены, хоть и пытались сделать вид непринуждённости, держась за руки. У Нэйтена с самого детства были холодные руки, но она помнит, как быстро его ладонь согревалась в её. А ведь они правда были близки, как никто другой, хоть она сама и упрямилась постоянно, вредничала, капризничала, и всё же… наверно… таким способом, она скрыла свою привязанность к мальчику со скверным характером и повышенной ворчливостью. Но они всё же были вместе, обижались, порой говорили гадости, но стоило отдалиться, как начинали скучать друг по другу.
Сердце Ники ноет, заставляя ощущать себя древней старушкой с подорванным здоровьем, но воспоминания её уничтожают, дробят на мелкие кусочки и пускают в воды мыслей, закручиваясь в водовороты просыпавшихся чувств.
Она и сама не замечает, как медленно поднимается и протягивает руку к рамке. Осторожно, боясь разбить тонкое стекло своей колкостью, проводит подушечкой пальца по контуру Нэйтена и сегодня подозрительно хочется улыбаться, особенно представляя, как он наверняка ворчал на маму, прося убрать это «позорное» фото, а миссис Картер лишь отмахивалась от сына, утверждая, что здесь они такие милые.
— Николь, — Тёрнер аж вздрагивает, услышав за спиной голос тётушки, — садись, дорогая, — женщина указывает ей присесть за стол, на котором парил горячий чай, стояла большая тарелка с фруктами и такой аппетитный вишнёвый пирог. Николь не хотела есть с утра, но желудок даже заныл.
Она присаживается напротив миссис Картер и не сдерживается, вдыхая аромат чая, прикрывая глаза, пока женщина, улыбаясь, наблюдала за ней — она отстранилась ото всех, но всё же такая же внутри.
— Расскажи, как ты сейчас? — тётушка придерживала кружку и подула на горячую жидкость, остужая её, но словно боялась свести с девушки глаз. — Мы так давно не виделись.
Николь опускает взгляд с женщины на чай, ощущая острую вину. Она их избегала, даже когда приходили к ним домой, просто запиралась к комнате или уходила из дома. Она не знает причину, просто сбегала как можно дальше, выстраивая толстую стену испуга. После аварии её психика пошатнулась — закрылась в себе. Она больше не приходила в их дом, а страх к бедной Герде вводил в панику, их семья
