сообщил, что аванс я уже отработал и теперь дело за малым — за рабочими документами.
Я купил подарок и поехал поздравлять Нель с днем рождения. Всю ночь мы бродили по городу и под конец совершенно случайно оказались возле ее дома. У меня мастерски получается оказываться в нужном месте в нужное время совершенно случайно.
В общем, как пишут в женских романах, и тут вдруг случилось неизбежное.
Вот бы еще понять, почему неизбежное заставило себя ждать двадцать лет, но это уже не с моим умом. В конце концов, я простой административный работник, а чиновникам мозги не положены по штату.
Утешился я тем, что мозги не положены не только мне. Звезда отечественной генетики тоже, как выяснилось, не отличается ни умом, ни сообразительностью.
Мне не пришлось с дикими трудностями воровать ключи и под покровом какого-нибудь времени суток проникать в секретную лабораторию. Мне даже не пришлось взламывать пароль компьютера — компьютер стоял совершенно голенький, безо всякого намека на конспирацию. Если бы он был подключен к интернету, я бы, скорее всего, не удержался и убил звезду отечественной генетики своими собственными руками.
Так что невыполнимая миссия заняла у меня примерно пять минут, после чего я собрался предаться разврату, но мне очень сильно мешало чувство выполненного долга. Предаться любви тоже не получилось, потому что пылкая любовница, сгорая от страсти, прозрачно намекнула на то, что сделать ее счастливой очень просто. Для этого достаточно всего лишь исчезнуть из ее жизни раз и навсегда. После чего мы занялись бестолковым сексом, попутно пытаясь продырявить друг друга ненавидящими взглядами.
Вот уж действительно предел мечтаний.
В довершение всех неприятностей я неосмотрительно заснул, и Юлька, воспользовавшись моментом, немедленно явилась мне во сне. Как водится, в белых одеждах. Глупо было рассчитывать на то, что она будет молчать, она и не стала...
* * *
...Я вот иногда думаю: хорошо бы ребенка родить. Кормить его кашей, сказки ему читать, умиляться маленьким таким пальчикам на ножках. А потом он скажет первое слово, и я уже наконец окончательно поглупею от счастья, и читать его научу, и домой буду торопиться вечером, и ругаться с ним из-за невыученных уроков...
А потом как подумаю — это же сначала надо его зачать, а перед этим влюбиться, а перед этим забыть уже тебя окончательно, а то у меня пока места свободного внутри не хватает. Надо тебя изнутри выгнать как-нибудь...
Гражданин, вот я давно у вас хочу спросить: вы на следующей остановке выходите? Нет? А что же делать? Ну, может, хотя бы гражданин перед вами выходит? Может, хотя бы через остановку? А если я скажу волшебное слово? Не знаю какое, но должно ведь быть какое-то волшебное слово! Специально для такого вот безвыходного случая...
Ну, бог с ними, со словами, поговорим лучше о погоде. Погода у нас прекрасная, только море совсем остыло и плавать не получается. По этому поводу у меня сезонное обострение маниакально-депрессивного психоза с застреваниями в депрессивной фазе. Но так, в целом, погода хорошая. Если не обращать внимания на дождь, конечно. Нормальная, в общем, погода. Правда, холод собачий и ветер, но если из дома не выходить и обогреватель включить, то очень даже ничего погода. Вот единственное что — вчера шторм разыгрался и у нас во дворе упало дерево, по пути оборвав электрические провода, так что обогреватель не включается, но зато мы разожгли камин, и даже еще и лучше получилось. Сижу возле камина, наслаждаюсь изумительной погодой, и мне даже совершенно не мешает протекающий потолок... В общем, я уже горячая и влажная, так что приезжай поскорее в гости, пока я не высохла и не остыла. А то без тебя у меня как-то не получается тебя забыть. Может, хоть с тобой получится...
* * *
— Что тебе от меня надо... — Она не спрашивает, а просто говорит, безо всякого намека на вопросительную интонацию.
Ах солнце, да если бы я мог тебе рассказать...
— Ничего, — отвечаю я, протягивая руку к ее лицу, но она отодвигается, на первый взгляд совершенно случайно, даже и не замечая мою руку. Лезет за сигаретами, долго ищет зажигалку и как то незаметно оказывается в другом конце комнаты. И уже оттуда смотрит насмешливо и недоверчиво и губы кривит — на случай, если я взгляд не заметил. Для пущей наглядности и выразительности.
— Странно, — я сажусь в кресло и пытаюсь прочесть на потолке зашифрованные в мелких трещинах знаки Судьбы, — странно, почему стоит раз в жизни сказать правду, и тебе моментально перестают верить?
— Ну, это как раз понятно. Очередное проявление высшей справедливости.
Потому что все врут всегда, только не всегда об этом догадываются. А если вдруг догадываются, то это уже можно считать моментом высшей истины, и вот тогда и получается, что ты точно знаешь, что врешь, а у собеседника глаза теплеют, и он поворачивается к лесу задом, а к тебе передом. Не смотри на меня так, я имею в виду нежную душу, а не то, о чем ты сейчас подумал.
— Вот спрашивается, откуда ты так хорошо знаешь, о чем я сейчас подумал?
— Тоже мне бином Ньютона. — Нель смеется, я тоже смеюсь в ответ, а сам мучительно думаю, как бы так сделать, чтобы она если не телом повернулась, то хотя бы глазами потеплела.
Нель, мне плохо, мне очень плохо, подойди ко мне, обними, положи руку на лоб. Может, у меня температура, я не знаю, не уверен, но надо проверить. Уложи меня в постель, поцелуй в висок, принеси молоко с мёдом, я ненавижу молоко с мёдом, но ты скажи: «Не капризничай», и я выпью. А может, всё еще хуже, может, у меня рак, может, у меня СПИД, может, я скоро умру, Нель, ведь может такое быть? Ты тогда заплачешь, а будет поздно! Нель, неужели живого ты меня никогда не пожалеешь? Тебе не кажется, что это слишком, что это жестоко, что это бесчеловечно? Нель, я не люблю тебя, но
