но в итоге удовлетворяюсь тем, что рву сотенные бумажки на мелкие кусочки. На душе становится немножко легче.
Вечером того же дня получаю от нее SMS: «Оставь меня в покое».
Набираю в ответ: «Я тебя тоже очень люблю» — и отключаю телефон.
Интересно, что скажет Юлька, если я куплю собаку?
Не забыть завтра спросить.
А сейчас — спать.
* * *
...А что у вас, мой генерал? Мне сон приснился:
Горел в камине ваш картонный меч,
А вы в том пламени ковали новый,
Из серебра. Я вам сказать хотела,
Что, мол, эстетству место на балу,
Но встретила ваш взгляд — и промолчала.
И руны начертила на клинке.
И тут будильник. Вот уже полдня
Одной звезды я повторяю имя...
Тьфу, что за черт, не то! Так вот, полдня
Меня терзает смутное сомненье:
А может быть, мы умерли давно?
Наш дом — провинциальная Валгалла.
Вино, рассказы о былых победах,
А Мельпомена вместе с Терпсихорой —
Валькирии по найму, на полставки.
Эк занесло, уж лучше бы скучала.
Нет, надо меньше пить и больше спать!..
* * *
Суньцзы сказал:
«Тому, кто первым приходит на поле сражения и ожидает врага, будет легко; тот, кто приходит после и должен спешить в бой, будет утомлён. Поэтому тот, кто преуспел в войне, подчиняет других и не дает подчинить себя».
* * *
Я никак не могу понять одного. Как Юлька, с ее невероятной чуткостью, увлекается какими-то невнятными западными эзотерическими учениями, совершенно игнорируя восточные? Мы заговорили об этом по телефону, и Юлька, внезапно разозлившись, сообщила, что только тупой идиот (о ком это она?) не понимает, что в каждой башке, включая даже самую безмозглую (опять не понимаю), заключена своя, уникальная модель вселенной. И какая разница, какие слова выбрать для ее описания. Нельзя найти правильную версию мироздания — потому что ее не существует. Но можно найти версию, которая максимально отвечает твоим собственным представлениям.
При всём моём скептическом отношении к прикладному солипсизму что-то разумное в этом есть. И я даже признался в этом, но Юлька уже разошлась не на шутку. А чтобы смягчить ее каменное сердце, недостаточно признать неправоту по одному пункту. Тут уже может помочь только полная и безоговорочная капитуляция.
Так что моя драгоценная супруга засучила рукава и взялась за Суньцзы.
«Я вас умоляю, — сказала Юля, — это ж кому пришло в голову изучать военное искусство по китайской книге? Да ведь Китай только ленивый не завоевал. А знаешь почему? Потому что у них философия экстенсивной войны. Мол, вы нас можете, конечно, победить, но вас ведь все равно меньше... Так что посмотрим лет через пятьсот, чья возьмет. И этот твой Суньцзы, он, конечно, страшно мудрый, и если ты ведешь метафорическую войну с каким-нибудь, ну, скажем, соседом по лестничной площадке, то «Искусство войны» — совершенно незаменимая книга. Но если ты действительно на войне, то избави тебя бог следовать страшно мудрым советам. Разве что ты готов пятьсот лет бурно размножаться в неволе, а потом посмотреть, чья возьмет. Но ты ведь, как я понимаю, в неволе не размножаешься?»
Примерно через полчаса я начал разбирать почту, время от времени нежно говоря в трубку: «Да, дорогая. Конечно, дорогая. Ты совершенно права, дорогая».
Но я, видимо, переборщил, потому что Юлька подозрительно спросила: а почему это я не возражаю? мне что, нечего сказать? Настоящему мужчине всегда есть что сказать!
Закончился наш разговор совсем плачевно: Юлька сказала, что мы тут все можем хоть насмерть друг друга поубивать, ей лично все равно. А раз мы не желаем с ней разговаривать, так у нее тоже срочные дела.
Я сообщил ей, что она истеричка, а она, в подтверждение моих слов, бросила трубку.
В общем, поговорили.
* * *
...Ну всё, кажется, я дошутилась, сегодня всю ночь снилось, что меня загоняют в гетто, а я упорно сбегаю. Но меня ловят (с собаками, а как же) и собираются расстрелять, но тут в меня влюбляется какой-то офицер вермахта и вывозит за границу, потом становится на колени, плачет и говорит, что раз я еврейка, он меня любить не может, а я тоже плачу, потому что думаю, что там как раз всех убивают, а я ничего не могу сделать, и я говорю, что хочу вернуться, а он говорит, что не пустит меня, а мы вот прямо сейчас уедем в Аргентину. Коллективное бессознательное не дремлет, называется...
Зачем, скажите, вам чужая Аргентина...
Мне кажется, я знаю, про что этот сон. Он про то, что я на вашей войне в лучшем случае пленный. А в худшем — у вас вышел новый приказ по всем фронтам: пленных не брать.
Я знаю, что ты меня любишь, но это не помогает.
Вернее, даже не так: я знаю, что ты меня очень любишь, конечно, но...
* * *
Суньцзы сказал:
«В целом, в битву вступают с правильными частями, а одерживают победу с помощью необычных. Поэтому тот, кто пускает в бой, неистощим, как Небо, безграничен, как реки Хуанхэ и Янцзы. Солнце и луна достигают конца и начинают вновь. Четыре времени года умирают и возрождаются».
* * *
Меньше всего на свете мне хотелось передавать Нелькино дело в арбитражную комиссию, но я так и не смог придумать достойную отговорку. Дина, конечно, подняла на уши всех знакомых, но апелляцию всё равно отклонили.
Эдинбург отреагировал на это событие с напугавшей меня стремительностью.
Мой Черный человек подозрительно мягким голосом
